Правда, есть одно исключение – для офицеров флота и армии. На них это правило не распространяется: по достижении определенного звания они при выходе в отставку получают титул вместе с усадьбой и пенсионом. Управление землями для военных приоритетной задачей не является, поэтому их землями управляют государственные служащие, так что можно сказать, что пенсион и есть тот процент дохода, который положен с земель дворянина. Просто сам он не думает о проблемах, а живет на старости лет без забот и хлопот.

С начала кампании на южных рубежах России перед стольником Баскаковым поставили задачу обеспечить пошив мундиров установленного образца в должном количестве с использованием русского сырья. Но его по-прежнему недостаточно, кое-какие иностранные полотна требуется использовать в таких пропорциях, чтобы в дальнейшем не чувствовалась разница при замещении тканей в производстве. Поэтому и носится Сашка по просторам Центральной России, где расположены все суконные фабрики, в количестве четырех штук.

Однако в конце июля ему сообщили, что под Москвой, в Коломне, открылась новая фабрика по пошиву армейских мундиров, основателем которой был некто Степан Глебов. Недолго думая, стольник отправился туда.

В город он прибыл вечером 12 августа. На ночь глядя к хозяевам фабрики он не пошел, решил дождаться утра. Но и напрасно терять свободное время Александр не захотел, решив навестить знакомую вдовушку, поселившуюся на окраине города пару лет назад. Естественно, что солдат охранения он оставил в трактире, где расположился на ночлег.

Собственно, обижаться стольнику не на кого: сам решил сохранить инкогнито. А пара «гостинцев» по лицу да десяток по телу не велика плата, могло быть намного хуже. Так что претензий к служивым безопасникам Александр не имел, разве что заметку для себя сделал – на всякий случай. Прощать подобное отношение к себе советник не собирался.

Как бы то ни было, вечер испорчен, ни о какой вдовушке не могло быть и речи. Карета регистратора быстро доставила Баскакова к трактиру. Солдаты, увидев, в каком состоянии прибыл их подопечный, побледнели, покраснели, вновь побледнели и уже собрались было отметелить кучера и пару служак, стоящих на облучке кареты.

– Сержант Лопухов! – окликнул Александр командира своей охраны.

– Я, господин надворный советник! – вытянулся тот по струнке.

– Оставьте людей в покое, они ни в чем не виноваты, – устало приказал Александр. – Я отдыхать, завтра с утра будем осматривать местное производство, так что жду половину солдат в боеготовности…

– Так точно! Все будет исполнено, ваше высокоблагородие!

– А теперь прошу тишины, да смотрите мне, чтоб без дебоша, а не как в Серпухове. Иначе всех в Сибирь отправлю, туземцев ратной службе учить, – напоследок пригрозил надворный советник, поднимаясь в комнату на втором этаже трактира и уже не слушая заверений собственной охраны.

На следующий день главный инспектор по снабжению армии мундирами, недовольно цокая языком, осматривал небольшую фабрику. Увы, но его ожидания чего-то необычного не оправдались. Вполне заурядная фабрика, даже размеры стандартные. Невольно вспомнилась суконная фабрика купца Итова в Воронежской губернии.

Осмотрев вместе с управляющим производство, стольник Баскаков сделал государственный заказ, отметил в дневнике, сколько может выпустить фабрика за месяц работы, и, более не задерживаясь, отправился в Москву. Туда, где вершилась в палатах Кремля судьба России, туда, где жизнь кипела, а интриганы жмурились от удовольствия, разыгрывая поистине невозможные комбинации, достигая им одним известных целей!

21 августа 1711 года от Р. Х.

Предместья Софии

Полк Русских витязей

Молодой полковник каменным изваянием замер перед большой земляной насыпью. На ней незыблемо и величаво высится православный крест, а у его подножия лежит ротное знамя витязей – бурый медведь на зеленом фоне встал на задние лапы, будто намереваясь обрушиться на неведомого врага и рвать, рвать его бренную плоть.

