При известии о гонце все насторожились. Армия князя Григория Долгорукого, в которую, по договору с Августом, вошел десятитысячный корпус литовского гетмана Поцея, насчитывала двадцать пять тысяч регулярных и иррегулярных войск. В том числе семь тысяч башкирских всадников, прибывших в Лифляндию в начале ноября прошлого года.

В шатер входит поручик Сибирского полка. Отдав воинское приветствие, он протягивает фельдмаршалу послание. Князь Шереметев, не раскрывая, передает его мне в руки. Не обращая внимания на заинтересованные взгляды собравшихся, небрежно срываю печать…

В послании говорится о том, что польский резидент Волович по приказу короля выдвинул князю Долгорукому, как русскому представителю в Польше, следующие требования: «Отдать Польше Эльбинг, Украйну Польскую и Белой Церкви, Риги и всей Лифляндии, отдать все польские и литовские пушки в крепостях, не брать контрибуций и провианта в Польше для русских войск, заплатить обещанные деньги войскам саксонским и литовским, наказать русских военачальников за учиненные ими незаконные контрибуции, выдать полномочия о раздаче завоеваний в турецкой земле».

– Он что, с ума сошел?! Сукин сын! Думает, может такое требовать?! Да он совсем разума лишился?!

Забывшись от неслыханного хамства короля Августа Саксонского, я не сдержался и саданул кулаком по столу. Ближайшие фигурки покачнулись и повалились на стол.

– Что случилось, государь? – всполошились генералы.

– Читай, – протягиваю генерал-майору Волконскому послание польского короля.

Внятно и громко зачитав послание, князь замолчал. В шатре установилась тишина – пролети здесь муха, и ее полет походил бы на пикирование штурмовика.

Прошло время, и негодование выплеснулось через край, гневные выкрики послышались со всех сторон. Я прекрасно понимаю: случись Августу пойти против России, а тем более ударить в ослабленные граничные с ним земли, и Россия надорвется – у нас банально не хватит сил на войну со всеми соседями. Придется делать уступки: отдать часть пушек (польских и литовских орудий всего пара десятков – захваченное имущество в большинстве своем отправилось на переплавку на наши литейные заводы). Но и пару десятков тысяч рублей придется отсыпать, иначе никак. Ну, ублюдок, ведь как время подгадал! Сучий сын!

– Господа, прошу меня оставить. Готовьтесь к диверсии в лагере врага, после нее он должен наброситься на нас. Ну а насчет вот этого… – в руке зажат листок с посланием Августа, – нужно скорее освободить часть армии, пора соседей на место поставить, а то балуются глупыми надеждами… Ступайте, сегодня ночью я хочу видеть зарево пожара в ставке Балтаджи.

Все вышли, гонец остался. Подумав, достаю перо, чернила, склянку с мелким песком и гербовый листок белой бумаги. Следует написать ответ, отряд князя нужен нам как можно раньше, и желательно усиленный конными польскими шляхтичами…

Сотни драгун, казаков, калмыков неслышно просачиваются через северные ворота лагеря. Перевязанные морды лошадей, усиленные конные разъезды в пределах прямой видимости по периметру лагеря – все сделано для того, чтобы рейд, возглавляемый генерал-лейтенантом Рене, удался. Этот недавно поступивший на русскую службу генерал зарекомендовал себя как хороший исполнитель, при этом искренне любящий Россию.

Время застыло, словно капля смолы, секунды растягивались, а жизнь продолжала уноситься прочь. Из лагеря вышли в общей сумме восемь тысяч кавалеристов и полтысячи гренадер, посаженных для мобильности на коней. Плюс к этому четвероногая животина позволила взять по паре дополнительных подсумков с гранатами – не бог весть какое подспорье, но лучше, чем ничего. Небо вдалеке плотно заволокло тучами, там гремят раскаты грома, молнии рвут черные небеса на клочья белесого света. Тот мир, в десятках верст от русского лагеря, погрузился в вакханалию сладкого безумства стихии, когда душа поет от единения с первозданной природой, а в голову бьет набатом свой же крик ужаса.

