Юра подготавливал последние боковые крепления для их трехэтажной конструкции, оставалось совсем немного, буквально работы на часа два, а до концерта оставалось четыре дня.

Рядом стоял Савелий, просматривая заведения, где можно было бы устроить вечеринку для первокурсников.

— Почему в этом году в пятницу? Все места либо заняты, либо не смогут нас вместить, — жаловался он.

— Давай проведем в другой день? — предложил Юра, тыльной стороной руки смахивая со лба капельку пота.

— В субботу — та же картина, в воскресенье никто не согласится, только те, кому наплевать на пары в понедельник, а через неделю смысла нет что-либо устраивать.

— Предложи юрфаку объединиться? По любому ведь они спохватились раньше нас и уже все забронировали.

— Ну уж нет, предлагать ей я ничего не буду, — проворчал Савелий, набирая очередной номер. Юра лишь нахмурился, не понимая, чем его другу так не угодила Лера.

— Привет!

Он удивленно поднял голову, взирая на объект их обсуждения. Культорг юридического факультета стояла все в той же толстовке, волосы ее были собраны в хвост, а в руках она держала кожаный голубой блокнот.

— Вы нашли место для вечеринки?

— Нет, — решил приветливо ответить Юра, прежде чем Савелий опомнится. — Немного припозднились, мест свободных нет.

— Я тоже в этом году что-то… — она почесала переносицу ручкой, — сплоховала. Есть место, не ахти какое, музычка конца 20 века играет, но зато огромное пространство, и оно свободно. Немного не хватает на аренду, давайте объединимся?

— Давай! Мы согласны, — внезапно поддакнул друг, а когда они обменялись контактами и Лера ушла, пояснил: — Ну чего ты так на меня смотришь? Она сама предложила.

Савелий отошел, а на его замену пришла Вита. Она на него снова обижалась, чем жутко раздражала. Рядом с ней он за последнюю неделю стал чувствовать себя постоянно в чем-то виноватым. На этот раз причиной были те самые облака, которые разукрашивала Яра, потому что вчера, когда она не появилась, Вита захотела сама закончить, но он ей не разрешил.

Юра знал, что Воронцова придет, она никогда не подводила. Он это понял еще на новогодних каникулах. Но теперь волновался, что она больше не появится, и злился на себя за это. За последнюю неделю мог по пальцам пересчитать те моменты, когда не думал о Ярославе. В основном — когда он спал, но этой ночью даже во снах от нее не получилось скрыться. Проснулся с плохим настроением и с радостью бы остался в том сне до конца своих дней.

Вита молчала, Юра тоже не торопился начинать диалог. Последняя доска была бракованная, буквально разваливалась в руках на щепки. Заменить ее было уже нечем, приходилось довольствоваться тем, что осталось.

Доходило почти три часа, когда он услышал ее голос на лестнице. Яра с кем-то разговаривала, интонация у нее был донельзя счастливой. Предательское сердце сделало кувырок, ладони стали ледяными, а он лишь ненавидел себя за то, что так на нее реагирует, и заставлял сосредоточиться на непослушной доске, пытаясь ее распилить.

Внезапно пила сорвалась и огромная щепка полетела в него. Чисто инстинктивно прикрыл лицо рукой, но не успел. Бровь пронзила острая боль, и он почувствовал, как по лицу потекла теплая и вязкая струйка. Кровь.

— Юра! — вскрик Виты раздался совсем рядом. Она подбежала и попыталась схватить его за руку, которой он зажимал рану, чтобы посмотреть, но он увернулся.

— Не трогай!

— Боже, надо срочно промыть и обработать! Дай мне посмотреть, у меня аптечка есть. Юра, прошу отпусти руку!

Бровь неприятно ныла, а сама боль распространялась по всему лбу, отчего даже глаза открыть было невозможно, кровь продолжала идти. Он чувствовал ее тепло на пальцах и запах металла, а еще небольшую пульсацию в месте пореза.

Кто-то взял его за руку, а в воздухе появился запах шоколадки Баунти.

— Это я, Юра, — спокойно сказала Яра. — Убери, пожалуйста, руку. Я не буду трогать, лишь посмотрю.

