Между тем время шло. Оборудование полевого лагеря заканчивалось, когда на горизонте показались всадники, часть из которых скрылась в перелеске, а остальная часть на рысях тронулась напрямик на нас. Разглядев штандарт, часовые расслабились: сам царь ехал к нам, оставляя за спиной пару сотен драгун, вместе с пехотными полками и пленными шведами.

– Молодец! Раньше меня на месте оказался, да еще и лагерь оборудовать успел. А что это за шатры такие странные стоят? Раньше я таких не встречал, – тут же заинтересовался новшеством Петр. Он подошел к одному из них, даже внутрь заглянул. – Отрадно, а главное, для солдата место будет, чтобы от дождя и ветра укрыться. Так что, сын, пускай часть этих шатров моим гвардейцам отдадут, скажем, половину – в самый раз будет.

– В этом нет нужды, ваше величество, мы привезли с собой в обозе полсотни палаток, как раз для того, чтобы был образец, с которого такие же сделать можно. А вместе с тем и проверить их на практике, в поле или вовсе поставить возле стоянки – словом, сделать все что угодно, – мягко возражаю Петру.

– Хм, и вправду, так оно лучше будет, – подумав, согласился царь. Потом внезапно на его лице мелькнула улыбка и тут же пропала. – А что это за прелестница с тобой рядом стоит, сын?

Такого вопроса от государя я не ожидал, поэтому дернулся, словно от удара плетью, но все же нацепил на лицо улыбку и немного виновато посмотрел на Юлю: мол, говорил же тебе, что не стоит ехать со мной. Но она только улыбнулась, и все.

– Это моя спасительница и любимая девушка, боярыня.

– Я что-то не припомню ее, иначе такую красоту обязательно бы заметил. Да и род что-то не припоминаю, – нахмурился государь.

За спиной царя начали шептаться светлейший князь Меншиков и князь Головкин, в окружении верных прихлебателей. Чуть дальше от них стояли Апраксин с князем Долгоруким, приехавшим в штаб к государю прямиком из Дании – на празднование победы, и, конечно, для получения дальнейших указаний о действиях союзников Русского царства против Швеции, которые нельзя доверить обычному письму.

– Она жила у дедушки всю юность и малолетство: родители Юли умерли почти сразу же после ее рождения, – ответил я за девушку, чуть выйдя вперед.

– Что ж, тогда понятно.

Прикусив губу, царь недолго думал над чем-то, а потом резко пошел в сторону возвышавшегося отдельного шатра на бугорке – в сторону моего шатра.

– Пусть разместят мою свиту, нам, как-никак, здесь день, а то и два постоять придется. Видимо, нас ожидает что-то особенное. А министры пускай быт полка изучают, глядишь, и что-нибудь новое у твоих орлов узнают. Очень примерны они в деле, да и приказы выполняют отлично, вон даже графа Пипера с казной захватили.

– Конечно, ваше высочество, – киваю государю, бросая мимолетный взгляд на Прохора.

Тот взглянул на меня, лишь уголком губ показав, что все прекрасно понял, и тут же вышел наперерез свите государя, собравшейся было уже за царем.

– Сержант Дубков! – позвал одного из витязей полковник.

– Я! – мигом отозвался тот, подходя к Прохору.

– Проводи боярыню в шатер, – чуть тише приказал командир витязей.

– Есть, – ответил он, опуская ладонь.

Выйдя чуть вперед, он подождал, пока Юля пойдет за ним, с моего молчаливого согласия, и повел ее в сторону, чуть ниже моего шатра.

Попытавшиеся было возмутиться Меншиков и Головкин замолчали, увидев, что все их хамство никоим образом не действует на появившихся из ниоткуда пару десятков мрачно глядящих на окружение Петра витязей с фузеями на плечах.

– Ответь мне, сын, что это на груди у воинов висит? – внимательно всматриваясь в одного из идущих витязей, внезапно спросил государь.

– Это медаль, отец, их по моему приказу сделали, дабы воины, отличившиеся в битве или своей честной службой, были видны издалека, и чтобы они сами могли по праву гордиться своими ратными подвигами и безупречной службой.

