По щеке скатывается непрошенная слеза, а затем еще одна и еще. Скулы сводит от сжатых зубов. Растираю сырость кулаком по лицу, не жалею нежную кожу возле глаз и тру их особо сильно. Поддаваться слабости не мой удел, иначе пропаду, но, несмотря на мои усилия, ненужный страх забирается в голову, рисуя непритязательные картины. Темнота, в которую погрузилась комната, пугает. Кажется, что у стен, среди мешков, сидят одаренные, такие же монстры как и я, задача которых проследить за мной, узнать, что за дар живет в моём теле. Кожей ощущаю их взгляды, чувствую их дыхание и ярость от слишком долгого ожидания. Признавать самой себе, что я слабая трусиха не просто.

Успокоить своё дыхание и встать мне стоит огромных усилий. Атласную ткань, которую обмотала вокруг себя, снимаю, если придётся бежать, она будет сковывать движения, но прихватываю её с собой на случай, если не найду никакой более подходящей одежды. Опустившаяся ночь хоть и пугает, но, весьма кстати, ведь все спят, и никому нет дела, до маленькой тени, идущей вдоль стен. Каждый мой шаг осторожен, я вступаю только на носок, мягко пружиня от пола, так чтобы не издать ни единого звука. Возле двери замираю, прислушиваюсь, прислонив ухо к дереву, и толкаю ее вперед.

Большие окна, не закрытые привычными шторами с бахромой, пропускают лунный свет. В полутьме угадываются очертания полок, уставленных какими-то предметами и широкий стол с множеством стульев. Все углы завалены кучей толи мешков, толи какого-то тряпья. В ночи не разобрать, но это было и не важно. Куда важнее полная тишина, в которой не слышно ни похрюкивающего храпа, ни пьяных голосов, ни шепота сплетниц, ни вскриков от азартных игр.

К дверному проему я крадусь, втянув голову в плечи. Руки дрожат.

Находится в замке одаренных, там, откуда следовала уносить ноги без оглядки — настоящее сумасшествие. Еще и это платье, больше похожее на ночную сорочку ужасно раздражает. Его хочется поскорее снять, выбросить, сжечь и забыть, как от стыда кровь приливает к лицу, как горечь обволакивает рот и жжёт своим едким послевкусием.

Зябко поежившись, я обхватываю себя руками. В широком коридоре гуляет ветер. Из распахнутых окон тянет холодом. Светлая гладкая плитка под ногами настолько ледяная, что красться на носочках становится невыносимо, приходится вступать на пятку, отчего походка становится нелепой, неуклюжей. От выстроенных в ряд вдоль стен колон исходит пугающая сила. Кажется, что за любой из них может таиться опасность. Их белые гладкие округлые бока выпирают вперед, давят мощью и лишний раз напоминают о том, что нужно бежать из этого замка как можно быстрее.

В гнетущей тишине слышен шорох ненавистного платья. Кожа под ним зудит. Ненужные мысли лезут, терзают своими образами воспаленный брезгливостью и страхами разум. Думаю о том, сколько распутных девок удовлетворяло в нем желания мужчин перед тем, как оно оказалось на мне, и чем пропиталась легкая прозрачная ткань. Тошнотворный запах борделя исходивший от него говорит сам за себя, он кричит о распутности и тех непотребностях которые выдержало едва прикрывавшее тело ткань. От мысли, что одаренные обнаружат меня прямо в этом обрывке ткани и с украденным атласом под подмышкой кружится голова. Наверняка, когда они узнают, что я не только обладаю силой огня, но еще и подумают, что я торгую своим телом, то разорвут меня на части, как распутную девку, отдав на потеху мужчинам.

Обрывистое сиплое дыхание, сдавливает грудь приступом удушья. Я еле сдерживаюсь, чтобы не раскашляться, не согнуться пополам от нехватки воздуха. Из-за саднящего горла приходится часто сглатывать слюну и терпеть колющую иглами боль. Нестерпимо хочется одеться, замотать шею теплым шарфом и накинуть на голову капюшон, скрывающий глаза с пробегающими в них от волнения искрами огня.

— Ох, — сдавленно выдыхаю облачко пара и, прикрыв рот ладошкой, останавливаюсь.

