— Это ваша религия?

— Религия, — задумчиво кивнул король. — Думай не о смерти. Думай о жизни. Готовься к ней. Найди в себе силы не плакать, а жить. Даже сейчас. Стань, наконец, мужчиной…

— Почему вы говорите мне всё это? Я отвержен. Даже отец не пришёл ко мне.

— Для меня нет отверженных. А может… — король устало опустил голову. — Может, дело в том, что когда-то и я не смог прийти к своему сыну в такую минуту.

Он с нежностью провёл пальцами по чешуйчатому лицу балара.

— Не бойся ничего, мой мальчик. Всё самое страшное уже позади.

ІV

Всю ночь придворные мастера работали над странным сооружением. Они выдолбили в каменном полу одной из пустовавших зал глубокую ванну, напоминающую формой традиционную баларскую ладью. Они наполовину наполнили её тончайшим песком и подвели к ней широкий жёлоб, подсоединённый к рукаву дворцового водопровода, перекрыв его тяжёлой заслонкой. Король сам выбрал этот зал и сделал чертежи. К рассвету всё было готово.

Места для зрителей было более чем достаточно. Они пришли пораньше, сверкая дорогими тканями и изысканными украшениями. Они пришли, как на праздник. Заранее заняв удобные места, они обсуждали идею короля, восхищались прекрасной казнью и говорили о том, что вздорный мальчишка не заслуживает такой чести.

— Равнять с королями! Сына Линны!

— Дорогая, но ведь королей не казнят, а Линна — королевского рода.

Линна встал в стороне. Вокруг него было пусто. Он мрачно смотрел на каменный сосуд с песком на дне. Он постарел за одну ночь, и придворные перешёптывались, поглядывая на него с интересом. И всё же он ещё внушал и уважение, и трепет. У него хватало силы сохранять отсутствующее выражение на лице. Он не показывал своих чувств никому. Даже себе.

Когда вошёл король, придворные замолчали, глядя на него. Чёрный плащ, расшитый серебром, и широкий капюшон, покрывающий голову в венце, так отличались от разноцветных костюмов аристократии, что по рядам пробежал смущенный шёпот. Король сумрачно взглянул на яркую толпу и встал у изголовья ладьи.

Его молчание и траурный плащ, напоминающий одежду плакальщика, умерили веселье и настроили зрителей на более серьёзный лад. Они застыли каменными изваяниями, в ожидании дальнейших событий.

Успокоившийся со вчерашнего дня Элса в своем торжественном одеянии вошёл и, развернув свиток из драконьей кожи, зачитал приговор. Затем ввели осуждённого. Принц мог передвигаться лишь с помощью двух стражников, поддерживающих его. Но он был спокоен. В его голубых глазах отражались безмятежность и сила. Едва войдя, он отыскал взглядом короля, и тот чуть заметно опустил ресницы. Элку улыбнулся. Его подвели к ладье, но он на мгновение замер, впившись взглядом в лицо отца. Князь Линна кивнул. Элку закрыл глаза и позволил палачам уложить себя на песок в ладье. Его пристегнули широкими мягкими ремнями, и он замер на дне, словно погружённый в глубокий сон.

Король взглянул на палачей, и те, подойдя к тяжёлой заслонке, быстро подняли её. По жёлобу побежала широким журчащим потоком прозрачная вода. В несколько минут она заполнила ладью, и палачи установили заслонку на место. Элку лежал неподвижно под прозрачной толщей воды. Лишь вереница легких пузырьков поднялась от его приоткрытых губ.

— Это его душа… — вздохнула в общей тишине вдовствующая королева Эния.

Придворные восторженно зашумели. Князь Линна подошёл к самому борту ладьи и посмотрел на тело сына, а потом стремительно вышел из зала. После этого к шуму добавилось и веселье.

— Думаю, что оппозиция получила чувствительный удар! — произнёс князь Чес, обращаясь к золотокосой Вим.

— Да! — согласилась она. — Это большая победа королевской партии. Элку — это потеря для Линны.

— И вам не жаль его?

Вим обернулась на голос и едва не вздрогнула, встретив тёмный взгляд из тени чёрного капюшона.

— Он преступник!

— Конечно… — согласился король и пошёл к выходу, но вдруг замер. В уголке, никем не замечаемая стояла принцесса Тура. Она вытирала заплаканные глаза. Король подошёл к ней. — Вы оплакиваете убийцу, поднявшего руку на вашего повелителя?

— Но он был так молод… — виновато всхлипнула девушка.

