— Идите сюда, я покажу вам зал для медитаций, — сказал Энгас, и его мрачное лицо показалось мне слишком уж явным диссонансом с окружающей красотой и моим собственным восторгом.

Он повёл нас в большой зал, где потолок подпирали тонкие витые колонны. Он был пуст, только в самом центре возвышалась выточенная из янтаря подушка. Она была такой округлой и гладкой, что казалась мягкой, и лишь матовый блеск напоминал о её каменной жёсткости.

Окон в зале не было, как, впрочем, и внешней стены, в которой их можно было прорубить. Зал был распахнут на улицу. От поросшего высокой травой двора его отделял только парапет, украшенный рельефным орнаментом. Здесь дышалось ещё легче, чем в лесу, словно свежесть и ароматы леса помножились друг на друга. И прямо отсюда открывался великолепный вид на широкий двор, расцвеченный яркими цветами, на ветвистый дуб, стоявший неподалёку, на веселый зелёный лес, стеной вставший за его спиной, а выше, над кронами деревьев темнели изломами крутые скалы, переходящие в голубую гору, уступами поднимающуюся к самому небу, лучезарному, как сапфир. И пока мой взгляд скользил всё выше от пёстрого разноцветья двора до безоблачных небес, я чувствовала, как замирает сердце и где-то в глубине души нарастает разрыв между реальным миром и этой идиллией, и как этот разрыв тает, делая реальность частью мечты и, как мечта и реальность тают, оставляя место лишь для лазурного сияния.

А потом на уступе горы, на фоне этого сияния, я заметила тёмный усечённый конус в окружении радужного ореола. Я зажмурилась, до боли сжав веки, и снова открыла глаза. Видение не исчезло. Древняя башня из почерневших от времени и непогоды валунов всё также темнела, в перекрестье лучей. И я узнала эту башню. И давняя утрата болью резанула по сердцу. Я ничего не вспомнила, я ничего не поняла, я просто перемахнула через парапет и устремилась туда, к порогу моей любви.

Я в одно мгновение миновала двор и углубилась в лес. Башня исчезла из виду, но я знала, где она, и бежала к ней, перепрыгивая через ручьи и упавшие деревья, продираясь сквозь кусты и заросли папоротников, разбрызгивая воду из зелёных стоячих лужиц, распугивая птиц и зверьков, петляя между деревьями. Я выбежала из леса и оказалась у подножия скалы. Тропы не было, но я снова увидела мою башню. Её радужный ореол рассеялся, теперь она грозным стражем стояла, возвышаясь над долиной.

Грозным стражем! Мысль отчаянной птицей заметалась в душе, и я начала карабкаться вверх, цепляясь за малейший выступ, за любую трещину. Я сдирала в кровь руки, но что-то словно звало, тянуло меня туда. Я слышала неясный голос, обрывки разговоров, смех и звон стали. Я чувствовала горький запах горных трав, видела другие горы, огромные, зелёные у подножий и белые у вершин, окутанных шалями облаков, видела длинное серебристое озеро в каменистой ложбине, ледяной водопад, низвергающийся в круглую чашу небольшого озерка, окружённого лесом. Высокие деревья, клонящиеся под порывами холодного ветра, и свинцовые тучи, быстро мчащиеся по низкому небу. Это было как наваждение, и всё кончилось, когда я оказалась на небольшой площадке возле башни.

Я стояла у её стен, и слёзы текли по моему лицу. Я смотрела вокруг и видела, как всё изменилось за столько веков. Я узнала долину, но вместо селения в ней шумел лес. Я отыскала озеро, но оно превратилось во впадину с чёрным дном. Я нашла глазами круглую чашу, но леса вокруг уже не было, и лишь тонкий ручеёк серебрился вместо водопада. Не было той тропы, которой я пришла сюда в первый раз, но мимо пустой башни проходила пыльная дорога. И лишь запах трав, лишь опрокинутый океан пустынного неба, лишь старый дом с зияющим чернотой дверным проёмом остались прежними. Я шагнула к нему. Ноги не слушались. Мне хотелось упасть на землю и разрыдаться, но кто утешит меня теперь, через столько веков? Я добрела до двери и, наклонившись, вошла. И башня, и притолока входа стали ниже с тех пор, но разве это место не заслуживает поклона?

