Рядом со мной замерли гвардейцы, старик Рауль Гариэнтос, то и дело с улыбкой оглядывающий просторы новой родины, и баюкающий раненую руку Александр Пилар, то и дело с тоской оглядывающийся назад.

…В середине августа наше посольство прибыло в испанскую столицу. Мадрид встретил нас радостными, оживленными улицами, заполненными улыбающимися лицами людей.

Так уж получилось, что мы прибыли в город незадолго до начала знаменитой испанской сиесты, лучи солнца буквально выжигали все, что попадалось им на пути. Однако сей факт не сильно-то беспокоил горланящую публику торговцев и попрошаек, блуждающих по улицам столицы Испании. Благочестивые сеньоры и сеньориты, стараясь добраться до нужного места, на ходу доставали мелкие монеты, сразу же брезгливо подавая их грязным улыбающимся попрошайкам; не все, конечно, так делали, но большая часть точно. Никаких стражников или полицейских на улицах вообще не наблюдалось, что очень странно, все-таки столица же.

Да и что скрывать, всякий сброд должен чувствовать тяжелую длань закона, дабы не наглеть сверх меры. Вот, к примеру, на Руси с давних времен существовали богоугодные заведения при церквях – богадельни: Николаевская, Троицкая, Смоленская и многие другие, в которых помогали страждущим и неимущим.

Однако чуть меньше четырех лет назад боярин Мусин-Пушкин, по указу великого государя, начал всех нищих, появляющихся в Москве, бродящих по рядам и улицам, сидящих на перекрестках, просящих милостыню, ловить, а деньги, которые при них имелись, забирать, причем забирали не в казну, а в карман поимщику. А самих халтурщиков-попрошаек провожали в Монастырский приказ, где и наказывали.

Разрешалось давать милостыню только в богадельни, где они действительно могли принести помощь страждущим. Тем самым, поддерживая начинания отцов иерархов, государь, не вкладывая казенные деньги, увеличил приток пожертвований. А заодно уменьшил потоки нищих, бредущих на легкие деньги столицы. Для тех же, кто дает милостыню на улицах, было введено наказание в виде пени по указу; из этих пенных денег половина идет в Монастырский приказ, а другая – тому подьячему, который привел такого человека в приказ. Правда, заниматься этим делом могли только сами служащие Монастырского приказа с отряженными для их нужд и стараний солдатами.

Здесь же, в Испании, попрошаек было сверх меры, они буквально падали под копыта коням, бросаясь за вожделенной мелкой монетой. Вся эта своеобразная идиллия, симбиоз богатства и нищеты, если можно сие безобразие так назвать, настолько выпадала из общей картины моего восприятия родины Алехандро, что мне поневоле пришлось более внимательно вглядываться в лица людей, изучать их, ища что-то… Только вот что? Ведь какая оказия: чувствую, что надо глядеть, а вот увижу ли – это уже неизвестно; быть может, я уже сейчас проглядел что-то важное. Философ, блин!

Лица испанцев, живущих в столице, горды этой истиной, так же как и коренные питерцы будущего гордятся своим городом и принадлежностью к нему. Но ведь что по сути своей любой город в нашем мире? Грязь да камни и куча ненужного барахла. Каждое место обитания людей: в лесу ли, на опушке, равнине, в горах – да где угодно, – должно ставить во главу угла в первую очередь самого человека и его качества, а не страх и эфемерные понятия богатства!

Как обычно бывает по закону подлости, стоит мне только ухватить мысль за хвост, тут же случается очередная оказия реальности, напоминающая о том, что зевать и глядеть по сторонам стоит только в родных пенатах, но ни в коем случае не на улицах чужого города. Один из оборванцев, крутящихся на небольшом пятачке сбоку улицы, подбежал к нашей неспешно двигающейся процессии и схватил меня за ногу; залепетав какую-то тарабарщину на испанском языке, он нагло ухмыльнулся, требовательно вытянув руку и бросая косые взгляды в сторону смеющейся гурьбы грязных оборвышей.

– Да вы тут, песьи дети, совсем страх потеряли!

Олег резко взмахнул плетью. Только смазанное движение руки – и он вновь выпрямился в седле.

