Не успел сержант договорить, как в конце проулка послышался шум, и почти сразу же на улочку выскочили полторы сотни свеев – запыленных, с окровавленными клинками и полубезумными от пороха и крови глазами; из дул мушкетов трехгранными штырями торчали багинеты.

– В две шеренги по пятеркам становись! – сразу же приказал сержант, обнажая саблю и приготавливая к стрельбе пистоль, сделанный по образу и подобию казнозарядной фузеи, по сути, являясь ее сильно укороченным аналогом.

Обрез – так назвал когда-то этот странный полупистоль царевич, увидев опытный результат работы мастеров во главе с молодым Дмитрием Колпаком, мастерская которого за последний год разрослась до небольшого оружейного завода, любыми способами изыскивающего возможность привлечения молодых витязей к столь нужному и интересному занятию. Благо часть работы, облегченная созданными паровыми движителями, освободила руки от самой трудоемкой, черновой работы.

Штыки витязей, примкнутые слева от ствола, блестели в лучах утреннего солнца; фузеи первой линии, вставшей на колено, приставлены к плечу; глаза каждого солдата высматривают в мушку свою цель, предварительно оговорив ее со стоящим рядом напарником. Над головами первых пятерок замерли их стоящие собратья, так же, как и они, выбравшие свою личную цель.

Увидев перед собой хлипкий заслон из пары десятков молодых солдат, шведы с криками бросились вперед, надеясь в пару секунд смести и уничтожить столь малые вражеские силы на своем пути.

– Огонь по готовности. Пли! – командует сержант, стреляя, не целясь, в плотную массу свеев, бегущих на них.

Справа от командира плечом к плечу замерли два десятка, монолитным движением спуская курки. Движение – и затвор на казне откидывается вверх, пальцы опускаются в подсумок на бедре и нащупывают бумажный цилиндр патрона, быстро вставляют его в проем и опускают затвор, щелкая маленькой перемычкой на плавающем замке.

Новый залп – кто-то раньше, кто-то чуть позже, но эффект от этого не хуже: и без того после первого залпа полтора десятка бегущих в тесном проулке шведов повалились на мостовую, мешая своим же соратникам двигаться дальше, опрокидывая бегущих следом за ними свеев на серые булыжники мостовой.

Вновь выстрелы – и новые трупы падают на камни улицы, расцвечивая обыденную серость города алой кровью защитников, нелепо и глупо гибнущих за пустые мечтания своего короля.

Но увы, шведы не цели в тире, да и более чем семикратное превосходство в численности сыграло свою роль. Уже после второго выстрела русские солдаты встали в полный рост, приготовившись к штыковому бою с подбежавшими к ним шведами. В конце проулка загрохотали подковы драгун и кованые сапоги спешащих на помощь молодым воинам, вставшим поперек дороги бегущим шведам.

– Пока, братья, – успевает громко сказать сержант, выстреливая в лицо бегущему на него с мушкетом наперевес седоусому ветерану, отбивая удар шпаги второго, подныривая под руку третьего, орудуя обрезом как молотком, перехватив его за ствол.

Плечом к плечу, словно древние богатыри, сражающиеся против орд диких печенегов, два десятка воинов в черных беретах бросились вслед за командиром на врага, прокладывая путь к своему спасению, сохраняя свою честь. «Не отступать и не сдаваться!» – этот негласный девиз полка как сладкий яд проник в мысли каждого витязя, многие из которых обрели в стенах корпуса новую семью…

Чуть больше сотни запыленных, окровавленных свеев бежали к зданию магистратуры. По приказу командира находившихся на площади солдат их пропустили, почти сразу же перекрыв все возможные выходы из здания.

– Откуда они прорвались? – спросил своего помощника Никиту Кожевникова Прохор. – Ведь, кажется, все их силы сейчас складывают оружие около северных ворот.

– Не знаю, полковник, – ответил Никита.

– Ну ладно, пускай. Посылай к оставленным взводам вестовых, пусть выдвигаются к нам, нечего им теперь в проулках стоять, пусть отдохнут немного, – глядя на окна магистратуры, сказал Митюха капитану.

