Жизнь в селении текла размеренно и неторопливо. С восходом солнца из дворца появлялись его обитатели, поднимали волосатиков, приступали к повседневным обязанностям. Трижды в день работа прерывалась для совместной трапезы, а заканчивалась, когда солнце опускалось за горизонт. Город сразу пустел, но в окнах дворца вспыхивали светильники, в некоторых комнатах они продолжали гореть почти до утра. Светящийся огоньками дворец посреди раскинувшейся на сотни километров первобытной тьмы казался Русане плывущим в ночи старинным кораблём, а они с Давидом — потерпевшими кораблекрушение на маленьком тонущем плоту. Обречённые отчаянно машут руками, кричат, но корабль не замечает их, неудержимо плывёт своим таинственным курсом. Она поделилась фантазией с Арояном. Тот посмотрел удивлённо, но ничего не сказал.

Впрочем, их «плот» тоже был освещён всю ночь. Стоило сумеркам сгуститься, как стражники зажигали факелы в углах клетки. Такой же был прикреплён над скамьёй наблюдательницы. Она никогда не пустовала, туземки сменялись с пунктуальностью вахтенных. Чаще всего это была сама хозяйка дворца, а спустя несколько дней Русана и Давид научились узнавать и прочих «надсмотрщиц». Их оказалось всего три, видимо, кому попало такую ответственную миссию не доверяли. Женщины разговаривать с пленниками не пытались. Сидели, смотрели, время от времени что-то записывали в белых «альбомчиках».

«Диковинная добыча» постепенно превращалась в обыденную, неотъемлемую частью городка. Туземцы всё реже останавливались, проходя мимо клетки, всё равнодушней были взгляды, которые ловили на себе люди. Разве что стайки детей иногда прибегали поглазеть, но и их любопытства хватало ненадолго. Возможно, они надеялись увидеть ещё какой-нибудь трюк, вроде продемонстрированного самцом в первый день? Но существа в клетке большей частью лежали на травяной подстилке или сидели, тихо переговариваясь, или бродили взад-вперёд, дёргая конечностями, разминались. Русана в общем-то понимала аборигенов, старалась представить своё поведение в сходных обстоятельствах. Подумаешь, невиданные зверушки в клетке! Первый день очень интересно, а через неделю и не взглянешь. Если не знать, что зверушки — разумные существа с другой планеты.

Интересно всё же, кто они в глазах аборигенов? Загадка не давала Русане покоя. Любое предположение разваливалось, натыкаясь на кучу логических нестыковок. Их не могли принять за лазутчиков из вражеского племени — очень уж заметны морфологические различия. Не могли счесть редкими животными — охотники наверняка отлично знакомы с фауной островов, да и разумность пришельцев аборигенами под сомнение не ставилась. И не похоже было, что их спутали с богами или демонами — этих обычно пытаются задобрить, наказать, убить, в крайнем случае. Но не держат в клетке, регулярно предлагая еду, питье и вынося ночной горшок! Тогда кем их здесь считали?!

Русана хотела бы и Арояна заставить размышлять над ребусом, но тот сосредоточился на другой задаче: пытался постичь азы туземного языка. Орелик сомневалась, что из этого что-то выйдет, очень уж непривычной была фонетика. Однако не мешала, так как успех Давида мог решить проблему с питанием. А это действительно оказалось проблемой. Голодом их не кормили, но… Изо дня в день это была всё такая же каша, какую им предложили в первый раз. Она меняла оттенок, запах уже не казался отталкивающим, но консистенция блюда привлекательней не становилась. Ощущение тёплой, склизко-липкой массы во рту не позволяло Русане попробовать эту пищу вновь. Или природное упрямство мешало? Каша-студень была основным блюдом туземцев, но это не означало, что им нужно пичкать чужаков! Это был своего рода поединок — Русана хотела заставить аборигенов считаться со вкусами и пожеланиями пленников. На завтрак и обед к каше полагались «фрукты»: грозди красно-оранжевых горьковатых ягод или ломоть вяжущей во рту «тыквы» или длинные белые стебли, сочные, но тоже горькие. Фрукты не соответствовали человеческому вкусу, но с ними пришлось уступить, так как другой пищи не предлагалось. Желудок и кишечник с этой едой мирились, и не нужно было раздумывать, как и из чего её изготовили, а с горечью во рту они боролись, обильно запивая съеденное водой. В воде ограничений не было, Русана убедилась в этом на второй день плена. Стоило попробовать умыться, как по команде хозяйки волосатики приволокли глубокую миску, полную до краёв. Мигом собравшаяся толпа — тогда «зверушки» ещё не наскучили — с интересом наблюдала за всем процессом омовения. Впрочем, Орелик это не стеснило ни в малейшей степени.

