Натянув поводья, я постарался повернуть коня к оставшемуся в одиночестве противнику позади меня, но руки дрожали, и я слегка переборщил с натяжкой поводьев, в результате чего вместо поворота конь встал на дыбы. Говорить о том, что я смог бы удержаться на бьющем воздух четвероногом друге, и смысла нет. Короткий полет и удар о неровную мостовую столицы выбил воздух из моих легких, но, как ни крути, рефлексы сработали правильно, тут же поднимая меня на ноги: времени на то, чтобы оклематься в полной мере, попросту нет!

К моему счастью, бандиты не ожидали столь необычного развития событий, видимо, до этого времени наталкиваясь все больше на торгашей и ремесленников, не могущих постоять за себя. Вот только уроков фехтования в течение всего одного месяца явно недостаточно для того, чтобы я мог противостоять четверке рослых детин. Разбойники бросились ко мне со столь радостными лицами, что я едва успел встать в защитную позицию: о перезарядке пистоля не могло быть и речи.

– Ну что, допрыгался, рябчик? – зло спросил меня главарь.

– А при чем здесь сия птица? – удивился я.

– А при том! – выдохнул он, неожиданно атакуя меня в шею.

Но уроки Оливера Браувера не прошли для меня даром, и казацкая сабля, неизвестно как оказавшаяся в руках разбойника, встретилась с моей шпагой, чуть не выбив искры, словно в каких-нибудь голливудских фильмах. Рука тут же онемела.

«Идиот! Ты еще пулю зубами поймать попробуй! – сдерживая стон, ругнулся я сам на себя. – Плохо, видимо, я учил уроки Оливера».

Не опечалившись первым промахом, главарь полез в новую атаку, только теперь уже при содействии своих собратьев по ремеслу. Выдвинулся чуть в сторону копейщик, главарь встал напротив меня, с правого и левого боков меня начали обходить оставшиеся без дела разбойники, обнажив короткие, полуметровые клинки, столь удобные в толчее, но никак не на открытой местности.

– Хилое у вас оружие-то, судари, – насмешливо сказал я им, чувствуя, как по спине заструился ручеек предательского холодного пота, а коленки начали трястись.

«Ты кто такой?! А ну взял себя в руки!»

Но никакие воззвания к самому себе не помогали. Первый смертельный бой, на который я обрек себя, был не таким уж и романтическим, как обычно сие действо описывается в книжках. Почему-то по всему моему телу начали бегать мурашки, не давая успокоиться.

Однако через мгновение я почувствовал, как слабость уходит, оставляя лишь часто бьющееся сердце, готовое вырваться наружу через сдерживающие его ребра. Хлынул в кровь поток адреналина, и я, даже не до конца понимая, что же, собственно, делаю, бросился к самому слабому, на мой взгляд, противнику, пытающемуся обойти меня с левой стороны. Словно кто-то шепнул прямо в ухо: «Вперед!» – спуская с цепи зверя, сидевшего до этого момента внутри меня.

Не ожидавший от меня такой прыти бандит упал на мостовую с рассеченной головой.

– Действительно, прыткий, – сплюнул главарь, занимая позицию напротив открывшегося прохода и закрывая мне последнюю лазейку. – Ну как, отдашь Богу душу без сопротивления, вашбродь?

– Наглые разбойники пошли! – восхитился я, делая пробный выпад в сторону главаря.

Но реакция у того была не в пример лучше, нежели у его недавнего подчиненного, залившего своей кровью небольшой пятачок вокруг себя.

– Хватит трепаться. Бей его, ребята! – ни с того ни с сего заорал главарь, первым кинувшись ко мне.

Только сейчас я понял, насколько плохо мое фехтовальное искусство. Его едва хватало на то, чтобы отбиваться от сыплющихся с трех сторон ударов далеко не лучших фехтовальщиков России.

Больше не было никаких слов и угроз, лишь надсадное сопение уставших людей и вяло текущая по моей правой руке кровь – кавалерийская пика смогла-таки вынырнуть в неподходящий для меня момент и задеть предплечье, оставив несерьезную, но кровавую рану. Вот только кровь-то шла, и рука понемногу слабела и немела, заставляя меня все чаще и чаще сжимать кулак, из последних сил разгоняя кровь в венах.

