Я бегу, стараясь не сбавлять темп и не споткнуться об собственные ноги. Дыхание перехватывает, бок колет так сильно, что к нему приходится прижимать локоть, чтобы хоть как-то облегчить пронизывающую боль. Ведь, стоит мне остановится или упасть, мужчины тут же настигнут, свяжут по рукам и ногам и потащат за собой, насмехаясь и отыгрываясь на моем теле пинками, за то, что им пришлось изрядно повозиться, прежде чем поймать вора. Попавшимся на воровстве простолюдинам отрубают одну из рук, проводят по позорному кругу, где каждый, под торжественные крики толпы, вправе плюнуть в лицо или же оставить на спине след от палки. А если они узнают, о моей главной тайне, о живущем внутри меня даре огня, то моя смерть будет настолько мучительной и долгой, что о ней после будут слагать страшные сказки, пугая детей. Ведь я чудовище, одаренная из сказок способная из-за плохого настроения или замечания спалить весь город. Никто не будет слушать, что мой дар на это не способен, что я как обычный человек хочу дышать, есть, пить, жить в тепле, спокойно спать и не бояться, что за мной придут, чтобы убить.

От их гневных выкриков с приказом немедленно остановиться внутри всё замирает, а руки немеют от одной мысли, что вскоре они могут быть скованы кандалами. Доживать свои последние дни в темнице с крысами мне не хочется. Тем более, когда у меня всё готово для того, чтобы навсегда уйти из преступного мира и заплатить непомерно огромную сумму выкупа за право распоряжаться собственной жизнью.

С трудом сглотнув ком горечи в пересушенном горле, завернув за угол, я осматриваюсь по сторонам в надежде найти хоть какое-нибудь укрытие. В сумерках все дома смазываются, становятся серыми и безликими, по вывескам невозможно понять, где располагается булочная, а где лавка местного знахаря, готового прийти на помощь круглосуточно. Мне он, конечно, помогать бы не стал, тем более прятать, но застать его врасплох, забежав в открытую дверь и выпрыгнуть на противоположной стороне в окно, кажется хорошей идеей. Жаль только, что на бегу на глаза так и не попадается рисунка одолень-травы.

Останавливаться возле каждой вывески, панически дергать на себя дверную ручку — не позволительная роскошь. Погоня настигает. Звук сапог, ударяющихся об каменную кладь дороги, становится громче. Мужчины больше не выкрикивают угрозы, не требуют сдаться и прижаться лицом к земле, убрав руки за голову. Они полны уверенности вот-вот настигнуть, поймать и растерзать преступника. Подбадривая друг друга, будто на охоте, мужчины свистят и загоняют худого оборванца, обокравшего дом ювелира. Никто из них не догадывается, что за неприметной внешностью вымазанного грязью с головы до ног попрошайки скрываюсь я — девушка с непростой судьбой, лишившаяся всего из-за нелепых предрассудков.

Когда-то у меня было имя, которое я училась нести с гордостью. Это сейчас ко мне обращаются не иначе как: эй ты, мальчишка, замарашка, босяк, отродье и прочие нелестные слова, на которые у знатных господ хватает фантазии.

О том кто я, не знает никто, кроме меня. Я Эмма фон де Пален — дочь графа Адалрика фон де Палена, лишённого титула, всех званий, привилегий и имущества, замученного пытками и казнённого за то, что он был одарённый. Его дар, из нас двоих с братом, к счастью, унаследовала только я. Он живет внутри меня в области сердца, разливается теплом в груди, в минуты волнения течёт по венам с лёгким покалыванием и изредка бесконтрольно срывается искрами пламени с кончиков пальцев в мгновения особо сильных потрясений. Мой огонь не обжигает, он не способен зажечь свечу или оставить на теле ожог. Ничего из того, что представляют себе люди, когда речь заходит об огне, я сделать не смогу. Мой дар может охватить пламенем металл, который, несмотря на высокий столб огня, не будет нагреваться, этакая иллюзия — обман для несведущих зевак. Ещё я способна погнуть железо, одним щелчком пальцем переместить тяжёлый корабельный якорь, соединить между собой трубы, да так, что ни один кузнец не сравниться со мной в мастерстве — на месте стыка не будет видно ни малейшего шва. Но самое главное, что мне удаётся — это открывать замки одним прикосновением, чем я, конечно, пользуюсь и за что получила прозвище «невидимка». После моей работы невозможно найти ни единого следа взлома.