Однако диета из воды и горьких фруктов оказалась малопитательной. Прошла неделя и к постоянной горечи во рту и пустоте в желудке прибавилась слабость. Организму не хватало калорий, не хватало строительного материала для обновления. А Русана по-прежнему не могла убедить аборигенов, что слизкий студень — неподходящая для людей пища. Те не выглядели тупыми или жестокими, но из-за непонятного упрямства готовы были скорее уморить пленников голодом, чем изменить их «меню».

* * *

Выучить чужой язык, сидя в клетке, казалось немыслимым. Прошло две недели, а единственное слово, смысл которого Давид смог понять, было «ишбит». Его всегда произносили, обращаясь к хозяйке дворца. Давид не знал, это собственное имя, титул, либо что-то иное. Но слово бесспорно относилось к этой женщине. И он решил попробовать.

Утром, после первой трапезы владычица по обыкновению заняла место в кресле напротив клетки. Заметив пристальный взгляд пленника, сложила губы трубочкой — кажется, это было приветствие, — указала на нетронутый завтрак. Произнесла:

— Харра.

Ароян отрицательно потряс головой. Ткнул пальцем в сторону миски, затем — женщины:

— Ишбит — харра. — Постучал себя в грудь, добавил с подчёркнуто вопросительной интонацией: — Давид харра?

И тут же опять отрицательно покрутил головой. Для убедительности схватил ложку и показал, водя ей вдоль груди и строя гримасы, как каша будет двигаться по пищеводу. И как вывернется обратно.

Перевёл дух, ещё раз ткнул пальцем в собеседницу и себя:

— Ишбит. Давид.

Туземка с интересом следила за его манипуляциями. Потом резко встала, подошла к клетке вплотную. Прокурлыкала, смешно вздёргивая подбородок:

— Ишбит харра-cc орче. Дади рр-харра орче. Кхир рр-харра орче. Дади рр-ошу кхир. Русит рр-ошу кхир. — И, помолчав, с трудом добавила: — Дади шжрать дряй. Русит шжрать дряй.

Орелик мгновенно оказалась рядом, нетерпеливо дёрнула за локоть:

— Дад, ты слышал?! Она разговаривает! Она назвала тебя и меня по имени!

— Да, — согласился Давид. Его ошеломило неожиданное открытие. Несомненно, туземка продвинулась в изучении русского языка куда дальше, чем он мог вообразить. — И она сказала, что мы должны есть эту штуку. Как и она её ест.

— Ага! — с готовностью кивнула Русана. — Значит, она поняла мои слова, что эту дрянь жрать нельзя! Чего ж тогда выкобенивается?

— Может, попробуем съесть? — неуверенно взглянул на неё Давид. — Фрукты же съедобные, хоть и не вкусные.

— Поблевать захотелось? — Орелик уставилась на туземку, ткнула себя в грудь: — Русит харра рыба. Понимаешь? Рыба!

Схватила ковшик с водой, сунула в него ладонь, изображая плещущуюся рыбёшку. Выходило забавно. Но вот понятно ли? Туземка задумчиво проследила за пальцами девушки. Переспросила недоверчиво:

— Рсакху? Русит сс-харра рсак?

— Да, да, — Орелик энергично закивала. — Русит ест вашу рсаку. Жаренную.

Ароян хмыкнул. Он вовсе не был уверен, что женщины говорят об одном и том же. Но Ишбит уже скомандовала волосатику, и тот помчал от навесов, только пятки засверкали. Минут пять они ждали, не зная, что сказать друг другу. А когда мохнатый слуга вынырнул из-за угла, Давид понял, что туземка истолковала жесты Орелик верно. Волосатик тащил большую рыбину, покрытую тёмно-синей, с алыми прожилками, чешуёй.

Русана взвизгнула от радости. Чмокнула Давида в ухо и быстро затараторила:

— Ишбит, ты лапочка! Теперь эту рыбку нужно поджарить и отдать нам. Понимаешь? Как вы их готовите? Не сырыми же едите? — Догадавшись, она показала пальцем на рыбину и на факел над головой: — Огонь. Жарить.