Она подошла, чтобы взять с кровати расческу, волосы у шеи были еще влажные. Слегка приподняла брови:

– Знаешь, я чувствую себя вполне нормально. Я ведь не пила в клубе, ты не помнишь?

Этого я не помню. Зато отлично помню, как пил шоты. Очень много шотов.

– Сегодня наш последний день здесь, – продолжила она. – А весь пляж мы обошли вчера.

– Разве тебе там не понравилось?

– Понравилось, – улыбнулась она и начала расчесывать мокрые волосы. – Но мне очень хочется посмотреть собор. Может, сходим сначала туда, а потом на пляж?

– Тебе реально охота тащиться в этот собор? Ты уверена?

Весь отпуск мы провели на одной волне: ели, осматривали достопримечательности, снова ели, пили, занимались ленивым курортным сексом. Много курортного секса. Мы ни о чем особенно не задумывались. Но сейчас что-то пошло не так.

– Да, уверена, – ответила она. – Другого шанса не будет.

– Ну конечно, будет. Мы приедем сюда снова.

– Послушай, Робби, – сказала она, держа расческу перед собой. Я сразу почувствовал, как она напряжена. Она никогда не называла меня просто по имени. А если и называла, то с нежностью говорила «Робби Стюарт». – Я правда очень хочу туда сходить. Я долго этого ждала.

– Но почему? – спросил я, потирая переносицу. – Ничего в нем такого уж особенного нет, он, наоборот… несуразный какой-то.

– Потому что… – Она замялась, будто собираясь что-то добавить. – Потому что просто хочу. Понятно тебе?

Протерев глаза, я посмотрел на нее. Это уже начинало меня раздражать. Ненавижу делать что-то из-под палки. Я сел на кровати среди белых скомканных простыней.

– Тогда почему бы тебе не сходить туда одной, если так хочется? А я пойду на пляж. Можем встретиться позже.

Она даже растерялась.

– Ты серьезно? – пробормотала она. – Это же наш последний день.

– И что? Я просто не хочу туда идти, вот и все!

– Но это очень важно для меня. Именно этот собор важен для меня.

– Знаешь, я тоже в отпуске, – отрезал я, все больше раздражаясь. – Завтра вечером мне уже надо работать, а у тебя еще один выходной. И я просто хочу отдохнуть. Что в этом такого?

Я и сам слышал холодность и скрытую провокацию в своем голосе. Но ведь это просто еще одна церковь, еще одно странное каменное здание. В чем проблема?

– Ладно, – помолчав, ответила она. Ее лицо окаменело. – Делай что хочешь.

Она взяла сумку и перекинула ее через плечо. Затем, прихватив солнцезащитные очки, лежавшие на прикроватном столике, направилась к двери. Уже взявшись за ручку, она на мгновение замешкалась, но потом толкнула дверь и вышла в коридор. Едва дверь захлопнулась, я представил, как она идет по коридору, расстроенная и одинокая, и, несмотря на свое раздражение, я знал, что был неправ.

Только не понимал почему.

Неожиданно лица вокруг становятся четкими: можно различить губы, глаза, носы, – как и у девушки, за которой я иду. Она так близко, что я мог бы дотронуться до нее. На ней струящееся зеленое платье и жакет с длинным рукавом, подчеркивающий стройную фигуру. Она выглядит просто великолепно – такая свежая и красивая.

Это она.

Я быстро иду за ней следом к входу в собор.

– Дженн! – окликаю я, но она продолжает идти. – Дженн!

Никакой реакции.

Мы останавливаемся под невероятным куполом собора, который переливается желтым и золотым, словно гигантский подсолнух. Она запрокидывает голову, обнажая белоснежную шею, подставляет лицо свету, но, несмотря на благоговение, которое охватывает ее, как и всех туристов в этом месте, я вижу, что она напряжена, а в глазах прячется грусть.

– Дженн, ты должна меня услышать, – говорю я, касаясь ее руки.

Она вздрагивает и с тревогой смотрит на руку.

Она чувствует меня.

Да, Дженн, да! Я здесь!