Одинокая фигура застыла на фоне спокойствия и безмятежности окружающего мира. Лицо воина печально, в карих глазах плещется море боли, зубы до скрежета сжаты…

Прохор провожал в последний путь своих братьев-витязей. Ежедневно взводы молодых воинов приходят сюда, прощаются с боевыми товарищами. Да и сам Прохор, первый среди равных, приходил сюда в одиночестве, вспоминал былые деньки, счастливый смех друга детства, навечно упокоившегося в теплых, солнечных землях Болгарии…

– Пли!

Семь трехфунтовых пушек выплюнули картечь, образуя просеку в рядах наступающего врага. Так получилось, что майор артиллерийской роты Русских витязей оказался на правом крыле среди батареи малокалиберной братии, приняв командование над полковыми пушками Воронежского и Астраханского полков. Малокалиберные орудия не раз выручали ближайшие отряды: каждый раз удачный залп картечи позволял солдатам закрепиться на новом месте, привести шеренги в порядок, выстроить монолит каре.

Правда, сама артиллерия порой приносила больше мучений, чем пользы. Взять хотя бы постоянную передислокацию «малышек» весом в четырнадцать пудов каждая из одного конца построения в другой. Мелких пушчонок на все пятнадцать каре оказалось всего сорок семь штук, из которых три десятка свели в три батареи на правом фланге.

Однако как бы ни было тяжело перевозить и переносить на руках орудия, польза их была неоспоримой. Без поддержки малой артиллерии пехоте пришлось бы во много крат тяжелее.

– Татары!

Рядовой витязь, прибывший в подчинение к майору Заболотному, показывал пальцем на темную массу мчащихся степняков.

– Поворачивай орудия! Ждать команды, раньше времени не стрелять! – приказал Федор, глядя, как солдаты в шеренгах крепче перехватывают фузеи, проверяя наличие пули в стволе.

Как и приказывал царь, полк витязей воевал на всех направлениях разом, с той лишь разницей, что число отдельных стрелковых групп на всей линии фронта заметно различалось. Разбитые поротно витязи сверкали стальными кирасами и шеломами на флангах. В центре же их почти не было видно, лишь иногда мелькает кто-нибудь из молодой братии и тут же пропадает. Из трех недоукомплектованных батальонов, тринадцати рот регулярных войск, не считая артиллерийскую и инженерно-саперную роты, на правом фланге оставили только две, в центре – одну, а на левом крыле – все оставшиеся. В каждом каре первой линии по роте плюс одна в запасе – на тот случай, если где-то потребуется помощь.

Бой начался, и планы срочно пришлось менять: майора-артиллериста в первую же минуту налета убило шальной стрелой, вонзившейся ему в левый глаз, кончик железного наконечника наполовину вылез из виска – стрела была уже на излете. Федору Заболотному, как старшему офицеру, пришлось принять командование над замершей в ступоре батареей.

– Рота-а-а, товьсь! – прокричал седоусый капитан Ефимцев, получив приказ от майора, и замер в ожидании приближающегося врага.

Солдаты первой шеренги встали на колено, каждый упер приклад в землю, выставив вперед трехгранный штык фузеи. Вторая и третья шеренги взяли оружие наизготовку, сержанты приготовились дублировать команды командира.

– Вторая шеренга – огонь!

С диким визгом татарская кавалерия, неведомо как очутившаяся на правом фланге, приближалась к замершим на месте пехотинцам. Пригибаясь к конским гривам, степняки яростно кричали и выпускали сотни стрел, не жалея запасов в колчанах. В последний момент они разлетелись в стороны.

Позади них, печатая шаг, быстро шли янычары. Неистовая сила Востока летела резать, сминать, уничтожать врагов…

До противника оставалось полсотни саженей, когда русские шеренги всколыхнулись. Четыре десятка саженей – и витязи второй шеренги вскинули к плечу фузеи. Секунда – и легкие дымки с язычками пламени вырвались из дул…

Свинцовые осы вгрызаются в плоть коней, в людские тела, вырывают куски плоти и несутся, несутся дальше, сея смерть на своем пути. Губы турок раздвинуты в злой усмешке, зубы сжаты от ненависти. Степняки, сраженные русским оружием, падают под копыта коней своих братьев, не замечающих смерти очередного товарища.