– Так у них никакого порядка нет, так, голытьба одна, орущая и смердящая, – пренебрежительно отозвался князь. – И непонятно, почему раньше всех побивали. Правда, и сейчас побивают, басурманские выродки.

– Вот и я о том же, – вздыхаю я.

После обеда в моем кабинете собрался военный совет.

Вопрос об удержании захваченных территорий Лифляндии и Эстляндии даже не ставился, все-таки план моего батюшки прошел без сучка и задоринки, почти за полгода перед русскими армиями распахнули ворота все мало-мальски значимые города и крепости этих краев: Динамюнде, Пернов, Ревель, Эльбинг… Рига.

Эх, Рига, золотой ключик Прибалтики! Если бы не моровое поветрие, то, глядишь, и доставила бы ты моим орлам большие проблемы, ан нет, видимо, не судьба!

Девственным город продержался до середины августа, аккурат до того дня, когда осадная артиллерия довершила начатую в июне операцию, разрушив предместья города и, перебравшись к нему на пару верст поближе, бомбардируя непосредственно сам город. Взрывы бомб, раскаленные ядра, жестяные снаряды с картечью – «кубышки» – произвели неизгладимое впечатление на местных жителей. Вся юго-восточная сторона города вымирала, стоило только начаться очередной бомбардировке. Граненые картечины, обладая меньшим разбросом, чем их круглые товарки, наносили больший ущерб, порой ввинчиваясь в хлипкие стены домов и черепичные крыши, прошивая их насквозь, убивая горожан и солдат в их же домах.

Осада города с каждым днем становилась все кровопролитнее, дошло до того, что мой указ о захваченных городах, оказавших противодействие русской армии, переданный с одним из пленных шведов, был внимательно изучен в кругу властительных лиц города. Как докладывал потом уже фельдмаршал, благополучно завершивший осаду Риги 17 августа 1710 года, указ этот в деле сдачи города сыграл немаловажную роль.

Остатки шведской армии сдались на милость победителя и тут же были отконвоированы в район Новгорода. Работы по прокладке дорог шли не то чтобы споро, но определенно нуждались в новых рабочих руках. Пленные потом и кровью шли отрабатывать даже не свои злодеяния, а свой проигрыш, и проигрыш не в сражении, а в войне – войне за господство в Прибалтике!

После осады и морового поветрия в Риге количество жителей уменьшилось почти наполовину, да и оставшиеся в скором времени должны были уйти на новое место жительства. Куда, они еще не знали, комиссия из службы пригляда внимательно следила за тем, чтобы новые русские подданные распылялись по просторам России таким образом, чтобы у них не было возможности замкнуться в тесном кругу своих соплеменников. Все старые корни обрубались. Жестоко, но от этого никуда не деться, достаточно того, что через сто тридцать лет, чуть больше, всякие засранцы будут воевать с теми, кто их пригрел. Хотя, быть может, и не все с этим согласны, да и ладно, в задницу этих доброхотов!

В самом же городе комендантом и временным правителем Лифляндии был назначен генерал-поручик Аникита Репнин. Подготовка магазинов для кампании следующего года шла не так споро, как хотелось бы, но в силу того, что население и так разорено войной, спрашивать с них больше было бы глупостью. Хватит с них и этого.

– Ну что ж, господа, давайте думать: что нам делать с татарами и как против османов воевать, учитывая… э-э, некоторые особенности сего воинства? – поглаживая подбородок, спрашиваю рассевшихся людей.

– И какие же особенности у этих нелюдей, ваше величество? – спросил Кузьма, глядя на ровный изгиб Крымского полуострова.

– Вот об этом мы сейчас и подумаем вместе, глядишь, чтонибудь путное из этого и получится.

– Царь, а что тут думать? Проще же сразу сказать, что татары – воины не пешие, как наши калмыки, с дисциплиной и выучкой у них похуже будет, но зато их много больше, чем тех же калмыков.

Фельдмаршал, подперев подбородок, пододвинул в центр круглого стола десяток маленьких фигурок на конях, с луками, в остроконечных шапках.