Нахальный оборвыш повалился на колени, с завыванием падая на бок, держась за лицо трясущимися ладонями. Из-под пальцев сочилась алая кровь, вместе с ней, словно мутная вода, потекло нечто. Кто-то из слуг, не сдержавшись, перегнулся через круп своего четвероного друга, выблевывая остатки утренней трапезы.

Маленькая лужица крови, смешиваясь с пылью дороги, приобрела мутно-грязный цвет, заставляя отводить взгляд.

– Пошел прочь! – брезгливо пнул пытающегося подняться на ноги оборванца Алехандро, даже не беря в руки плеть.

Тут же перед нами разбежались все нищие, просящие милостыню, посылая нам в спины проклятия, кто-то из них грозно кричал, а кто-то жалобно голосил, словно бабка-плакальщица, нанятая сердобольными родственниками на смерть не слишком любимого богатенького родича.

– Жаль, что я родом не из этих мест, Алексей, иначе я бы обязательно пригласил тебя к себе, – с сожалением вздохнул Алехандро, как ни в чем не бывало, будто бы и не было этого жестокого случая. – Вот если бы мы были на просторах Арагона… бывшего Арагона, то там тебя сразу же приняли бы как полагается, не то что здесь.

Осекшись, граф Гомез умолк, оглядывая проходящих прохожих и с плохо скрытой неприязнью глядя в сторону дворца. По-видимому, кто-то из свиты испанского монарха успел испортить жизнь Алехандро, вот только вопрос: когда? Впрочем, пускай граф сам решает, рассказывать ли ему мне о своем прошлом или нет.

– Ничего, нам пока хватит и постоялого двора, а там, глядишь, и в обратный путь трогаться пора. Хм, или во Францию, если получится, – чуть слышно добавил я. – Да и если все будет так, как я думаю, то скорее потребуется место под посольство Русского царства или на крайний случай небольшой дворец…

За разговором нам пришлось проплутать по улицам Мадрида весь час пик, из одежды можно пот ручьями выжимать, а у нас даже намека на подходящее жилье нет – обидно ведь! Слава богу, сам Алехандро умудрился разузнать для нас о недорогой гостинице с хорошей обслугой.

Роскошь Мессины, точнее «Серебряного лебедя», была приятным исключением, но никак не постоянным явлением: деньги государства необходимо беречь, а не спускать, подобно неразумным чадам. Так что через полчаса блужданий мы занимали пяток смежных комнат, отдаваясь блаженной неге в тени постоялого двора под звучным названием «Тихая заводь». При чем здесь заводь, я так и не понял, но решил, что это не столь важно, чтобы задумываться над проблемой дольше положенного времени.

Алехандро, как только мы нашли нужную гостиницу, спешно отбыл; куда – я, естественно, не спрашивал, все же он не мой подчиненный.

Вернулся он через полтора часа, улыбающийся, с веселыми глазами охотника, поймавшего в свои сети долгожданную добычу.

– Все просто замечательно, дорогой друг! – с порога моей комнаты заявил граф Гомез. – Я сумел поговорить насчет аудиенции с одним приближенным к королевской особе, давним другом моего отца. Он обещал, что в течение недели король примет посланника из Московии.

– А как же захват Мессины? Что-нибудь будет предпринято? – заинтересованно спросил я Алехандро.

Все же такие «оплеухи» страна не должна прощать. Хотя сейчас война, можно и на нее неудачи списать, а то и козла отпущения найти в случае нужды.

– Не знаю, но думаю, что она уже никогда не будет нашей, – с болью в голосе ответил граф, – по крайней мере, в ближайшее время точно: у королевства просто нет свободных войск.

– Ведь недавно ты говорил, что армия французов разбила объединенные войска англичан и голландцев?

– Граф Бельвердэс говорит, что Англия планирует в следующем году высадить десант на нашем побережье, такой, что он может и Мадрид осадить, – с неохотой сказал Алехандро.

– Это понятно, осталось только ждать, – вздыхаю я, откидываясь назад.

Предстоит о многом подумать и многое решить, как для себя, так и для Руси в целом. Все же первые идеи о помощи Испании были, кажется, преждевременными: дела у империи идут просто отвратительно, они разве что в открытую об этом не говорят, но ведь чувствуют же!