Ее спокойный голос внушал полное доверие, и казалось, будто даже запах крови ушел на задний план, уступив ее — терпко-сладкому, вкусному, как пахнут мечты. Он медленно подчинился, но глаза открывать не спешил.

— Нужно что-то, чем можно зажать. Чистая тряпка, бинт, вата? Есть у тебя в аптечке что-нибудь? — спросила Ярослава, обращаясь к Вите.

— Я вчера весь б-б-бинт потратила… могу сходить…

— Понятно, — перебила Яра. Затем он почувствовал, как она все же приложила что-то мягкое к его лицу. — Постарайся этот глаз не открывать, ладно? — легонько провела по его волосам, разгладила между бровей морщинку, так как он хмурился от боли. — Будет неприятно, если кровь попадёт, пока мы идем в медпункт.

— В медпункт? — переспросил Юра. — Где он?

— Этажом ниже в спортивном отсеке, только не говори, что ты проучился здесь четыре года и не знал об этом?

Юра не знал, Вита, видимо, тоже, потому что услышал от нее уточняющий вопрос. Он почувствовал, как Яра потянула его наверх поднимая за собой с пола. Одной рукой держал ткань, за другую его взяла Воронцова. Ее ладонь была удивительно теплой, а еще уверенной, если такое вообще возможно было сказать про руку. За ней просто хотелось следовать. Пусть она бы повела на край земли или на верную смерть.

Они шли какими-то узкими коридорчиками, а он лишь смотрел одним глазом себе под ноги и видел ее серые кроссовки. Яра шла медленно, то и дело оборачиваясь на него, он это чувствовал. Им пришлось подняться на три этажа вверх по крутой старой лестнице, пройти на другую сторону коридора, в котором узнал складские помещения для спортивного инвентаря, а дальше спуститься на четыре этажа вниз. В нос ударил запах антисептика, спирта и бинтов.

— Боже, что случилось с твоим парнем?! — послышался голос женщины. Юра уже открыл рот, чтобы опровергнуть то, что он является ее парнем, но Яра на это даже не обратила внимание.

— Ему щепка в бровь попала.

Его усадили на скамью, обтянутую резиновой клеенкой, хотя про себя он решил, что она похожа на кушетку, только довольно высокую. Он покорно убрал руку от лица, пока шершавые пальцы прощупывали область вокруг.

— Повезло тебе, что глаз не затронут. Медсестра сегодня, как назло, пораньше отпросилась. Я тебе сейчас дам раствор, промой ему рану, пожалуйста, пока я схожу за инструментами.

— За инструментами?

— Придется зашить, не переживай, к свадьбе все заживет.

Он хотел добавить, что к свадьбе, которой никогда не будет, вряд ли что-то сможет зажить, но решил промолчать. Рядом поставили что-то металлическое, послышались удаляющиеся шаги, и врач вышла. Юра положил ткань, которую продолжал сжимать все это время, рядом с собой, и почувствовал, как Ярослава вклинивается к нему между ног.

Она аккуратно приподняла за подбородок его лицо, скользя пальчиками по коже, покрытой однодневной щетиной, отжала бинт и легонько приложила к ране, из которой, как ему казалось, уже перестала идти кровь.

Раздирающая боль полоснула по лицу, распространяясь и противно пульсируя. Жжение словно разрывало кожу изнутри. Он дернулся, схватившись за нее, впиваясь пальцами в тело.

— Ты ведь уже большой, ну-ка терпи! — тихо произнесла Яра, легкими движениями смывая кровь вокруг пореза.

— Больно, — буркнул Юра, напряглась всеми мышцами и чувствуя, что сейчас зажжет с новой силой.

— У парней болевой порог ниже, а нам еще рожать надо, — как-то сумбурно произнесла она, а он не смог удержаться, чтобы не подколоть:

— Ты так сказала “нам”, будто нам с тобой.

— Начинаешь шутить свои дурацкие шутки, это уже радует, значит, жить будешь.

— И сколько же рожать “нам”? — решил продолжить, замечая, что с разговором отвлекается от боли.

— Пятерых.

— Кажется, я влип, — пробормотал еле слышно, а после сразу осознал, что впивается руками в ее талию.

Кожа под подушечками пальцев была нежная до такой степени, что казалась бархатной. А он продолжал сдавливать, оставляя синяки, хватаясь за нее, как утопающий за соломинку.