Больше мы эту тему не затрагиваем.

Сидим за столом, едим, обсуждаем всё на свете: от средств против муравьёв, до пошивки одежды к свадьбе Корта и Авиллы. Вчера вечером меня разыскивали в пустыне, ожидая увидеть обглоданные кости, а сегодня накопившиеся эмоции вылились в долгие посиделки.

Съесть всё, что находится на столе — физически невозможно. Но мы стараемся всеми силами, набиваем с братьями брюхо до тех пор, пока еда не просится наружу. Если бы мы были одни, то уже устроили бы соревнование, кто громче рыгнёт, но с двумя сёстрами и матерью приходится вести себя культурнее.

А затем Илея внезапно начинает плакать.

— Мам, ты чего? — спрашивает Вардис.

— Ничего, — отвечает.

Пытается скрыть слёзы, но это выходит плохо, поэтому она ещё больше привлекает к себе внимание. Порой я забываю, что люди в этой деревне — самые обыкновенные земледельцы, пастухи, обувщики и портные.

Это мы с братьями последнее время так много рисковали собой, что чувство опасности притупилось. Для Илеи же сегодня праздник, смешанный с тревогой. Сколько бы мы ни игнорировали этот вопрос, он никогда не исчезнет: вчера женщина чуть не потеряла сына и приёмную дочь.

И я даже примерно не представляю, насколько сильно это по ней ударило.

Я был в пустыне, прятался от песчаного торнадо, пока она кусала локти и переживала за нас даже больше, чем мы сами.

— Всё в порядке, — говорит.

Всё совсем не в порядке.

Мы с братьями идём обнимать Илею, а она лишь ещё больше рыдает. Она — очень сильная женщина, но бывают моменты, когда любого человека может расклеить. Какой бы сильный ни был человек, ему всегда нужен кто-то, на кого можно опереться. Но с тех пор, как Холган превратился в ребёнка, ей пришлось во всём полагаться на себя.

Надо что-то с этим сделать. Как-то исправить.

— Вардис, — говорю брату, когда мы стоим у бадьи с водой и моем грязные тарелки. — Тебе не кажется, что Илея — молодая и привлекательная женщина?

— В каком смысле?

Ей было восемнадцать, когда она родила меня. Сейчас ей тридцать пять лет — в самом расцвете сил и красоты.

— Может, ей стоило бы найти нового мужа.

— У неё уже есть муж, — отвечает брат неуверенно.

— Её муж едва ползать научился и ещё не скоро перестанет писаться в кроватке. Нам всем стоит относиться к нему, как ещё одному брату, а не к отцу.

— Пожалуй…

— Подумай пару дней и вспомни несколько приличных мужчин, чтобы их свести.

— Как ты себе это представляешь? — спрашивает Вардис. — Мама, мы нашли тебе нового мужика. Люби его, посели в нашем доме.

— Не так, — говорю. — Мы всё сделаем аккуратно и ненавязчиво. Устроим несколько случайных встреч в общей компании, проследим за их реакцией, а затем под нормальным предлогом оставим наедине. Первый раз, что-ли, сводничеством занимаешься?

— Вообще-то первый раз.

— Да, я тоже.

Моем грязную посуду.

— У Дверона нет жены, — говорит Вардис.

— С ума сошёл? Он недавно её потерял, дай человеку время поскорбить.

— Да, но ты только представь себе: наша мать — жена старосты Фаргара.

Странная картина. И абсолютно невозможная.

Думаю о том, есть ли у нас знакомые, которых можно свести с Илеей. Такие, чтобы и внешне привлекательные, и с юмором, и не болван. Ищем с Вардисом себе нового отчима. Пусть Илея пока даже не рассматривает такую мысль, но если мы приведём ей чистого, свежего кавалера, с бантиком на шее… Это может сработать.

Все люди отказываются знакомиться, ссылаясь на миллион причин, пока случайно не наткнутся на красивого и обаятельного человека. В этот момент все их принципы мгновенно испаряются.

— Эй, — говорит Вардис. — Что происходит?

Между нами в воздухе парит грязная тарелка, а мочалка протирает её от грязи сама по себе, никто из нас её не касается.

Стоит мне посмотреть на происходящее, как посуда падает обратно в бадью, обдавая нас разогретой на солнце водой.

Стоим, шокированные. Даже Хума, задремавшая у меня на плече, глядит на произошедшее с интересом.

