Я и знать не знал, что между ними состоялся такой разговор: моя собственная мать попросила мою девушку подождать, пока я остепенюсь. Оказывается, она меня поддерживала.

У меня сдавило грудь.

Значит, вот как я выглядел в их глазах? Как избалованный ребенок, который думает только о себе?

Да, на дне рождения я был не в лучшей форме, но сейчас начинаю думать, что, пожалуй, был не в форме большую часть времени. И в том, что у них состоялся такой разговор, нет ничего хорошего.

Даже можно сказать, это очень плохо, хуже и быть не может.

Но я на сто процентов уверен, что здесь, на открытом рынке, я точно не мог ничего натворить.

Знакомые голоса за спиной. Оборачиваюсь. Дженн и Хилари идут в мою сторону с коричневыми стаканчиками с кофе в руках. Закутанные, с порозовевшими носами, как будто гуляли очень долго, что вполне вероятно: Дженн с Хилари могли болтать часами. Чаще всего предметом их разговоров были бывшие парни Хилари, но сегодня она восторженно рассказывает о том, как Марти принес ей в постель завтрак и кофе из новой кофейни. И я не могу сдержать улыбки. Марти так о ней заботится.

– Это здесь! – восклицает Хилари, оборвав свой рассказ на полуслове.

Я прослеживаю за ее взглядом. Сырная лавка.

Они подходят ближе и начинают дегустировать образцы на прилавке.

– Это он? – спрашивает Дженн, попробовав третий сыр.

Хилари внимательно читает названия, написанные от руки.

– Кажется, нет. Тот был мягче. Извините, пожалуйста, – обращается она к толстощекому мужчине за прилавком. Тот улыбается. – Я ищу любимый сыр своего жениха, но не могу вспомнить название. Такой мягкий французский сыр с сильным ярким вкусом.

Эпуас. Вот что это за сыр. В нашем ресторане он всегда есть на сырной тарелке.

Как и следовало ожидать, через пару секунд мужчина вынимает головку эпуаса и отрезает кусочек на пробу для Хилари. Как только она положила его в рот, ее глаза загорелись.

– Да! – говорит она с радостной улыбкой. – Это он! Дайте мне пару головок, пожалуйста. И еще баночку острого чатни, вон ту. И овсяных лепешек, он их обожает.

– Отлично, мы сделали это. – Дженн с улыбкой наблюдает, как мужчина складывает покупки в пакет. – В котором часу приезжают его родители?

– Кажется, очень рано, – отвечает Хилари, нахмурив брови. – Они всегда приезжают слишком рано, хотя, пожалуй, это их единственный недостаток, так что я не жалуюсь. Ты видела, сколько выпивки они купили для помолвочной вечеринки в прошлые выходные?

Вспоминаю родителей Марти – Венди и Билла. Хилари абсолютно права: они очень добрые и щедрые люди, всегда заботятся о других больше, чем о себе.

Для меня они были как вторые родители.

Хилари расплачивается, и они пробираются обратно между прилавками, когда лучи послеполуденного солнца уже начинают меркнуть в небе.

– Чем вы с Робби собираетесь заняться в эти выходные? – В ее голосе прозвучала какая-то странная нотка.

Помолвочная вечеринка, осколки стекла.

Проклятье. Меня снова охватывает чувство стыда. Я ведь даже не извинился после этого.

Но тогда я и не предполагал, что за подобные вещи следует извиняться.

– Ничего особенного, наверное, просто будем отдыхать, – отвечает Дженн и опускает взгляд на тротуар. – Робби, кажется, сегодня работает.

– Знаешь, после всего, что ты мне рассказала, думаю, тебе стоит посвятить вечер себе. Горячая ванна, бокал вина. Тебе нужно расслабиться.

Я и забыл, что Хилари единственная, с кем Дженн могла обсуждать такие темы. Причем только при личной встрече, как мне однажды сказала Хилари. Чтобы сломать ее барьеры, нужно говорить с ней с глазу на глаз. Сейчас, когда я думаю об этом, мне интересно, связано ли это с ее мамой и с тем, что Дженн не хотела ее лишний раз беспокоить. Она привыкла держать все в себе – не только плохое, но и хорошее. И предпочитала личный разговор текстовым сообщениям или телефонным звонкам. В отличие от меня, с моей болтливостью, она могла довериться только тем, кто ей по-настоящему близок. Тем, кому она действительно небезразлична.