Каменная винтовая лестница, выросшая передо мной, закрученная по часовой стрелке и погруженная в темноту, выглядит зловеще. Медленно подойдя к ней, я прохожусь ладонью по прохладной гладкой поверхности перил и со вздохом поднимаюсь вверх. Все вокруг меня выглядит бездушно, доведенным до идеала и мрачным.

Подниматься по широким ступеням неудобно, теперь приходится ступать босой ногой на широкую ступеньку и приподниматься на носок. Оставшийся один ботинок, я несу в руке, чтобы не стучать стоптанной подошвой и не привлекать лишнее внимание.

— Стой, подожди же ты! — от раздавшегося женского голоса меня передергивает, подпрыгнув на месте, я вжимаюсь в перила и бросаюсь наверх. — Как ты не понимаешь! — продолжает женщина. — Ты разбиваешь мне сердце! И убавь свой холод! Этим ты меня не прогонишь, а заморозишь здесь всех!

Твердые тяжелые шаги, принадлежавшие мужчине и быстрые постукивания дамских туфелек, стремительно приближаются.

— В твоей комнате достаточно тепло, сиди и грейся в ней, — устало отзывается мужчина. В его голосе легко читается усталость и едва уловимое раздражение.

— Я думала, ты позвал меня сюда, чтобы мы вновь смогли быть вместе! — надрывающимся визгливым голосом продолжает наседать женщина. — Подумай! — на мгновение стук каблучков затих. — Наш союз выгоден! Наши дети родятся с сильным даром! — надрывается она.

— Я позвал тебя сюда, чтобы ты смогла обучить девочку контролировать свою силу. Ты верно подметила, что твой дар силен и именно поэтому я обратился к тебе.

— Это ведь все из-за моего характера? — наиграно всхлипывает женщина. — Тебе не нравится моя требовательность?

— Элиз, я тебе ничего не обещал. Ты сама была не против.

— То есть, — взвизгивает она, — ты меня не любишь? — потрясенно тянет с неподдельной горечью, будто на неё снизошло озарение, и бежит вверх по лестнице. — Ты мной пользовался! — уже злобно выплёвывает женщина. Раздается глухой звук удара каблука о каменную лестницу. — Я доверилась тебе! Я думала после той ночи, ты женишься на мне!

— Будь я у тебя первым — женился бы, — совсем рядом со мной невозмутимо произнес мужской голос.

— Я тебя любила! Ты предал меня! — надрываясь, причитает дамочка.

— Не забывайся, я чувствую ложь.

Стараясь не шуметь, я спешу. Голоса приближаются. От лестничного пролета на втором этаже каменный коридор раздваивается на два абсолютно одинаковых полукруглых ответвления с немногочисленными дверными полотнами, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга. Куда стоит повернуть, чтобы оказаться в женском крыле я не помню. Глушащая разум паника съедает все полученные знания из книг. Уже повернув налево, понимаю, что выбрала неверное направление, но чтобы вернуться обратно и найти укрытие в одной из женских комнат, уже поздно.

В дрожащем от порывов воздуха огне факелов пол и стены смотрятся неровными. Выточенные из камня скульптуры воинов с остроконечными шлемами и вытянутыми вперед руками, на каждой из которых раскрывается тот или иной дар, бросают зловещие тени, подпитывая мой страх еще сильнее. Ладони с высокими волнами воды и летящими от нее в разные стороны каплями, с цветущими персиковыми деревьями, с парящими тканями возле пальцев, тянутся ко мне. Вода, земля, воздух — три стихии, но огня среди них нет. Зато на поблескивающих витражных окнах изображены драконы, которых колют острыми пиками, сковывают лапы извилистыми лозами, ломают крылья булыжниками и гасят вырывающийся из пасти огонь водой.

Проклятый дар! Драконья кровь! Спрятаться, убежать! И никогда! Никогда не попадаться на глаза одаренным! Они хуже людей, они убивают себе подобных, тех, с кем вместе боролись с тьмой и ведьмами, тех, кому точно так же, как и им Боги даровали дар, который, к несчастью, стал для огненных смертным клеймом.

Бегу от ужасающих образов в тупик коридора, прислоняю влажную от волнения ладонь к закрытому замку и мотаю головой.

— Давай! Спасай свое пристанище, а то сгинешь вместе со мной! — сжимаю руку до побелевших костяшек на пальцах. Огонь внутри еще не успел восстановиться, отчего слушается неохотно, искры срываются с задержкой и столь слабы, что могут разве что привлечь ненужное внимание.