Сидя верхом на Яром, понимаю тщетность тактики оборонительной войны. Идея быстро перебросить солдатские полки в низовье Дуная, аккурат к Браилову или Галацу, провалилась с треском. Посаженые на коней солдаты не могут двигаться столь скоро, сколь необходимо – сказывается нехватка провианта и фуража в отдалении от обоза основной армии. Затруднения, с которыми столкнулся фельдмаршал Шереметев, не позволили армии передвигаться быстрым маршем.

Жаль, но и то, что мы опередили турок, уже хорошо! Нет тех проблем, которые были у Петра в моем времени: нехватки провизии не наблюдается, подвоз боеприпасов налажен, пускай не так, как в России, но лучше, чем никак. Даже татары, вечная проблема коммуникаций и обозников армии, сидят на полуострове или на черноморском побережье.

– Государь, гонец прибыл, – замер позади меня один из адъютантов.

– Зови.

Колонны приготовившихся маршировать замерли на месте. Полки разделяла артиллерия нового и старого образца. Вся артиллерия мало-помалу была приведена к общим стандартам русских литейных заводов. Чуть позади всех на маленьком холме замерли три гвардейских полка, приказ оставаться на месте для них персональный. Арьергард армии, как и авангард, незаменим – это непреложная истина любой военной доктрины.

– Ваше величество, донесение из Москвы…

На вытянутых руках поджарого солдата, исполняющего роль гонца, лежит кожаный футляр. На краях его – девственная восковая печать, печать царицы – голубка, держащая в коготках лавровый венок.

Поблагодарив гонца, нетерпеливо ломаю воск…

Вопреки желанию, на губы наползает глупая счастливая улыбка, заставившая недоуменно нахмуриться фельдмаршала, стоящего рядом. Прохор, передав командование полком заместителю, капитану Кожевникову, обретался с другими командирами в шатре, изучая выкладки по кампании, названной просто и без затей Турецкой акцией.

– Разбиваем лагерь прямо здесь. Сегодняшний переход откладывается на день. – Поворачиваюсь к горнистам. – Играть «На постой!». Сын у меня родился! Сегодня гуляем в приказном порядке!

– Ура! Слава царю Алексею! – грянули первыми телохранители лейб-гвардейцы во главе с майором Михаилом Нарушкиным.

Радостные здравицы подхватили и собравшиеся подле меня офицеры: генералы, штабные офицеры, адъютанты… Десять минут – и настроившиеся на долгий марш солдаты с удивлением взирали на праздничные приготовления, заготовку шутих и петард. Складывалось впечатление, что завтра будем праздновать годовщину Полтавской победы.

С легкой царской руки день 27 июня назначен Днем защитника Отечества. В России обязан быть праздник, прославляющий воинов страны во всех их ипостасях! А что, вполне удовлетворяет всем требованиям нашего народа: и врага побили, и гордость проявили, и праздник сделали, и все воинское сословие подняли на иной уровень – пускай пока это незаметно, да только указы, направленные на улучшение качества армии, подписываются мной чуть ли не еженедельно.

Глобальных среди них почти нет, но вот по мелочи вполне неплохо получается. Если солдат за Отечество кровь проливает, почему, становясь калекой, он должен быть изгоем? Неужели у русского человека такая мерзкая и черствая душа, что он позволит случиться такому? Нет, конечно, нет! Царь – отец народа – обязан заботиться о нем. Пусть иногда действуя как строгий и жесткий родитель, но все-таки родитель! Государь должен в первую очередь заботиться о собственной армии, холить и лелеять, не забывая удерживать в ежовых рукавицах, требуя от нее того, для чего она, собственно, и создавалась – гарантий мира и благополучия Отечества, преданности царскому дому.

А коли какой государь забудет сию истину… Что ж, мне жаль этого безумца, ибо в скором времени он будет кормить не свою армию, а армию захватчиков или «союзников», как делают это сейчас польские шляхтичи. Правда, Август Саксонский – король, но ведет он себя явно не по-королевски, как и его наемники, по недоразумению называемые солдатами…

Прошло две недели с момента прибытия гонца с радостным известием. Княжество Валахия, во главе с великим спафарием Фомой Кантакузеном, объявленным гласом народным, вошло в союз с Россией и Молдавией почти на тех же условиях, что и Молдавия. От его имени дана присяга верности, благо сам Фома неделю назад прибыл в ставку.

Драгуны Меншикова, занятые переправкой продовольствия к театру военных действий на дунайском побережье, временно выбыли из рядов кавалерии. Сейчас важно запастись терпением и ждать вестей с Крыма и Кубани, а также дождаться корпуса князя Долгорукого из Польши, вместе с обещанными десятью тысячами кавалерии Августа. Да и рекруты обоих княжеств, сражающиеся за свободу от гнета султана, становятся пусть не могучей силой, но и не пустым местом точно, особенно когда подтянуть подкрепления в этот район в короткое время проблематично. Это не Россия.

Гарац – большой приятный город на берегу Дуная, густонаселенный, но плохо защищенный от нападения. Он может стать превосходной ловушкой для любой армии, захотевшей расквартироваться в нем в ожидании наступающего противника. Поэтому русская армия расположилась в сорока верстах ниже по течению, в краях, мало задетых весенним нашествием саранчи и идеально подходящих для удачной переправы всего войска в течение трех-четырех дней, на случай резкого изменения планов кампании войны. Полевая крепость вокруг лагеря растет как на дрожжах, артиллерия, экономя снаряды и порох, сделала пробную пристрелку по секторам. Результат сочли удовлетворительным и прекратили тратить боеприпасы: их и так немного.

– Левой! Левой! Раз! Раз… – далеко разносились над импровизированным плацем, утоптанным за последние четыре дня тысячами армейских сапог, голоса сержантов.

Генералы и полковники, разбив полевые шатры, каждую свободную минуту посвящают обработке получаемых от лазутчиков данных. Со дня на день в поле зрения дальних дозоров должна появиться разношерстная армия визиря Балтаджи. Но известие не такое шокирующее: мы к нему готовы. Меня больше волнует другое: в православных землях Османской империи несколько недель подряд вспыхивают очаговые восстания против мусульманского ига. Повстанцы подчистую вырезают слабые турецкие гарнизоны в черногорских поселениях, пробиваются на соединение с малыми отрядами собратьев.

Кампания турок начинается не самым приятным образом. Воевать на три фронта для любой империи – верх расточительства, а при условии, что у султана и так дела идут не лучшим образом… Великому визирю стоит крепко задуматься о последствиях возможного поражения – отставка будет меньшим из зол.

– К вам, ваше величество, его высокопреосвященство патриарх Иерусалимский…

Поздно ночью в шатер, освещенный толстыми восковыми свечами и парой масляных лампадок, вошел обер-камергер, тихо шепнул о тайном прибытии высокопоставленного лица.

Кивнув, я убираю со стола листы с тактическими схемами, достаю початую бутылку вина. На столе появляются стеклянные венецианские бокалы – роскошь! Рубиновая влага переливается в них. Закончив с вином, ставлю бокалы на край стола, задумчиво водя пальцем по ободку одного из них.

Через минуту полотняная дверь откинулась в сторону, и под покровом ночи в шатер вошел облаченный в темный плащ мужчина преклонных лет. С улыбкой на устах приподнимаюсь с места, слегка кланяюсь, соблюдая правила приличия: не абы кто передо мной – патриарх Иерусалимский. Насколько он похож на свой портрет, не мне судить – темно, знаете ли, – но сходство какое-то присутствует точно.