Затем сама бадья поднимается в воздух, переворачивается, посуда с грохотом летит на землю. Деревянный таз поднимается всё выше, выше, выше… Создаётся впечатление, будто на неё внезапно перестала действовать сила земного притяжения и предмет решил упорхнуть вслед за птицами.

— Это ты делаешь? — спрашивает Вардис, обеспокоенный.

— Не знаю.

Бадья взлетает всё выше, поднимается над крышей. Вскоре она оказывается на такой высоте, где её можно увидеть со всей деревни. Очень похоже на вчерашнюю ситуацию, где загадочная сила подняла меня в воздух и потащила прямо к змею.

Голубая жемчужина?

Мокрой рукой достаю из трусов кругляш и вижу едва поредевший голубой дым.

Дар Арншариза.

— Похоже, что это я, — говорю.

— Опусти её обратно, — отвечает Вардис.

Брат стоит со вскинутыми руками и не понимает, что ему делать: бежать, прятаться, или ловить улетевшую вещь.

В Дарграге нет способа производить домашнюю утварь в промышленных масштабах, поэтому любой предмет, вроде обыкновенной бадьи, переходит из поколения в поколение и множество раз ремонтируется, когда выходит из строя.

— Пытаюсь, — говорю.

Приказываю бадье опуститься, но вместо этого она метеором направляется вниз и мы с братом едва успеваем отпрыгнуть, когда она ударяется о землю и с хрустом раскалывается на множество частей. Смотрим на многочисленные деревяшки, разбросанные по всему двору, на тарелки, валяющиеся в песке.

Я собирался выйти из деревни и попытаться понять, что делает голубая жемчужина, но её сила проявилась раньше.

— Что здесь произошло? — из дома выбегает Буг.

Я стою к нему спиной, но чувствую его взгляд, упёршийся мне между лопаток. Недобрый взгляд. Как бы тщательно он ни скрывал свою злобу, я чувствую его ненависть к Дарам и ко мне, поскольку я храню их у себя.

Пока Буг хмурится, Вардис смотрит в мою сторону восторженно, будто ему подарили на день рождения новую игрушку.

— У Гарна новый Дар, — заявляет Вардис с энтузиазмом. — Что он делает? Только не говори, что управляет вещами для изготовления еды.

— У меня целых два новых Дара. В общей сложности их уже…

— Пять, — отвечает вместо меня Буг.

И уходит обратно в дом.

В молчании принимаемся за уборку. Илея ненадолго ушла из дома, поэтому нужно привести всё в порядок до её возвращения. Мы можем объяснить, как сломали бадью, но совсем не хочется рассказывать, как именно.

— Почему все Дары достаются тебе? — спрашивает Вардис. — У меня ни одного нет.

— Как только мне попадётся Дар, который я смогу передать — тут же это сделаю. Те, что у меня, взорвутся, если я их кому-нибудь отдам.

Кроме чёрной, разве что. Этой жемчужине плевать, кто ей обладает.

Складываем мусор в кучу и несём прочь из Дарграга, чтобы выкинуть подальше. Все материалы в нашей деревне биоразлагаемые, к тому же в этом мире ужасно прожорливые бактерии, которые обожают мёртвую органику. Выброшенное дерево перегниёт и станет частью почвы очень быстро.

Идём по деревне и Вардис стучится в дома всех, мимо кого мы проходим: Хоба, Браса, Лиры с Зуллой, Арназа, даже к Клифтону заглядывает. Всем рассказывает, что у меня появилась новая вещь и если они хотят проследить за испытаниями, то нужно идти прямо сейчас.

В итоге мы идём выбрасывать мусор группой из шести человек.

— Кто-нибудь знает, кто такой Перуфан? — спрашиваю.

— Не, — отвечает Брас.

— У нас нет никаких историй про него? Легенды какие-нибудь?

— Поверь мне, — говорит Хоб. — Обе моих бабки были такими большими любительницами сказок, что я точно знал бы это имя, если бы они произнесли его хоть раз.

— Великий змей дал мне Два дара и попросил найти конкретного человека. Может и не человека, но это явно кто-то известный.

— Арншариз? — спрашивает Лира.

Пришлось рассказывать про большого змея, что ползает по пустыне и водит за собой армию скорпионов-приспешников, и про маленького змея, который больше всего на свете любит обнимашки. И про моё обещание освободить его.