Осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, где она, но вокруг из женского пола лишь Лира, Зулла и Аделари за моей спиной. Со стороны Орнаса в здании находятся исключительно мужчины.
Старик кладёт руку на свою накидку из человеческой кожи и очень нежно по ней проводит.
— Пиздец, — вырывается.
Оглядываюсь по сторонам, надеясь, что никто меня не услышал. Я называю себя цивилизованным человеком, поэтому подобные ругательства непозволительны. Но как тут не сдержаться? Этот сукин сын сделал рубашку из собственной жены!
Скрип зубов Дверона позади меня можно услышать в радиусе километра. Не нужна белая жемчужина, чтобы определить его эмоции.
— Моя любимая, — произносит Сазголон, прикладывая руку к груди. — Она навсегда останется со мной.
Поглаживает ласково, будто она до сих пор жива, задерживает пальцы на крохотной родинке.
— Значит так… — начинает Дверон.
— Очень приятно познакомиться, — говорю, перебивая мужчину.
Никому из нас не нравится манера снимать человеческую кожу, но это не повод, по которому мы пришли. Пусть в Орнасе и считают это милым: сохранить часть родственника как напоминание об ушедшем, но всё это останется в прошлом, когда мы подчиним эту деревню.
Пусть снимают шкуры с мёртвых животных, как все нормальные люди.
— Вас смущает наша манера одеваться? — спрашивает Сазголон с лёгкой усмешкой, хочет, чтобы мы почувствовали себя неловко.
— Мы находим это омерзительным, — говорю. — Но это не наше дело, по крайней мере сейчас.
— Так каково же ваше дело?
Поворачиваю голову в сторону лысого воина, придерживающего старика в стоячем положении.
— Расскажи вашему старейшине, сколько человек вы увидели выходящими из леса.
— Их много, — тихо произносит Зитрус.
— Мы пришли сразиться и полностью вас уничтожить, — говорю. — Так же, как мы поступили с Гумендом. Этой деревни больше нет, один только пепел.
— Но тем не менее, вы сидите здесь, пьёте чай и беседуете, — замечает Сазголон.
— Верно. Никто из моих друзей не верит, что мы с вами можем договориться, но я уверен, что кровопролития можно избежать. Мы же люди, в конце концов, общение — то, что отличает нас от животных.
— Давай подведём итог всего сказанного.
Сазголон опускается в кресло и откидывается на спинку, подставляя кружку под новую порцию чая.
— Вы собрались вместе и пришли к нам, чтобы поговорить об избежании кровопролития? Возможно, я чуть-чуть, самую малость чего-то не понимаю, но где-то здесь есть противоречие.
— Никаких противоречий, — говорю. — Вся эта армия пришла для того, чтобы поговорить. Моя личная страховка. Мы очень легко развернёмся и уйдём, если разговор выйдет продуктивным.
— Мне бы очень хотелось узнать критерии этой продуктивности, — отвечает Сазголон. — В чём они заключаются и относятся ли они к нам обоим.
Когда-то человек передо мной был тупым воякой: все в этом мире такие. Но слепота и годы жизни наедине с собственными мыслями научили его пользоваться головой. Это плохо. Я надеялся встретить тут безмозглого кретина, сказать ему что-то вроде «сдавайся, иначе стукну палкой по голове», и тот сразу подчинится.
— Продуктивный разговор, с моей точки зрения, — говорю. — Тот, где я объясняю нашу позицию, слушаю вашу. И мы оба приходим к одному и тому же выводу. Если мы придём к противоположным выводам, то разговор будет считаться непродуктивным.
— Продолжай, — произносит Сазголон. — С удовольствием послушаю. Собственно, это единственное, что мне остаётся, как ты мог заметить.
— Мы пришли сюда, поскольку Орнас долгое время терроризировал наших союзников — Дигор, а недавно появились сведения, что вы готовите новую атаку. Можете не отпираться. Вы хотели разграбить соседнюю деревню, увести в плен жителей и славно повеселиться. Так вот, это не произойдёт: мы решили действовать на упреждение и ликвидировать угрозу с вашей стороны. Как именно она будет ликвидирована — вопрос второстепенный. Нас интересует результат.
— Это вся ваша позиция?
— Нет, но это основа.
— А что, если мы откажемся, как ты это назвал, ликвидироваться?
