— И так всю жизнь помогать другим? Сражаться интереснее.

— Это тоже от тебя не уйдёт. Драк в твоей жизни будет более чем достаточно. Можешь мне поверить. Только запомни одно старое правило: схватка предотвращённая есть схватка выигранная.

Тахо с глубокомысленным видом кивнул. Мне стало смешно.

— По теории, дорогуша, всё просто, — произнесла я. — Людям нужно помогать, потому что они хорошие изначально, и им всегда можно помочь, по крайней мере, теоретически. Воплощённое Зло — это Слуги Тьмы и их приспешники, а выявить их — много ума не надо. Итак, сразу ясно, откуда всякой мерзостью несёт. А на деле, вот сидим мы здесь с тобой в изгнании и ни черта не делаем, потому что от нашей помощи пока вежливо отказываются, а сражаться вообще не с кем. А время, между прочим, идёт.

— Да, у меня уже семестр начался, — подтвердил Тахо.

— А у меня где-то там не по дням, а по часам родное чадо растёт, и мне вместо того, чтоб тут околачиваться, лучше б с ним быть.

— И чего делать?

— Нервную систему укреплять, — вздохнула я.

— Ага… — протянул Тахо. — Но ты мне всё равно всякие такие вещи рассказывай. Вдруг пригодится.

— Ладно. Делать-то всё равно нечего, а для общего развития не помешает.

Временами меня моё философствование начинало злить. Что-то во мне противилось рассудительной мудрости рациональных миров. Всё чаще я хотела удрать подальше от своего маленького приятеля и, войдя в транс, попытаться поупражняться в бергарском фехтовании. У меня аж мышцы гудели, и стоило закрыть глаза, как я машинально начинала проигрывать про себя целые поединки. Время шло, и оно шло совсем не так бесполезно, как мне порой казалось. Помимо ясно ощутимых успехов, были и другие, те, которые копились в глубине, готовые в нужный момент выплеснуться на поверхность и сформировать необходимый образ действия.

ІV

Спала я теперь совсем мало. Возвращение памяти, начавшееся больше года назад, теперь превратилось в постоянную мыслительную деятельность. Когда Тахо засыпал возле очага, я садилась на своё ложе и начинала вспоминать былое. Я грезила с открытыми глазами, и иногда мне начинало казаться, что я превращаюсь в последнюю бергару. Моё лицо менялось, тело становилось крупнее и крепче, и, самое главное, я начинала думать, как она, спокойно, быстро и решительно. Это было похоже на медитации, но всё же это были лишь воспоминания, выплывавшие из глубины времён. Воспоминания о жарких космических боях, о засадах в отрогах чёрных скал, о схватках с монстрами доисторических джунглей забытых планет, о встречах со странными существами из далёких миров.

— Да, интересная у меня была жизнь, — бормотала я, не чувствуя противоречия в этих словах, потому что это действительно была моя жизнь. И, вспоминая о ней, я вновь ощущала всё ту же тоску по чему-то неведомому, знакомую мне по этой жизни, всё ту же уверенность, что впереди больше хорошего, чем плохого, и всё ту же любовь, наполненную болью разлуки, но счастливую уже хотя бы оттого, что она есть.

Кристоф… Я думала о нём постоянно, и эти мысли проникали даже в эти мои воспоминания. Мне казалось, что тот темноглазый лозгар, воин-полукровка, которого я так любила в той, самой первой моей жизни, и который так самоотверженно любил меня, это был тоже он. Ведь бывает же неосознанные, предварительные инкарнации, служащие как бы трамплином к звёздному рождению. Я искренне верила в возможность такого чуда, потому что он должен был быть и там, коль скоро, здесь он заполнил собой весь мир.

Я думала о нём, сидя длинными, бессонными ночами возле очага. Мне снился его смех, когда я, наконец, засыпала, а, просыпаясь, в первые мгновения я была уверена, что он где-то рядом. Мне до слёз хотелось быть с ним, и тихая грусть временами перерастала в такое отчаяние, что мне хотелось бросить свой вызов в лицо небесам. Но кому, о чём? Древняя истина гласит: чтоб сохранить духовную силу Воин Духа должен страдать, а лучшее страдание — это страдание любви. Оно возвышает, закаляет дух и не даёт очерстветь сердцу. «Не бойся боли. Бойся бесчувствия…»

А дни летели, и хорошо, что они летели здесь, в этой старой башне, неизвестно каким космическим ветром занесённой из иного мира в наше измерение. Пусть это был и давно опустевший дом, но всё же это был мой дом.

