– Спасибо за заботу о животе моем, все хорошо. А про годы ты зря упомянул: я, как-никак, помоложе тебя буду, так что насчет шастанья по лесам тебе самому надо вопросик задать, – возвратил улыбку гость вожака банды.

– Так зачем ты сюда пришел, Еремей? Ведь не для того, чтобы я тебе здоровьица пожелал, – перешел к делу Корзень.

– Да, не за этим. Хозяин послал, весточку тебе передать, – усмехнулся Ерема, критически оглядывая жилище хозяина дома.

– Так давай послание и присаживайся, не стой столбом, – протянул Корзень руку к посланнику.

– Пожалуйста, – отдал запечатанное письмо Еремей, усаживаясь в подобие кресла напротив главаря.

– Так, хм… интересно… Даже так?.. Ага, ага… А вот и дело…

Читал Корзень не шибко быстро, да к тому же каждое прочитанное предложение сопровождал своими комментариями, будто вел до крайности скудный разговор с неизвестным собеседником.

– Что передать хозяину? – поинтересовался у главы банды посланник.

– Все как обычно, Ерема, как обычно, – задумчиво сказал Корзень, поглаживая густую бороду. – Только передашь, что по выполнении поручения нам столько же причитается.

– Передать-то передам, да вот согласится ли он? – неуверенно спросил Ерема: все же такое наглое, по его мнению, требование не могло просто так быть принято.

– Ты, главное, передай, а там увидишь, – хитро ощерился Корзень, довольно поглаживая бороду.

– Хорошо, я передам, – сказал Еремей, вставая с кресла. – Прощай, Корзень.

– И тебе не хворать, Ерема, – попрощался с посыльным своего покровителя главарь.

Как только слуга его светлости ушел, предварительно проследив за тем, как главарь шайки сжег письмо, Корзень окликнул своего слугу.

– Зови ко мне Косого, Дрозда и Чахлого! – приказал он вошедшему прислужнику.

Предстояло основательно приготовиться к предстоящему делу…

14 марта 1709 года от Р. Х.

Дорога в Воронеж

Алексей Петрович

Отголоски весны, уже вовсю хозяйничающей на юге Руси, добрались и до моей вотчины, да так не вовремя, что я даже поругался чуток по этому поводу. А все дело в том, что ехать придется по распутице, когда снег еще не сошел, а веселые ручейки талой воды так и норовят передать тебе свое радужное настроение. А каким способом может это сделать вода? Самым радикальным и быстродействующим – купанием. Вот только когда на улице лежит снег, купаться большинству людей, и мне в том числе, не очень хочется. Я все же не морж, чтобы испытывать на себе чудеса закалки человеческого организма.

Но увы, природа сама себе хозяйка, так что за день до моего отправления в Воронеж, на встречу к государю, давно собиравшемуся наведаться в город для проверки верфей, так распогодилось, что дорога превратилась в одно сплошное приключение. Хотя, как по мне, так еще недельку морозец мог бы и продержаться, все же тащиться по распутице не самое приятное занятие.

Хотя весна и не вступила в свои права до конца, однако, передвигаясь в карете, я вынужден был каждый час останавливаться для вытаскивания застрявшей или провалившейся в талый снег передней оси, при этом иногда сотни метров пробираясь по пояс в воде. В такие минуты я матерился так сильно, что самому неудобно становилось; правда, я ругался про себя: негоже царевичу выказывать простолюдинам свои истинные чувства. Если они, конечно, не соответствуют данной ситуации.

Так что середина марта нас очень «порадовала», и теперь уже вторую неделю мы путешествуем в таких «замечательных» условиях, что хоть вешайся!

– Стой!

– Что опять? – спросил я у капитана Нарушкина, едущего рядом с моей каретой.

– Впереди два воза сцепились, ваше высочество, гвардейцы помогают их растаскивать. Обычное дело, сейчас все стараются на торг весенний успеть.

– Какой торг, капитан? Сейчас такая распутица начнется (да какое там – уже началась!), что только гонцы да безумцы вроде нас отправятся в путь!

– Ну не скажите, ваше высочество, к примеру, купцы в любую погоду и в любое время года ездят по Руси.

– На то они и купцы: оттого, как сторгуются, у них, можно сказать, вся жизнь зависит.

– Вот как раз одни из таких сейчас впереди и сцепились. Видно, один из них дорогу не уступил другому, вот и мучаются теперь.

