Король устало взглянул на них и во взгляде его читалось: «Боги, как они все мне надоели».

— Итак, — проговорил он, и в его негромком голосе прозвучала какая-то язвительная хрипотца. — Тут некоторые меня всё упрекают… да и не только меня, что, дескать, теплокровные решают дела баларов, с ними не советуясь. Вот я и решил выслушать ваше мнение. Что мне делать с бунтовщиками? Затягивать не будем. Каждый говорит своё мнение вслух и сейчас. Я слушаю. Начнём с того края. Князь Чес?

Это было несправедливо. Не только по отношению к Чесу, ко всем. Да, они роптали, что всё решают за них, но, с другой стороны, плохо ли, когда кто-то за тебя принимает такие вот неудобные и опасные решения? Они не привыкли делить ответственность. Кого обвинять в жестокости, если сам скажешь: «смерть». Кого обвинять в мягкотелости, если сам скажешь: «жизнь». А это живородящее, смотрящее на них из-под своих длинных ресниц, разве оно уже не приняло собственное решение? Иди, угадай, что он решил! А если не угадаешь? Придворная игра — штука серьёзная. Ошибка может стоить слишком дорого. Впрочем, князя Чеса с его прямотой всё это не волновало. Не смутившись и не заколебавшись, он шагнул вперёд и произнёс:

— Моё мнение известно вам, государь. Я прошу о снисхождении к отважному воину.

— Князь Тумма?

Тот был смущён, но молодость и тайное соперничество с Чесом придали ему решимости.

— Князь Брост — преступник. Он нарушил закон и должен умереть. Его дочь заслуживает той же участи.

— Князь Белла?

— Я за казнь, мой повелитель. Князь Брост злоупотребил тем, что ему была оставлена власть в дальних провинциях. Он, как никто, знает порядки и обычаи тех мест, он знает баларов и их труд. Он сведущ в экономике и политике, и к тому же пользуется там особым влиянием. И вместо того, чтоб обратить это всё во благо короля, он воспользовался своим могуществом, коим обладал благодаря нашим повелителям, и поднял бунт. Это вероломство, заслуживающее кары.

— Князь Толм?

— Я за казнь.

— Князь Вирман?

Так один за другим, тушуясь под хмурым взглядом Броста и огненным взглядом Вим, они просили для них смерти. Очередь дошла до Элку.

— Смерть для Броста! — провозгласил он. — Ибо только смерть может быть наказанием для отца, повлёкшего на путь преступления своего ребенка. Его дочь лишь подчинилась воле отца, её я прошу помиловать.

Ресницы короля на мгновение опали и губы дрогнули.

— Я по своей воле пошла за отцом! — крикнула Вим, испепеляя взглядом своего бывшего жениха. — И я разделю его участь.

— Князь Линна?

О нет, князь не тушевался! Минуты сомненья и раскаяния, если он и испытал их, были позади. Каким великим идеям он приносил в жертву своего друга? Он посмотрел в глаза Броста своими ледяными глазами и произнёс чётко и звучно, как отрубил мечом:

— Смерть!

— Предатель! — взревел Брост. Он хотел крикнуть что-то ещё, он хотел броситься на альбиноса, но гнев на его лице сменился презрением, и он просто отвернулся от него.

— Принц Лимер?

Да, теперь они уже, не сомневаясь, произносили это слово. Эффект стада… Ему было грустно. Он слушал, как в их голосах уже пробуждалась страстность и убежденность. Смерть! Смерть! Смерть! Конечно, смерть! А что ещё? Все же говорят, что смерть. С какой стати я стану говорить что-то другое?

— Ну, хватит! — воскликнул он, ударив ладонью по подлокотнику. — У вас словно заело. Смерть. У кого другие предложения?

Молчание.

— Так я и думал, — кивнул он. — Мне не понравилось ваше решение. Оно не рационально. Вы все, или почти все доказывали мне, что князь Брост полон достоинств, которые обратил против королевской власти. Этим вы обосновали своё требование казнить его. Конечно, я ваш король, но я не балар. Я из другого мира, и в нашем мире так не поступают. Если князь Брост мог, но не желал служить Брамону, то это ещё не значит, что он не станет служить мне, — он поднялся и взглянул на пленного. — Князь Брост. Я решил вашу участь. Вы назначаетесь губернатором дальних провинций со всей полнотой власти вплоть до взыскания налогов. Вы сможете самостоятельно принимать решения, но будьте уверены, что я буду пристально наблюдать за вами. Надеюсь, вы больше не допустите ошибок.