– Складно говоришь, Алешка, весьма складно, однако почему поперек меня воинов жалуешь? Или считаешь меня недостаточно годным для этого? – продолжая идти к шатру, хмуро поинтересовался Петр, даже не глядя на меня.

– Так я же для опыта, отец! – недоуменно восклицаю я.

– Чего?!

– Говорю, сделал я это не со злого умысла, а только для того, чтобы посмотреть, как витязи чувствовать себя будут, ощущать себя с медалью на теле…

– Ну и как? Узнал? – с интересом спросил Петр.

– Да, и выяснил, что боевой дух у них весьма подрос, и на многое, на что раньше они роптали, сейчас даже внимания не обращают. Весьма важная эта вещь оказалась – награждать отличившихся солдат медалями.

– И что, все равно, кого награждать? А как же урон чести шляхетства? Ведь что обычному солдату, что ему… Не по чести будет, – с сомнением протянул отец, отодвигая первую занавеску на входе в тамбур палатки.

– А для обер-офицеров и выше существуют малые ордена, выше по достоинству, чем медали, поэтому и урона чести старших офицеров не будет. Отличие младших орденов от медалей только в том, что выполнены они из драгоценного метала, серебра или золота, а обычная медаль – из меди.

– Хорошо, что так продумал, сын, иначе я уж было усомнился в тебе, особенно когда канцлер наш мне переписку твою с английским послом показал!

Пройдя внутрь, царь тяжело поглядел на меня, ожидая моей реакции.

– Какую переписку?

Не понимаю, о чем идет речь, однако, видя напряженное лицо Петра, понимаю, что он не шутит.

– Ту самую, где ты договариваешься с ним о помощи, вот только какой помощи, там не сказано, – все так же напряженно смотрит на меня государь.

– Не было никакой переписки, отец, клянусь, что не было ее! Если ты захочешь, батюшка, то давай эти письма сверим с теми, что я тебе писал из-за границы, да и на Руси тоже.

– Хочешь сказать, подложная она? – отвернулся он от меня, разглядывая столешницу.

– Да, именно так.

– Ладно, пускай так оно и будет. Делом и помыслами ты мне себя давно показал, вижу я, что исправился ты да за голову взялся. Так что пускай людишки делом займутся, а мы отложим сей разговор пренеприятный. В случае чего примерно накажу виноватых, – немного оттаял царь.

Помолчав пару минут, государь встал со своего места. Я невольно отметил торжествующие искры в его глазах. Сейчас передо мной стоял человек, чуть ли не в одиночку совершивший невозможное, гордый своими деяниями и тем подвигом, который совершила русская армия в конце июня этого года, уничтожив армию врага, качество и выучка которой превосходили качество любого из войсковых объединений Европы! И даже небольшая размолвка со мной, видимо, не испортила его настроения: очевидно, он и сам не верил в те доказательства, которые были предъявлены канцлером Головкиным.

Да и князь хорош, скупердяй, етить его через плечо! Ну неужели зря я два года корпел над губернией и создавал буквально из ничего новую структуру армии с непохожим на мировые аналоги уставом – не той дешевой подделкой, которую Петр в будущем скопирует с австрийского, а своим, написанным за долгие вечера и бессонные ночи! Конечно, я тоже не из головы основные положения брал, но ведь и не из европейских уставов точно. Видать, кому-то очень уж не нравится мое небывалое возвышение. Хотя какое возвышение? Я же наследник престола, а не какой-нибудь безродный выкормыш петровский, как тот же самый Алексашка!

«Стоп! Отставить все ненужные мысли, тем более такие, от которых только проблемы получить можно, но никак не пользу», – выдохнув сквозь зубы воздух, одергиваю сам себя.

– Садись, сын, рассказывай, каково тебе быть дома после путешествия своего? Сказывай, что делал, как дела вел, а может, беседы с кем плодотворные вести приходилось?

Царь по своему обыкновению начал набивать трубку табаком, словно и не было только что неприятных речей и мы только встретились. Я же поудобнее устроился в кресле, налил себе холодного морса.

– Дома, на Руси, отец, много лучше, чем в Европе, хотя и погода там много глаже, да и людишки одеты нарядней…