Вот черт! До меня наконец дошло: в тот вечер, когда Дженн зашла в Burn’s Bar, она хотела рассказать мне о результатах экзамена.

Неужели я настолько отдалился от нее?

У Хилари звонит телефон – какая-то какофония от Эда Ширана[28]. Они останавливаются у выхода.

– О, привет, – с улыбкой говорит Хилари в трубку. – Через час? Вот блин, ну ладно. Да, так и сделаем, спасибо.

Хилари нажимает на отбой, ее глаза широко раскрыты.

– Прости, Дженн. Это Крис, он сказал, родители приедут даже раньше, чем мы думали. – Она качает головой, но видно, что вся эта семейная суета явно доставляет ей удовольствие. – Он заберет меня на обратном пути из спортзала.

– Без проблем, – отвечает Дженн, чуть погрустнев.

Наверное, ей нелегко видеть, что Хилари и Марти так близки друг к другу, в то время как у нас были проблемы.

Да, теперь я признаю – у нас были проблемы.

– Так странно, что ты уже зовешь их родными, – говорит Дженн после паузы. – Как-то все слишком стремительно.

Хилари, стоящая напротив, слегка хмурится.

– Ну, «когда ты знаешь, ты просто знаешь»[29], так ведь?

– Да, конечно, – отвечает Дженн. – Просто… Принимать на себя такую роль, когда ты еще недостаточно их знаешь… Довольно смело, тебе не кажется?

Я не совсем понимаю, что Дженн имеет в виду, но говорить подобные вещи невесте как минимум странно.

– Не думаю, что время имеет тут какое-то значение, – немного резко произносит Хилари, подтягивая повыше свою сумочку. – Сколько вы уже с Робби? Больше четырех лет. А ты до сих пор не знаешь…

Она замолкает.

Дженн склоняет голову набок.

Держи себя в руках.

– До сих пор не знаю о чем? – спрашивает Дженн в конце концов. Улыбка исчезла с ее лица.

– А, к черту, – бормочет Хилари. – Да ни о чем, Дженн, прости. Я больше ничего не буду говорить…

О мой бог.

– Нет, теперь уж ты должна сказать, – твердо сказала Дженн.

Нет, Хилари, не говори ей.

Перед моими глазами всплывает картинка: белоснежный песок, танцующие люди. Мы с Марти в неоновых жилетах улыбаемся друг другу на тайском пляже.

Хилари на мгновение поднимает глаза к небу, а потом опять опускает взгляд на Дженн:

– Ладно, только не говори Робби и Крису, что это я рассказала. Обещаешь?

– Обещаю, – кивает Дженн.

Хилари начинает рассказывать. И вот оживают воспоминания, которые я годами отталкивал от себя. Пивная воронка во рту у Марти, я заливаю туда что-то очень крепкое и подзадориваю его в компании сомнительных незнакомцев, которых мы только что встретили.

Хилари рассказывает и о том, чем это закончилось: полиция нашла Марти ночью, одного, без сознания. Его отвезли в больницу, где промыли желудок, а потом подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Когда на следующий день прилетели его родители, им сразу сообщили: если бы Марти не нашли полицейские, он был бы уже мертв.

– А где был Робби? – медленно спрашивает Дженн с непроницаемым лицом.

Хилари просто качает головой, и у меня в животе все переворачивается.

Нетрудно догадаться.

Я был с какой-то девицей, и даже не знал, как ее зовут. В каком-то отеле, явно не нашем. И понятия не имел, что случилось с Марти.

На слух эта история кажется еще более чудовищной.

Но ведь мы были всего лишь детьми, правда же?

Правда?

– Так вот почему он уехал в Шамони, – произносит наконец Дженн.

Хилари кивает:

– Да. А Криса через пару дней родители увезли в Англию.

– И как Марти… Как он все это пережил?

Хилари пожимает плечами, и я с тошнотворным чувством понимаю, что и сам не знаю ответа. Марти уехал домой до конца лета, а осенью у него началась учеба в Бристольском университете. Я отработал в Шамони туристический сезон и решил остаться. В тот период мы почти не общались, и я объяснял это тем, что мы находились в разных странах.