– Что, плохо тебе? Надо было раньше соглашаться, тогда бы жизнь тебе оставили. А теперь извиняй, но не уйти тебе живым: много достойных людишек ты, вашбродь, загубил, – улыбнулся щербатым ртом главарь, опуская на пару секунд саблю.

В стороне около стены дома вяло ворочался раненый в начале боя разбойник, сжимая рукой потертый кафтан.

– Это вы-то достойные людишки? Да вас и дерьмом-то не назовешь – только как похвала звучать будет! – словно выплюнул я слова, сберегая сбившееся дыхание.

«С физкультурой у наследника явно были проблемы», – мелькнула на грани сознания мысль, отмечая вполне очевидную истину.

– Да мы тебя… – начал было подельник главаря.

Но тут же замолчал, падая на мостовую, прерванный одиноким выстрелом, разорвавшим наступившую на пару минут тишину.

– Держитесь, сударь, я иду! – крикнул кто-то неизвестный, скачущий ко мне на помощь.

Уже наметив меня в качестве своей жертвы, разбойники вдруг оказались той самой дичью, за которой охотились. От растерянности главарь ничего не успел скомандовать, за что и поплатился своей жизнью. Его голова покатилась по серым камням московской улицы, орошая мостовую на своем пути алыми каплями. Оставшийся в меньшинстве бандит, бросив пику, юркнул в отнорок возле стены дома, скрываясь от сабли всадника.

– Ушел, шельмец! Ну да черт с ним. Вы целы, сударь? – спросил меня пришедший на помощь всадник, оглядывающий пространство вокруг нас.

– Благодаря вашей помощи… сударь. Простите, но не знаю вашего имени, – ответил я ему, разрывая край кафтана.

– Да у вас, сударь, ранена рука! Давайте я вам помогу, – спрыгнув с коня, сказал нежданный спаситель.

– Спасибо. Признаться честно, перебинтовывать самого себя крайне неудобно, – облегченно выдохнул я, давая незнакомцу возможность оказать первую помощь.

– Извините меня за мои манеры. Поручик гвардии Преображенского полка Кузьма Астафьев, – представился по всей форме мой незнакомец, разве что каблуками башмаков не щелкнул.

– Это что же, преображенцы возвращаются в Москву? – удивился я.

– Нет, я по ранению сюда прибыл, – улыбнувшись, ответил Кузьма, слегка морщась.

Приглядевшись, я заметил, что под дорожным плащом левая рука немного угловата, словно находится в лубке. Заметив мой взгляд, поручик откинул полу плаща и показал аккуратную повязку – наверняка делал мастер своего дела.

– Наш полковой лекарь Михеич постарался, – с некоторой гордостью сказал Кузьма, словно прочитал мои мысли.

– Простите, если лезу не в свои дела, но как же так получилось, что вы оказались ночью на улочках Москвы? – задал я пришедший в голову вопрос.

– Да вот из-за этого вот! – угрюмо сказал поручик, показывая перевязанную руку. – Разболелась не к месту, пришлось заехать в ближайшую деревеньку, махнуть пару чарочек.

– Все понятно. Раз так, то приглашаю вас к себе. Как говорится, мой дом – твой дом, – улыбнулся я, глядя на бравого вояку, которому от силы дашь лет двадцать, да и то с натяжкой. – И никакой отказ не принимается!

Видимо, поручик собирался отказаться – для проформы, так сказать: мол, мы такие гордые и все такое. Вот только мне почему-то кажется, что вряд ли у него в Москве есть жилье; скорее всего, приехал сюда на лечение с запиской от лекаря, в полковой штаб. Но раз уж я сразу поставил данный вопрос ребром, то и отказываться нет смысла.

«С норовом мо́лодец-то», – удовлетворенно заметил я про себя, проникаясь каким-то уважением к Кузьме, не побоявшемуся с раненой рукой прийти на помощь незнакомцу.

Сев на своих коней, стоявших в паре десятков метров от места схватки, мы тронулись в путь, попутно разговаривая на нейтральные темы. До дворца было чуть меньше сотни метров, и деревянные домишки с резными ставнями и небольшими изгородями постепенно редели, открывая проплешины на улочках Москвы, а потом и вовсе исчезли.

Когда перед нашим взором оказалось только одно здание, поручик удивленно посмотрел на меня.