На мгновение мне кажется, что все получилось. Нахмурившись и приоткрыв губы, она смотрит прямо на меня. Потом встряхивает головой и проводит ладонью по уставшему лицу. Бросив последний взгляд наверх, она поворачивается и идет сквозь толпу к открытым дверям в задней части собора. Черт. Я снова бросаюсь за ней, пробираясь сквозь толпу, но она двигается слишком быстро. Между нами и вокруг нас слишком много народа. Мне ее не догнать.

Ради всего святого.

– Дженн! – кричу я на весь собор. Но она продолжает идти. Она понятия не имеет, что происходит. – Вернись!

Когда она возвращается в отель, уже вечереет. Асфальт под ногами начинает остывать, солнце устало опускается в свое песчаное ложе. Ей очень нравится, что на юге Европы такая четкая граница между днем и ночью, а солнце восходит и садится в одно и то же время, – в этом есть какая-то стабильность и предсказуемость. А еще ей нравится, что здесь на плотном черном небе звезды сияют чуть ярче. В Шотландии свет и тьма постоянно будто борются друг с другом. И ни один день не похож на другой.

Она проходит через обшарпанный гостиничный вестибюль, шлепая сандалиями по бело-голубой плитке, и думает, где сейчас Робби. Наверное, на пляже.

И что, сидеть и ждать, пока он вернется? Ну уж нет. Сейчас она примет душ, переоденется и пойдет гулять одна. Она не собирается тратить последний вечер впустую, оплакивая Робби.

Вот только на душе тревожно, – она никак не может расслабиться. Она постаралась насладиться последним днем в одиночестве, и у нее это, в общем-то, получилось. Но в голове роилось слишком много мыслей, которые постоянно отвлекали ее. Это их первый совместный отпуск за границей, и он многое значит для нее. А для него?

Она поднимается по лестнице, пересекает узкий коридорчик, который ведет к старой деревянной двери их номера, и входит внутрь. И вдруг видит его на балконе, за тонкой пеленой колыхающихся кружевных занавесок. Замерев на мгновение, пока он ее не заметил, она внимательно его разглядывает. Он крепко держится за балконное ограждение, его шея кажется напряженной.

Она проходит через комнату и отбрасывает занавески. Услышав звук ее шагов по терракотовой плитке балкона, он оборачивается.

– Прости меня, – произносит он. По его нежным карим глазам она понимает, что он искренне сожалеет о случившемся и ждет ее уже довольно долго. А еще она догадывается, что он так и не понял, в чем проблема. И она, вероятно, должна объяснить, почему ей было необходимо пойти в этот собор. Хотя какое значение имеет причина? Почему он просто не может принять, что мне это было нужно?

– Я немного посидел на пляже и ушел, – говорит он.

– Слишком жарко? – Она заставляет себя улыбнуться.

Он медленно кивает, а потом берет ее за руку.

– Прости, пожалуйста, – повторяет он. – Я очень тебя люблю. – И он дважды сжимает ее ладонь, посылая ее телу сигнал любви, которая через руку распространяется дальше, проникая в каждую клеточку ее тела. Напряжение между ними становится для нее невыносимым. Все это как-то неправильно, ведь всего лишь маленькая ссора, разве нет? Такое время от времени случается с каждой парой. И у нее камень упал с души, когда она увидела его здесь.

– Я тоже тебя люблю, – отвечает она и прижимается к нему.

Три недели спустя

Снова свет, тепло. На этот раз я в саду. В дальней стороне сада высокие деревья, перед ними аккуратно подстриженный широкий газон. Я играл здесь, когда был ребенком. Это мой дом. Розовое небо над головой, в воздухе витает стойкий аромат барбекю.

Звон столовых приборов. Я осматриваюсь.

Это моя семья. Родители, мы с Дженн, мои сестры и малыш Струан. Макса почему-то нет.

– Было очень вкусно, любовь моя, – говорит мама отцу через стол. – Ты превзошел сам себя.

Ее светло-каштановые волосы аккуратно спадают на плечи, а мятного цвета рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами открывает треугольник кожи, порозовевшей после дня, проведенного на улице. Все оживленно разговаривают, в приглушенном свете поблескивают пустые бутылки из-под Dom Pérignon.