Противника всё не было, ничто не предвещало скорую перемену ситуации, и балары, то ли заблудились, то ли застряли где-то в полном составе своего флота. И единственным происшествием стала находка Тахо.

Однажды, вернувшись из леса с торбочкой съестных припасов, я услышала в доме какой-то лязгающий звук. Войдя, я увидела своего друга за интересным занятием. Он усиленно тёр о камень какую-то чёрную железяку. Увидев меня, он даже вздрогнул от неожиданности, а потом вдруг оскалился и прорычал на языке анубисов, коий почитал ругательным:

— Это моё! Я нашёл!

— Дай сюда, — велела я, заинтригованная его поведением.

— Моё! — гавкнул он, и мне показалось, что, протяни я руку, он вцепится в неё зубами.

— Тогда забирай и проваливай отсюда!

Он заскулил:

— Ну, у тебя же есть настоящий меч… Я тоже хочу-у-у!

— Давай! — прервала я его вой.

Он тяжко вздохнул и, вытерев нос рукавом, отдал мне свою железяку. Это был старинный меч, поржавевший, но ещё неплохой, с длинным, равномерно сужающимся к острию клинком и витой бронзовой гардой. Длинная рукоять, предназначенная для захвата двумя руками, в виде медведя, борющегося с обвившей его огромной змеёй, была выточена из янтаря или специально обработанного дерева.

— Это его меч, да? — спросил Тахо, дрогнувшим голосом.

— Торраса? Нет, — я внимательно осматривала находку. — Это местный меч. Он похож на те, что носят дворяне Дикта, к тому же материал рукояти… Где ты его нашёл?

— На самом верху, — он ткнул пальцем в стропила крыши.

— И пытался его наточить, да? Ты мог его испортить. Заточка и чистка клинков не меньшее искусство, чем их изготовление. Даже острый клинок при неправильной обработке не станет резать. Ну-ка, вон возле ложа два каменных диска и брусок… Дай-ка их сюда.

— Но меч мой, — умоляюще напомнил Тахо. Он поплёлся к ложу и принёс точильные камни Торраса.

На шлифовку старого клинка ушло несколько часов. Нужно было очень осторожно удалить тёмный слой и ржавчину, не повредив аккуратной и сложной отделки. Под слоем грязи оказался белый твёрдый металл, украшенный витым орнаментом насечки из голубого золота. По краю замысловато собранной лентой тянулись загадочные письмена. Безусловно, это было настоящее сокровище, и я пожалела, что его не видит мой муж. Он был бы в восторге и от изящной формы клинка, и от изысканной насечки, и от бронзовой гарды, прекрасно сочетающейся со светящимся изнутри медведем.

Полюбовавшись своей работой, я отдала меч щенку.

— Отполируй рукоять ветошью и осторожно почисти бронзу, но учти, ты можешь пользоваться мечом только здесь. С Диктионы ты его не увезёшь.

— Ладно, — радостно кивнул Тахо и потащил меч к себе на подстилку, ворча что-то о том, что он теперь настоящий воин, а я подумала, что этому воину вряд ли удастся оторвать меч от земли, не то что на кого-то замахнуться.

І

Песчаные бани Эрикура были переполнены. Измученные зноем балары спускались в освещённые искусственными солнцами подземелья, чтоб побарахтаться в тонком белом песке, привезённом из Млечной долины. Серые рабыни, рождённые в барханах Пепельного моря, и сами похожие на подёрнутые пеплом головни, прислуживали клиентам, поднося им смоченные в вязком нектаре хрупкие веточки съедобного кустарника и хорошо просушенных ящерок. Они же старательно натирали тела гостей серебристой пылью, удаляющей грязь и придающей блеск чешуе. Аристократы, воины и торговцы вперемешку млели в гранитных ладьях на песке. Их было слишком много, чтоб разбирать сословия и звания. Над столицей висел раскалённый диск солнца. Такой свирепой жары не помнили даже старожилы.