Следом за первым выстрелом к орудиям подошли роты витязей, приготовив свои казнозарядные фузеи к бою; по команде командира каждый четвертый взвод занял позиции чуть дальше основных – на случай атаки шведов. Остальные три четверти приготовились вести прицельную стрельбу по возможному противнику, благо небольшой взгорок позволял находиться выше своих собратьев и не задевать их.

Сизый дым после выстрела нехотя развеивался, открывая витязям жестокую картину эффективности картечи в продолговатых бомбах. Центр, куда по наводке майора Заболотного угодили все десять снарядов, буквально выкосило, осталась только мешанина тел, вяло пытающихся подняться на ноги.

Увидев, что ряды шведов не столь велики, как он думал, Прохор отдал приказ на выдвижение сразу же после второго залпа орудий. Однако оставшиеся кавалеристы явно не желали повторения участи своих однополчан, бросившись на замерших возле опушки леса воинов в зеленых мундирах. Нещадно настегивая коней, словно заправские казаки, шведы готовили пистоли и палаши, предчувствуя, как ворвутся в ряды молодняка, разрубая их тела с лихого наскока!

Вот только артиллерийские расчеты витязей успели перезарядить «колпаки» раньше, чем шведы смогли ворваться в ряды витязей. Федор, видя, что основная масса врагов того и гляди проскочит зону обстрела, скомандовал спускать орудия вниз, понижая градус стрельбы, выводя на отметку в сотню саженей.

Не давая своим собратьям толком прицелиться, майор скомандовал: «Огонь!» Десяток «кубышек» вырвался из сероголубых орудийных дул. Поспешность, с которой действовали витязи-артиллеристы, принесла свои плоды, однако чуть ли не половина снарядов взорвалась много дальше предполагаемых мест, попросту ввинтившись в землю. Что поделать, «колпаки» не могут стрелять, как пожелает командир, из любого положения!

Но те снаряды, которые попали в низину, смогли охладить пыл шведов. Вылетевшие на прямую наводку конники проскочили, как им казалось, основной сектор обстрела артиллерии, но все же угодили в пусть не столь жаркое, однако все равно смертоносное пространство. Картечь в форме вытянутых шестигранников, сделанная на том же Истьинском заводе, что и «колпаки», под руководством бывшего кузнеца Ивана Нестерова, прошивала кирасы и тела шведов с ужасающей легкостью, словно обычную ткань…

Куча-мала из истерзанных тел не позволила пройти вперед напирающим конникам Карла. Кто-то свалился с лошади, попав под копыта взбешенных коней. Ошеломленные столь быстрой расправой с однополчанами, шведы тем не менее попытались выбраться из кровавой ловушки, в которой оказались по воле случая, но слитный залп фузей подоспевших витязей смешал все планы командира кирасир, сразу же выбив из строя всю первую линию атакующих. Больше полутысячи молодых солдат под зычные голоса своих командиров опустошали запасы патронов, стреляя повзводно по тем секторам, которые определили для них сержанты.

Затвор отводится до упора, слышится щелчок, и в открывшийся проем суется заготовленный патрон; едва заметное усилие – и затвор встает на место; остается только нажать на курок, и тонкая игла проткнет капсюль, выпуская навстречу врагу свинцовую смерть.

Шведы не понимали, как так получалось, что какие-то жалкие полтора батальона умудряются поливать их ряды свинцовым дождем. Кавалеристы все еще пытались выбраться из кровавого мешка, но только лишь усугубляли свое положение, в толчее мешая своим собратьям организовать полноценное грамотное отступление на позиции.

«Колпаки» под присмотром майора Заболотного спешно выводились на новую позицию, прикрываемые тремя взводами, готовыми к отражению любой атаки. Видя, что судьба предоставляет благоприятный момент, Федор завернул два орудия чуть ли не впритык на образовавшийся кровавый мешок. Не дожидаясь отмашки командира, майор крикнул: «Огонь!» Картуз с картечью, заменивший «кубышку», лег в дуло, пара быстрых движений пыжом – и вот орудие готово к стрельбе. Сотни маленьких граненых картечин разъяренным роем полетели в сторону центра копошащихся шведов, сметая со своего пути остатки благообразного шведского воинства. Последние остатки мужества оставили воинов в голубых мундирах, у большинства в глазах появились безумные огоньки…

Порой его величество случай играет с нами в жестокие игры, которые мало кому понятны. Вот и сегодня для шведской кавалерии случай оказался роковым, что окончательно переломило ход сражения.