Не говоря ни слова, капитан уж было собрался послать десяток солдат из восьмой роты, как вдруг увидел, что по улице, где шел полк, катятся пара десятков подвод, а возле них идут русские солдаты в красно-зеленых мундирах, бережно придерживая безжизненные тела собратьев, отдавших Богу свою бессмертную душу во время сегодняшнего штурма. Закусив губу, капитан витязей все же послал вестовых к оставленным трем взводам: приказ, как бы то ни было, необходимо выполнять с должным прилежанием.

– Стоп, а это что такое? – как-то странно протянул Прохор, вглядываясь в повозки с мертвыми воинами.

На одной из повозок были аккуратно сложены тела в темно-зеленых мундирах, поверх которых лежали черные береты с выпуклыми кокардами, на которых был изображен стоящий на задних лапах медведь, терзающий невидимого противника. Заглянув в лица мертвых витязей, Прохор вспомнил, что все они оставались в том невзрачном проулке, в котором и опасности-то ждать не приходилось. Однако она пришла, пришла, откуда не ждали.

– Солдат, где вы подобрали их? – спросил полковник Русских витязей одного из сопровождающих подводы рядовых.

– Дык они насмерть стояли супротив шведов, коих сотни полторы было, ваше благородие, здесь недалече, в полуверсте, наверное, – ответил ветеран, с сочувствием глядя на мертвых витязей. – Не пустили они ворога дальше себя, полегли все, да ведь свеев-то поболе было, прошли все-таки, нехристи!

– Я понял, спасибо тебе, – мрачно кивнул полковник, отходя от подвод, к которым тут же подошли свободные витязи, с хмурыми лицами вглядываясь в лица еще вчера смеющихся братьев. Братьев не по крови, но по духу!

А через пяток минут прибыли вестовые с сообщением о том, что два взвода без потерь идут к площади.

– Майора Заболотного ко мне! – приказал Прохор, вглядываясь в мельтешащие в окнах магистратуры Выборга тени.

Только майор собрался по уставу доложить о прибытии, как полковник, махнув рукой, остановил приветствие и кивком показал на магистратуру, хищно прищурив карие глаза, в которых разгорались огоньки яростного пламени.

Закусив губу, Федор быстрым шагом пошел к замершим на площади «колпакам»: он все понял без слов, все же друзья на то и друзья, чтобы многое понимать без лишних объяснений. По команде командира артиллерии пять орудий спешно разворачивали в сторону одиноко стоящего здания магистратуры, вызывая в рядах замерших русских солдат непонятный ажиотаж. Только полк витязей стоял в полном молчании: весть о гибели собратьев уже успела разнестись по ротам.

Не понимая, что такое происходит возле пушек русских, спрятавшиеся в магистратуре шведы собрались было выслать парламентера – требовать для себя почетного прохода. Но вдруг в основание здания врезались слегка дымящиеся снаряды, и уже через секунду после взрыва гранат внутри трехэтажного строения появился первый дымок, слабо тянущийся в поднебесье. За первым залпом последовал второй, за вторым – третий, после которого здание занялось пламенем со всех сторон.

Одинокая магистратура горела как свеча, чадя в чистое небо черным едким дымом, лишая последних защитников города возможности выбраться на улицы. Крики сгорающих заживо людей будоражили кровь, разносясь далеко за пределы площади, и никто, даже бывалые солдаты, не мог спокойно смотреть на эту казнь – никто, кроме витязей, равнодушно взирающих на пламя, пожирающее некогда самое прекрасное и величественное здание сего града.

Прохор смотрел на последний оплот шведов, на его губах застыла мертвая улыбка. Почти сотня свейских солдат и высших офицеров погибали мучительной смертью, задыхаясь от дыма пожара, кто-то, ища спасение на улице, выпрыгивал на площадь, в надежде на милость победителей.

Казалось бы, что такого – потерять солдата? Ведь идет война, и потери неизбежны. Все это Прохор прекрасно понимал, но как-то гадко становилось у него на душе при одной только мысли о том, что братья останутся неотомщенными.

– Огонь! – командует полковник витязей замершей невдалеке от окон здания третьей роте, глядя на копошащиеся фигуры шведов.