Несколькими колоннами, по трое в ряд, всадники уходили во тьму. Где-то на периферии скакали сотни калмыцкого отряда, в случае неудачи обязанные поддержать союзников.

Конные тысячи на рысях двигались по дуге в сторону гомонящего многотысячного войска великого визиря. Государь несколько размыл первоочередную задачу дерзкого налета. Так как у турок артиллерии чуть ли не в три раза больше, чем у русских войск, а вывести из строя орудия не представлялось возможным, на военном совете приняли решение уничтожить запасы пороха – столько, сколько получится. Именно для выполнения этой задачи направили батальон гренадер.

Ближние кордоны турецкого войска смели лихим налетом в один миг. Драгуны, налетев на укрепленный лагерь с восточной стороны, посеяли панику в рядах войска. Такова природа ночи: человек боится темноты, старается оправдать свой страх выдуманными образами. И какая разница, будут эти образы шайтанами или русскими головорезами? Но турецкие командиры привыкли воевать в разных условиях, паника давилась тяжелым армейским сапогом. Вот только офицеры никак не могли понять, куда так упорно продвигаются конные враги.

В большинстве случаев стоянки и лагеря возводятся по единой схеме. Бывают различия в местоположении складов фуража, пороха, снарядов и провианта, ну и палатки командиров чаще всего расположены не в середине собственного отряда, а чуть в стороне: офицеры ценят личный комфорт, пусть и в ущерб боеготовности.

Благодаря разведке молдавского господаря, «прикормившего» некоторых фуражиров турецкой армии, русское командование знало, где находятся пороховые склады. Только добраться до них не представлялось возможным. Об этом не стоит и мечтать: тройная линия обороны, сотни, тысячи фанатиков, готовых накинуться на «грязного уруса», содрать с него живьем кожу и посадить обезображенное тело на кол. В общем, план неосуществим – днем неосуществим, а вот сейчас, когда ночь, а часть турецкого войска огорошена неожиданным нападением, шанс пробраться к складам и заложить мину как никогда высок.

Гренадеры монолитной колонной несутся к заветным складам, на ходу освобождая седельные сумки от ручных гранат, не заботясь о том, что заденут собратьев – их тут в принципе быть не должно! Но несчастных случаев избежать не удалось. Около десяти гренадер, передержав в руке опасную игрушку, упали под копыта коней, навечно засыпая на грешной, кровавой балканской земле.

Пять сотен гренадер успешно продвигаются вглубь турецкого лагеря, сонные турки разбегаются в стороны, лишь небольшие группы воинов с кривыми ятаганами бросаются на ровные ряды русских, силясь сойтись с ними в рукопашной. Хрясь! Незамысловатый удар фузеи с примкнутым штыком – и очередной воин Аллаха падает наземь, проткнутый штыком, а бывает и так, что незадачливый турок слышит хруст своего черепа раньше, чем умирает. Русские фузеи используются солдатами во всевозможных вариациях! А трехгранные штыки с легкостью входят в жилистые тела османской войсковой элиты, скользят по ребрам, вспарывают внутренние органы.

– Петров, пали, гроза вот-вот начнется, не успеем же! – что есть мочи заорал кому-то во главе гренадерской формации усатый гренадер, вылетевший откуда-то со спины шеренги драгун.

– Пробиться не сможем, их слишком много собралось, потеснить надо! – отозвался усталый голос. – Подсоби, Яков, иначе здесь поляжем, а приказа не выполним, братьям не поможем…

– У меня всего полсотни казачков Перышкова да два десятка драгун осталось, остальные полегли. Не пробьемся, – со злостью сказал капитан, махнув палашом в сторону удерживающих позицию янычар. – А, черт с тобой! Помирать, так с музыкой! Трубач, играй «В атаку!», играй что есть мочи!

Грозный зов полкового горна вознесся ввысь, заглушив на мгновение далекий рокот неба. В свой последний бой идут славяне – долг превыше всего! Ни у кого из них нет и тени сомнений: ни казак, ни драгун не думал о том, чтобы бросить коня в сторону и пуститься без оглядки назад, трусливо прижимаясь к гриве жеребца. Россияне спин врагу не показывают!