Порой мне очень хочется забыть о своих способностях и стать обычной девушкой, мечтающей выйти замуж по любви, а не по настоянию папеньки или же проснуться в далёком прошлом, когда, если верить сказаниям, одарённые были особенными. Их уважали и любили, делали подношения и считали огромной удачей жить с ними по соседству, но всё меняется. Неконтролируемые вспышки силы, порой опасные для окружающих, сделали таких как я изгоями. Дурная кровь, прогнивший разум, что только не говорили о них за их спинами, страшась находиться поблизости. Терпеть такое отношение к себе одарённые не стали и ушли в проклятый лес, отделившись от людей вечной зимой и стеной, через которую обычный человек не пройдёт. Если бы я обладала даром земли, воздуха, воды, была бы целительницей — пошла бы за ними. Но я оказалась чужой среди всех. Меня не хотят видеть в живых ни одарённые ни люди. Во мне поселился самый опасный, самый неконтролируемый дар, обрекая на вечное одиночество, без права на ошибку.

— Стоять! Мерзавец! — басит грубый мужской голос с едкой хрипотцой от быстрого бега. — Шкуру спущу!

Я всё же смогла немного оторваться и завернуть за угол, стуча стоптанной подошвой ботинок по мощенной камнем дороге, чем вызвала небывалые проклятия преследователей.

Напряжение сдавливает виски, мешая думать, лёгкие обжигает от нехватки воздуха — поддерживать быстрый темп бега становится невыносимо трудно. Пот бежит по лицу, смазывая грязь, одежда прилипает к телу. Стараясь восстановить сбитое дыхание, мысленно проклинаю сегодняшний день, свою глупость и неосторожность. Я несколько дней следила за домом ювелира, подбиралась к приоткрытым окнам, подслушивала разговоры, дожидалась ночи и, лишь убедившись, что измученная придирками прислуга ложиться спать сразу, как только двери хозяйской спальни закрываются — на четвёртый день после заката пошла к чёрному входу. В полной тишине вступала осторожно, прижималась к гладким стенам с многочисленными картинами, легко добралась до второго этажа по крутой лестнице, после чего всё пошло наперекосяк.

Дверь кабинета с сейфом была не заперта, из-за чего пришлось искать её особо долго. Ладони вспотели от волнения, пока я прикладывала руку к дверной ручке в ожидании привычного слуху глухого щелчка отпираемого замка, которого так и не последовало. Только это должно было насторожить, но я упорно продолжала поиски — осторожно приоткрывала каждую дверь, заглядывала внутрь, боясь потревожить сон ювелира и его жены. К счастью, кабинет мне попался третьим после двух гостевых комнат и ничей покой не был потревожен.

Зайдя внутрь, я позволила кольцу на своём пальце осветить комнату и, едва оглядевшись, брезгливо поморщилась. Обстановка и стойкий запах пота перемешанного с алкоголем вызывала отвращение. Она была под стать засаленным волосам ювелира и его с трудом влезающему в брюки необъятному животу. По обстановке кабинет не отличался ничем от многих других. Квадратное помещение с двумя окнами было обставлено дорого, но безвкусно: модный чересчур вычурный диван, обтянутый синей тканью с золотыми узорами, стоял напротив камина, тяжелые бордовые шторы с грязно-желтой бахромой были зашторены лишь наполовину, на темных изумрудных стенах виднелись жирные пятна, будто ювелир ежедневно принимал здесь пищу и не особо заботился о том, куда он кидает обглоданную кость, а наличие особо заляпанной стены возле массивного рабочего стола из красного дерева, говорило о верности моих рассуждений. На столешнице беспорядочно лежавшие письменные принадлежности щедро разбавляли капли соуса и чернил, а книжный шкаф почему-то использовался как бар. Сложно поверить, что столь неряшливый мужчина, способен создавать воистину изящные украшения.