В зале повисла тишина. Даже слышался какой-то треск. Наверно, это разряжался от гнева глава оппозиции. Его надули и обставили. Его выставили предателем, лишили поддержки провинций и наградили смертельным врагом в лице Броста.

Король сошёл с помоста, но, прежде чем удалиться, обернулся к ошарашенному губернатору.

— Можете забрать свою армию и возвращаться домой. Но ваша прекрасная дочь останется здесь. Нехорошо лишать нас радости лицезреть такую красоту.

Он ушёл. Вим, испуганная и опустошённая, смотрела ему вслед. Было ясно, что она остается здесь в качестве заложницы. Но разве могла она возразить, если от этого зависела жизнь отца и её боевых друзей? Ей хотелось заплакать от унижения, но она сдержалась.

— Не волнуйся за меня, отец, — произнесла она. — Я не дам себя в обиду.

Ещё один балар из присутствующих был поражён в самое сердце этим решением. Принц Элку, как и подобает влюблённому, вспыхнул от ревности, и его воображение тут же нарисовало ему сцены коварных обольщений и жестокого насилия над его возлюбленной. Он стиснул пальцами рукоятку меча и тут же получил щелчок отцовским хвостом.

— Наше время не пришло, — прошипел Линна. — Её ты всё равно потерял. Но мы ещё посмотрим, кто проиграет в этой игре.

I

Я ехала к Зелёному озеру всю ночь. Похоже, мой скакун был переполнен космической энергией, которой нахватался на горном пастбище. Ему не терпелось выплеснуть излишки, и он с дьявольским задором барабанил копытами по дороге. Я уже давно не разделяла его радости по поводу возможности пробежаться на сверхмарафонскую дистанцию. Мне было тоскливо. Так бывает иногда, нахлынет вдруг, и никуда не денешься. Бог с ними, со сверхспособностями, с полным отсутствием чувства голода после суток скачки, когда в эти сутки маковой росинки во рту не было, с наличием опасного противника вкупе с опасной ситуацией, с необычной возможностью обозреть и понять эту ситуацию, как поле боя с высоты птичьего полета. Над головой сияли звёзды, чуть подёрнутые светящейся паутинкой туманностей. Ночной лес, особенно крепко спящий перед пробуждением, оглашался только задумчивым шёпотом ветра в листве деревьев, да дробным топотом копыт моего коня. Мне было пусто и грустно. И эти две вселенные — грусть и пустота затопили всё вокруг. Я снова со щемящей болью почувствовала своё одиночество, ощутила себя маленькой точкой, движущейся по шару крохотной планеты, затерянной бог весть где в этом огромном и холодном космосе. И где-то в этом космосе была другая точка…

Я невольно закрывала глаза, пытаясь уловить или хотя бы представить себе, где сейчас он, мой милый, без которого так пуст и грустен мир. Какие-то размытые неясные видения мелькали в моём мозгу, и голова начинала гудеть от невольного напряжения. Мне никогда не удавались такие фокусы, но я почему-то постоянно пытаюсь это сделать. На что я надеюсь? А, может, мне просто нужно на что-то надеяться, и думать, что куда б я ни шла, я всё равно иду навстречу ему? Так оно и есть. Но расстояние, к сожалению, кажется абстракцией только тогда, когда сама преодолеваешь его. А когда пытаешься дотянуться до любимого, понимаешь, как оно объективно. И как велико, если даже боли его, может, даже смерти не почувствуешь в тот миг, когда ворвётся холодный или раскалённый металл в его тело…

Я видела, как наяву, его смеющиеся глаза, лицо, покрытое нежным золотистым загаром, длинные густые волосы, которые развивал ласковый вечерний бриз… Это были воспоминания, но я погрузилась в них, теряя ощущение реальности. Это лучше, чем думать о холодном или раскалённом металле. «Думай обо мне, и мы будем вместе»…

Моё лирическое отступление закончилось на рассвете. Небо уже голубело над головой, и первые лучи солнца светили из-за Последнего Хребта. Конь резво взбежал по дороге, оставив позади прохладное дно Зелёного озера.