Тяжёлые тёмные стены и полуобвалившаяся каменная лестница, ведущая на самый верх, истлевшие доски на полу, там, где стоял крепко сбитый стол и грубые скамьи. Что-то странное и пыльное на широком каменном ложе. И круглый очаг у стены. Вот тут, у огня лежала раньше шкура медведя. Не рогатого, а простого чёрного медведя, которого перед самой весной убил в горах Торрас. Торрас… Я ведь даже забыла его имя. Но ведь это было здесь, у этого очага он целовал меня, уложив на тёплую мягкую шкуру. Поленья потрескивали в огне, а за стенами выл ветер. И его губы были тёплыми и свежими. Его поцелуи горчили, как горные травы.

V

Конский топот я услышала, когда сидела на каменном ложе, обняв руками колени. Слёзы уже высохли, и в душе было пусто, как в этой заброшенной башне. Энгас и Тахо вошли и огляделись по сторонам.

— Ты чего это так рванула? — воскликнул Тахо, присаживаясь рядом на край ложа.

— Мы будем жить здесь, — не отвечая на его вопрос, произнесла я.

— Здесь? — он с возмущением огляделся снова. — Ты чего? Совсем уже? Тут холодно, неуютно как-то. Даже мебели нет. Всё сгнило.

— Ты привёл моего коня?

— Естественно!

Я молча встала и вышла. Отвязав от попоны свою сумку, я вернулась и бросила её на ложе, а потом отцепила с пояса Налорант и положила на исцарапанную каменную подставку для меча возле изголовья.

— Ты что это, серьёзно? — не унимался Тахо. Я молча взглянула на него. — Ладно, ладно, — поспешно закивал он. — Пусть будет так. Мы останемся жить в этих руинах, продуваемых ветрами, закаляя тело и дух. Но скажи хотя бы, почему?

— Потому что это мой дом.

Тахо чуть не задохнулся от изумления.

— Первое испытание ты выдержала, — произнёс Энгас. — Эта башня стоит на перекрёстке звёздных меридианов, в центре пересечения энергетических потоков. По преданиям именно здесь когда-то произошло соединение нашего измерения с другим, после чего и появилась эта башня.

Я слушала его, думая, что мне нет дела до звёздных меридианов и энергетических потоков. Это башня Торраса и, хотя это было невероятно, я кожей чувствовала тепло, оставшееся от его присутствия.

— Я уезжаю, — продолжил Энгас. — Будьте осторожны и не спускайтесь на другую сторону от перевала. Болотные люди не любят гостей. Прощайте.

Он ушёл. Я молча смотрела ему вслед. Топот его коня стих внизу, на дороге, которой раньше не было. Я снова забралась с ногами на ложе и села, сжав руками голову. Что мне теперь делать со всем этим? С этой башней, которой здесь не должно быть. С Торрасом, погибшим много веков назад в другом мире. С собой.

— Ну, и чего делать будем? — спросил Тахо, наклонив на бок свою красивую остроухую голову.

— Я сейчас как раз об этом думаю, — вздохнула я.

— Ты, и правда, жила здесь раньше?

— Не совсем здесь и не совсем я.

— Как это?

— Ну, понимаешь, у Скайрейнджера не одна жизнь. Вернее, живёт он один раз, но эта единственная жизнь проходит в мире между измерениями, где нет ни времени, ни пространства. Это жизнь Воина Духа. Она осмыслена, но бездеятельна, потому что бестелесна. Чтоб делать своё дело, ему нужно воплощаться в людей, обычных людей, которые живут немного дольше других и могут немного больше.

— Я знаю, это называется инкарнации.

— Верно. Так вот, эти инкарнации связны единой бессмертной душой, но, в сущности, это разные люди, живущие в разных мирах и в разных временах. Они могут вспоминать свои предыдущие жизни, но только в своём измерении. А для Воина духа, живущего в мире между измерениями, все измерения равны, и он может воплотиться в любом из них. Значит, в каждом измерении у него есть своя память, закрытая для других. Но иногда происходит накладка, внезапное пересечение информационных полей и вдруг вспоминаешь что-то, что было в ином мире. Вот так и теперь. Мне кажется, что я когда-то жила в этой башне, но на самом деле это была не я, и эта башня находилась в ином измерении. А, может, это и не та башня, а лишь материализованная проекция той башни. Наверно, потому меня и послали сюда, чтоб я увидела эти стены и прикоснулась пальцами к вечности, пережив то, что было когда-то не здесь и не со мной.