— Нам придётся действовать силой, — говорю.
— В таком случае предлагаю отбросить наши с тобой пляски и говорить прямо. Если ты думал прийти сюда и запугать нас, то у тебя не получилось.
Несмотря на уверенный тон старика, окружающие воины чувствуют себя не в своей тарелке. Прежде они не сталкивались с настолько превосходящими силами и не представляют, как разрешить эту ситуацию.
— Орнас не боится ничтожеств из Дигора, нам безразличны угрозы Дарграга. Ну а Фаргар… эти придурки только кричать и умеют. Если вы посмеете напасть на нас, мы вас размажем. Вот и всё. Эта наша позиция. А теперь посмотрим, как мы сможем её соединить с вашей.
— Я ещё не всё сказал, — говорю. — Наша основная цель — прекращение насилия, и мы сделаем что угодно для её достижения. Хотите вступить в бой — пожалуйста. Но если вы выберете мирный путь, то взаимное сотрудничество принесёт в дальнейшем намного больше пользы.
— Ты, кажется, не понял, — отвечает Сазголон. — Мы не хотим иметь с вами ничего общего. Меня воротит от одной мысли, что я нахожусь в одном помещении с дигоровскими ублюдками. Так что пей чай сколько захочешь, а потом уходи.
— Саз, — произносит Зитрус. — Их намного больше…
— Не вмешивайся, — прерывает его староста. — Наша деревня никогда не склонялась перед врагами, не склонится и сейчас.
— Послушай своего помощника, — говорю. — Если бы ты мог видеть, то заметил бы сомневающиеся лица своих односельчан. Никто здесь не хочет драки.
— В таком случае хорошо, что я не умею видеть.
Один до глупости храбрый человек ведёт за собой в могилу целое поселение. Не будь здесь Сазголона, остальные бы внимательнее прислушивались к моим словам. Его упёртая самоуверенность разрушает всю дипломатию.
— Мы в любом случае возьмём своё, — говорю. — Мы можем пойти по простому пути или по сложному, но результат будет один. Либо Орнас вступает в бой и теряет всех взрослых мужчин в битве, а женщинам придётся тащить семьи и хозяйства в одиночку, либо вы добровольно складываете оружие. Вам придётся подчиниться так или иначе.
— Саз, — шепчет Зитрус. — Они выглядят очень решительно.
— Не решительнее меня, — отвечает Сазголон.
Поезд Орнаса мчится по путям, обрывающимся глубокой пропастью. Слепой машинист сидит на своём месте и не видит приближающейся угрозы. До этого момента путь был ровным и стабильным, разве есть причины сомневаться, что он изменится впереди? Совсем скоро вагоны полетят вниз, затягивая с собой испуганных пассажиров. И будет слишком поздно выпрыгивать из окон.
— Ты сейчас говоришь от лица всей деревни? — спрашиваю. — Или от своего собственного? Со стороны выглядит так, будто ты принуждаешь всех людей позади себя вступить в бой, который им не нужен.
— Через лет двадцать они сами будут заседать в совете старейшин, тогда и будут решать судьбу деревни, а сейчас здесь сижу я и именно я говорю, как поступят её жители.
— Ты понимаешь, что ведёшь их на смерть?
— Даже если кто-то из них умрёт, — отвечает Сазголон. — Это будет достойная смерть во время защиты дома.
У Орнаса нет ни единого шанса защититься от нас. Мы их раздавим, пройдём сквозь их войско и даже не почувствуем сопротивления. Но Сазголон не может и не хочет этого видеть. В его голове существует свой собственный мир и в этом мире они сильны, а все окружающие не заслуживают внимания.
— Давайте голосовать, — произносит старейшина. — Кто за то, чтобы надавать по шеям всем этим ничтожествам, что заявились к нам?
Сазголон поднимает руку, следом за ним то же самое с энтузиазмом проделывает Стауг. Энергичный дед вообще не понимает, о чём речь, и поднимает руку тогда же, когда это делает кто-то другой. Он проголосовал бы даже за ношение трусов на голове.
Диддел так же медленно поднимает руку, хотя разума в нём ещё меньше, чем в моих сандалиях. Кажется, он всю жизнь поднимал руку, когда слышал слово «голосование», это действие выработалось у него как рефлекс и происходит совершенно автоматически.