Устройство стола было таким, что каждый при желании мог дотянуться до центра, выставить несколько фигурок, стоящих перед каждым военачальником, в любую точку, наглядно доказывая свою точку зрения. Такой прием предварительного планирования кампании был не нов, еще батюшка его применял, разве что не было того, что каждое предложение не просто выслушивается, но и наглядно демонстрируется.

Между тем на военном совете присутствовали все генералы, сумевшие прибыть в Москву столь быстро, как это требовалось: сам фельдмаршал Шереметев, Боур, Янус, Алларт, Вейде, полковник Митюха. Даже Кузьма и тот прибыл, хотя войсковыми делами мало занимался.

– Так как же против этой легкой кавалерии воевать-то? – спрашиваю собравшихся. – И не в условиях сражения, господа, а когда их требуется не только победить, но и перехватить, а лучше – застать врасплох.

– Другой кавалерией государь, иначе никак, – пожал плечами генерал Вейде.

– А ежели рогатками их взять? Заманить на слабый отряд, а потом уже и с флангов прижать. Все же уйти не успеют все, а там, глядишь, и картечью сброд этот проредить сможем, – задумчиво сказал Прохор Митюха, глядя на фигурку пикинера в своих руках.

– Хм, возможно, особенно если еще одну сторону поля тайными клиньями обложить, – киваю словам полковника Русских витязей. – Как там дела с ними, Кузя, готовы ли первые сотни, или только расшевелились мастера тульские?

– Как можно, ваше величество?! Уже третья тысяча пошла, по семь штук в связке, все на кожаных ремешках, дабы проще раскидать можно было. Ежели что, то уже через пару недель первые телеги к Воронежу подвести можно будет, а потом и к Азову перевезти…

– Достаточно, Кузьма, я тебя понял, – получив ответ, оборвал я майора, улыбнувшись ему: мол, позже все скажешь. Кажется, он все понял правильно: не все следует знать иностранным офицерам, далеко не все. – Меня больше волнует даже не это. Как крымского хана перехватить?! Ведь он уже по донским землям гуляет, глядишь, и до Воронежа, стервец, дойдет, а нам этого никак нельзя допустить, нам вообще надо его уничтожить! Не должно быть этих сучьих детей на нашей границе!

– Так как же, государь, это сделать-то? Ведь вассал он султану, тронешь его – тот войну и объявит… – с сожалением сказал генерал-лейтенант Боур.

– А он ее и так объявит, так что думаем, господа, не над тем, как отбить набег, а как прекратить их вовсе, насовсем! – с хищной улыбкой говорю генералам, растерявшимся, но тут же взявшим себя в руки, – высшие офицеры как-никак.

Военный совет заседал до глубокой ночи, определившись с общей тактикой будущей кампании, тактикой, которая так нужна России. Вот только поможет ли она тем братьям-славянам, которые надеются на Русское царство? Не знаю, право слово, не знаю…

Ноябрь 1710 года от Р. Х.

Москва

Анна Иоанновна Романова

Молодая прелестная девушка с грустным задумчивым лицом смотрела в зеркало, висящее на стене напротив нее. Серебряный обод обрамляла вязь красивого узора. У девушки не было никакого желания смотреть на себя, она делала это только из непонятного упрямства, начавшего проявляться с детских лет.

Аннушка, четвертая дочь царя Иоанна V, росла совсем не похожей на своих сверстниц. Порой угрюмая и неласковая, потерявшая в коридорах дворца всю живость и непосредственность детского, ангельского возраста. Почему так произошло, никто, собственно, не знал, и это пугало, отталкивало от нее людей. Даже родная мать, царица Прасковья, и та не понимала ее, порой она боялась взгляда карих глаз своей средней дочери, однако не решалась признаться в этом сама себе, держала ее строго, за малейшую провинность ребенку полагались розги…

И вот теперь этот ребенок, выросший, похожий на прекрасный цветок, с тоской смотрит на себя в зеркало. Ей предстоит нелегкая дорога в Курляндию, к своему законному мужу Фридриху Вильгельму, герцогу Курляндскому. Герцог, являясь племянником прусского короля, был отличной партией для царевны.