Король улыбнулся.

— Мне понадобится ваша помощь. И ваше молчание.

Уходя, он подозвал к себе палачей.

— Когда здесь никого не останется, заложите вход камнями. Это приказ.

I

Несколько дней прошли спокойно. Оппозиция присмирела, а королевская партия праздновала победу. Ничто больше не предвещало неприятностей, разве что по ночам слуги видели возле замурованного входа в зал, где был казнён Элку, призрак женщины, который гладил скованные раствором камни. Впрочем, балары не боялись привидений. Они удивились бы, если б такое привидение не появилось, или не появились бы слухи о нём.

Король стал более замкнут и задумчив. К отчаянию заботливого Элсы и к тревоге верного Чеса, он всё чаще требовал оставить его в одиночестве и уходил бродить по мрачным галереям и залам Дворца.

Бдительная Эния тут же заметила исчезновение принцессы Туры и заподозрила короля в убийстве на почве страсти, но никоим образом не осуждала его, памятуя о чувствительности человеческой натуры.

В доме князя Линны было пусто и тихо. Он часами бродил по угрюмым катакомбам, долго вглядывался в лица предков, смотрящих на него из своих хрустальных саркофагов, и молчал. Он не говорил ни со слугами, ни с женой. Его сподвижники пока не решались явиться и, потому он мог бесконечно погружаться в мир своих кипящих болью мыслей. Он призвал своих друзей в тот день, когда стало известно, что князь Приимок возвращается с Диктионы, где потерпел бесславное поражение. Умирающий король Дикта Кибелл и на этот раз сумел организовать оборону так, что космическая мощь баларов разбилась о доблесть полудиких людей. Умирающий ли?

— Нас, скорее всего, предали… — негромко произнёс Линна, словно ни к кому не обращаясь. — Весь план Приимока был построен на предательстве этого человека, посла Диктионы. Но кого он, скорее, мог предать? Баларов или своих сородичей? Конечно, нас… Разве балар может предать баларов из-за людей? Наше войско в очередной раз заманили на Диктиону, чтоб уничтожить. Знал ли об этом Брамон?

Он окинул взглядом собравшихся. Они с жадностью ловили каждое его слово.

— Не секрет, что Брамон ненавидел нас. Нас ненавидят все наши короли. Так ли трудно предположить, что он вступил в заговор с диктионцами? И это случилось уже не в первый раз. Нас уничтожают. Планомерно и последовательно. Каждый военный поход к этой ненужной нам планете обескровливает нашу экономику и отнимает наиболее выдающихся баларов, которые могли бы принести пользу королевству. Это замкнутый круг. Мы живём только для того, чтоб умирать там. Зачем нам Диктиона? Балары не смогут жить постоянно в её гнилом климате. Её дань ничего для нас не значит. Тогда зачем? В угоду королям? В угоду устаревшему Закону, сочинённому безумцем?

Его голос, только что звеневший под сводами зала, неожиданно угас. Он опустил голову.

— Мною движет не личная ненависть, хотя, мне есть за что его ненавидеть. Мой сын допустил ошибку и был наказан за неё. Но как? Казнь на солнце — это не просто традиция. Балар уходит туда, откуда он пришел: в песок, в раскаленный воздух, в жар небесных лучей… А мой сын был лишён этого возвращения. Его залили этой отвратительной жидкостью жидкостей, которая разъедает даже металл. Но дело не в этом. Я не хочу, чтоб кто-то истолковал мои намерения, как месть. Я думаю о благе моего народа, народа, который был вручен богами моим предкам. Я уже не смогу восстановить династию королей-баларов, но я хочу хотя бы освободить нашу планету от древнего проклятия. И, видит Небо, я это сделаю!

II

Король медленно шёл по тёмному коридору Дворца. Здесь не было окон, и всё же неуловимо чувствовалась ночь. Может, тишина, может, слабое дуновение прохладного ветра приносило эту весть, но он чувствовал, что для него настало время покоя. И отдохновения. Ему было, над чем подумать. Он понимал, что Касу натравил на него Элку не случайно. Это было не просто испытание, это был явный повод для ускорения событий. Противник торопил его. Он жаждал развязки. Если всё выйдет, как он хочет, то королю даже не придётся обнажить клинок. Вот это намерение уничтожить врага чужими руками, руками тех, за чьи души боролся противник, пугало больше всего. За этим скрывалось более чем коварство, это был вековой опыт, непостижимый для такого юного существа, как король.