– Розог бы им выписать!

– Это приказ? – встрепенулся капитан, уже готовый отдать команду стоящим без дела гвардейцам.

– Нет, Михаил, не надо, пока не надо. Но прикажи передать, что если в течение двух минут возы не уберутся с дороги, то всех купцов ждет кара…

– Есть, ваше высочество, – тут же бросился исполнять приказ капитан.

– Да подожди ты! Наверняка о розгах подумал?

– Так точно, ваше высочество, о них, родимых.

– Нет, передашь им, что на них будет наложен штраф в размере ста рублей с каждого!

– ???

Удивленные глаза капитана готовы были вылезти из орбит. А удивляться было чему, ведь на данную сумму можно было купить стадо коров числом в сто голов или деревеньку в десяток подворий.

– Да-да, так и передашь. Сам же проследи за временем. Мне почему-то кажется, что дорога враз станет проезжей.

– Есть, ваше высочество!

Через минуту в голове моего кортежа раздался зычный и сильный голос командира гвардейцев, в точности передавший мои слова. И интонации голоса были такие, что капитан буквально хотел, чтобы эти злосчастные возы с товаром задержались хоть на секундочку на колее дороги.

Что поделать, если времена такие, что слабину даже в таких, казалось бы, мелких вопросах давать нельзя. Ведь если я, к примеру, считаю это не таким уж и важным, то окружающие в большинстве своем на это смотрят совершенно иначе. Приходится считаться с мнением эпохи, правда, только в таких вопросах, где это самое мнение не мешает моим личным планам. Что поделаешь, вот такой я эгоист!

Однако, вопреки моим расчетам, купцы с проблемой справились намного быстрее. Минута – и сцепившиеся возы с перерезанными ремнями уже стоят на обочине. Вот такой радикальный метод решения поставленной задачи. Выбирай из двух зол меньшее: с одной стороны – штраф и немилость монаршей особы, а с другой – копеечные ремни и решение проблемы, пускай и с некоторыми осложнениями.

Правда, я более чем уверен, что мои старания никто должным образом не оценит, а скорее, наоборот, будут хулить и возмущаться – конечно же, после того как останутся наедине с самими собой. Поношение царской особы, пускай и не правящей, всегда каралось сурово.

За размышлениями совершенно потерял счет времени и очнулся только тогда, когда мы остановились в какой-то деревеньке на ночлег.

– Ваше высочество, дом для ночевки приготовлен! – отрапортовал мне Михаил Нарушкин.

– Хорошо, Миша, попроси подать ужин и накормить гвардейцев. Хорошо?

– Есть, ваше высочество, – развернулся на каблуках, оставив две воронки в стылой, промерзшей земле, капитан моих гвардейцев.

Я вышел из кареты, попутно укладывая листы с набросками своих мыслей и идей в папку. Мне навстречу вышел, низко кланяясь, деревенский староста. На вид ему можно было бы дать лет сорок, но, глядя на него, я отчего-то вспомнил о чудо-богатырях Суворова. Не знаю почему, но это сравнение было самым точным. Когда я глядел на старосту, мне стало как-то грустно оттого, что русский человек, годящийся мне в отцы, вынужден кланяться мне в пояс.

А самое страшное, на мой взгляд, конечно, то, что многим дворянам и боярам в голову не приходит даже мысль о том, что их холопы, в принципе, такие же люди, как и они сами, и, будь судьба благосклонна к ним, на месте холопа мог оказаться и сам барин. Вот такая петрушка! С этим порядком вещей надо что-то делать. Но вот что? Нельзя просто подарить свободу, это обесценит ее. Нужно сделать так, чтобы получить ее имел возможность всякий, но лишь ценой неимоверных усилий – великим трудом или кровью.

И еще один закон нужен – закон об эрозии дворянства. О лишении этого звания, а возможно, и переводе в холопское звание недостойных, проводящих жизнь в праздности и пьянстве и не желающих приносить пользу Родине ни на военном, ни на гражданском поприще или же запятнавших себя недостойными деяниями. Дабы в этой реальности в жизни не бывавший трезвым самодовольный ублюдок с родословной не мог развлечения ради насмерть запороть отслужившего двадцать пять лет ветерана Суворовских походов, предварительно обесчестив его дочь, как не раз бывало в реальности той. Ведь, не говоря уже об элементарной справедливости, работающий в обе стороны социальный лифт является единственной гарантией от революций и других социальных потрясений.