Если при первых залпах «колпаков» сражение продолжалось так, как намечалось, то после того как остатки резервных полков оказались в мешке, шведскому командующему на этом участке Акселю Спарре, любимцу Карла, пришлось высвободить пару батальонов, сражающихся на правом фланге, и спешно послать их назад, отбивать атаку с тыла. На какую-то пару минут в рядах сине-голубых мундиров образовалась брешь, но ворваться в нее пехота попросту не могла: расстояние было слишком большим для такого броска, а сил у русских солдат, потрепанных битвой, осталось не так много, как хотелось бы. Кавалерия же вовсе сражалась на левом фланге, стараясь добраться до пехотинцев Карла, попутно с этим связывая все наличествующие кавалерийские силы в один сплошной живой клубок яростно сражающихся людей.

Однако откуда ни возьмись из-за перелеска показались знакомые красные мундиры русских драгун, ведомых генералом от кавалерии Александром Меншиковым, за минуту достигших меняющих свой порядок шеренг. Залп пары сотен шведских мушкетеров не принес никакой пользы, разве что пара десятков всадников упали с коней. Остальные драгуны, азартно крича «ура!», накатились на приготовившихся держать удар пехотинцев, которых с другой стороны дожимали Новомосковский и Преображенский полки.

В какое-то мгновение лопнула струна, державшая волю потомков морских разбойников в руках их безусловно талантливых шведских командиров. Ряды свеев всколыхнулись, словно при землетрясении. Ржание коней и русский мат, слышащийся отовсюду, окончательно сломили шведов.

Секунда, другая – и первый мушкет падает на землю; молодой шведский солдат из весеннего призыва разворачивается и собирается бежать, но тут же падает с рассеченной головой. Над ним замер его сержант, ветеран десятка боев и сражений, хмуро оглядывая своих измученных подчиненных. Он проглядел момент, когда на них вылетела полусотня драгун, неизвестно как проскочившая в тыл шведских войск. Узнать, что случилось с его собратьями, ветеран так и не смог: палаш одного из всадников перерубил деревянное ложе его мушкета, разрубил ключицу до сердца, навечно оставив на лице сержанта выражение неописуемой растерянности.

Молодые новобранцы, почуявшие, как ледяные коготки липкого страха подбираются к их сердцам, начали падать на колени, видя, как их победоносные полки истаивают на глазах под ударами русских варваров…

Между тем Прохор, умудряющийся оглядывать все поле боя, стал отводить своих воинов ближе к лагерю Карла, стараясь как можно скорее добраться до столь вожделенной для каждого воина добычи, как король. Ведь пленение любой монаршей особы не просто скачок – огромный рывок вперед, причем во всем! Именно так говорил царевич, беседуя с ним не так уж и давно.

Из двух полков, судя по всему не до конца укомплектованных личным составом, из мешка удалось выбраться только половине; почти семь сотен тел остались лежать на земле, поливая летнюю зелень алой кровью. Малая часть потерянных и одновременно разъяренных шведских кирасир все же умудрилась пробиться к рядам витязей, но бесславно пала под дружными залпами фузей: давать шанс выжить врагам своего Отечества никто из Русских витязей явно не собирался. Все прекрасно видели зверства шведов, видели замученных до смерти селян, распоротые животы молодых дев, видели изуродованных, еле живых стариков, лежащих на обочинах с культями вместо рук!

Однако молодой майор не учел одного обстоятельства – всеобщего отступления шведской пехоты, из-за чего его полк, ставший хлипким заслоном против сотен бегущих солдат в синеголубых мундирах, грозил в считаные минуты прекратить свое существование. Ведь что такое витязь? Это в первую очередь единство! Именно этого единства добивались наставники от своих кадетов, этого они требовали, и этого они достигли…