— И что теперь? — сипло спрашиваю, комкая в руках блокнот. — Как с этим всем быть? Неужто и впрямь Игоря подставили? Как теперь его вытаскивать?

— А вытаскивать будем, — уверенно заявляет адвокат, пряча бумаги обратно в портфель. — Подадим апелляцию, представим новые доказательства. Глядишь, и срок скостят, а то и вовсе на свободу выпустят. Мы теперь не с пустыми руками в суд пойдем.

Киваю, шмыгаю носом. Господи, неужели получится? Неужели я смогу вырвать Игоря из лап этой тюремной машины? Смогу снова прижать его к груди, утонуть в родных объятьях?

— Спасибо вам, — искренне говорю, утирая непрошеные слезы. — Даже не представляете, как я вам благодарна. Если бы не вы…

Адвокат лишь отмахивается. Дескать, это моя работа. Не стоит лишний раз рассыпаться в признательности. Но я-то вижу — проникся. Прочувствовал всей душой и сердцем нашу беду. И теперь костьми ляжет, а поможет.

На том и расстаемся. Виктор Алексеевич уходит, а я плетусь обратно в свой отдел. Кручу и так и эдак разговор с Власовым. Ведь надо же, как спелся, голубчик! А еще другом называл, божился-клялся!

Теперь понятно, отчего Игоря подставили. Отчего так легко и складно в тюрьму упекли. Не зря, выходит, Александр с этими бумажками припёрся. Знал, что по больному ударит. Что червячок сомнения запустит.

Вот только одного в толк не возьму. Какой ему резон в наши дела лезть? Зачем так подробно, с доказухами, Сергея Палыча топит? Что ему Игорь — сват, брат, двоюродный дядя?

Хотя, с другой стороны — какая теперь разница? Главное, что истина наружу вылезла. А уж кто ее за шкирку вытащил — дело десятое.

Остаток дня проходит как в тумане. Я механически разбираю бумаги, стучу по клавишам. А в голове роятся горькие, тяжелые мысли. Да уж, Мариша, вляпалась ты по самое не хочу. Это надо же — собственного шефа подозревать! На святое покусилась — на дружбу мужскую, на доверие.

Хотя чего уж теперь сокрушаться. Назвался груздем — полезай в кузов. Сама напросилась, сама во все это вникать стала. Теперь выкручивайся, выплывай. Да мужа своего спасай, раз такое дело.

Вечером забегает Светка. Плюхается рядом на диван, пихает локтем в бок:

— Ну? Рассказывай давай, что там у тебя стряслось-то? Глаза горят как у кошки, сожравшей пуд валерьянки! Чую, не просто так адвокат нарисовался.

Со вздохом выкладываю подруге все как на духу. И про подозрения насчет шефа, и про документы, предоставленные Александром, и про сегодняшний спектакль в кабинете. Светка охает, всплескивает руками. То краснеет, то бледнеет. Кусает губы, качает головой:

— Вот же гнида этот Власов! Вот же сволочь последняя! Кто бы мог подумать! А еще в друзьях числился, на дачу приглашал! Тьфу, мразота!

Молча киваю, отхлебывая уже остывший чай. Да уж, открытие так себе. Не ожидала я от Сергея Палыча такого финта ушами. Всегда казался порядочным человеком, не способным на подлость.

— Ладно, Марин, ты это… Ты держись! — горячо убеждает Светка, стискивая мое плечо. — Прорвемся! Главное, теперь есть за что зацепиться. Есть, чем в морду этим крючкотворам тыкать! А там и до Игорька рукой подать. Освободим, никуда не денется!

Вымученно улыбаюсь, шмыгаю носом. Хотелось бы верить. Ой как хотелось бы! Да только где-то внутри свербит нехорошее предчувствие. Слишком уж все складно получается. Подозрительно складно. А в жизни так не бывает — это я уже усвоила.

Светка засиживается за полночь. Под конец даже Лео устает от наших охов-вздохов, плетется на кухню. Видать, только там и можно поспать спокойно, без душещипательных разговоров.

Наконец провожаю подругу, закрываю за ней дверь. И сползаю по стене, обессиленно прикрыв глаза. Господи, ну за что мне все это? Чем я так провинилась, что теперь расхлебываю такой кошмар?

Ворочаюсь полночи без сна, пялюсь в темноту. А перед глазами стоит перекошенное лицо Сергея Палыча. Его злой, затравленный взгляд, трясущиеся губы. Неужели он и правда мог пойти на такую подлость? Подставить Игоря, упечь за решетку? Лишь бы скрыть собственные грешки, сохранить репутацию?

К утру забываюсь тяжелым, беспокойным сном. Мне снова снится Игорь — осунувшийся, с потухшим взглядом. Он протягивает ко мне исхудавшие руки сквозь решетку, шепчет: "Мариша, спаси!". А я срываюсь с места, бегу к нему. Но железные прутья не пускают, отбрасывают назад. И остается лишь кричать, захлебываясь слезами. Кричать и тянуть руки в пустоту.

Просыпаюсь в холодном поту, сажусь на кровати. Леопольд испуганно дергает ухом, смотрит вопросительно — мол, ты чего, хозяйка? Неужто совсем крыша поехала на нервной почве?

— Да если б знал ты, Лео! — шепчу, почесывая кота за ухом. — Сама уже не понимаю, что за чертовщина творится. Куда ни кинь — всюду клин. И выхода не видать.

Со стоном сползаю с кровати, бреду на кухню. Щелкаю кнопкой чайника, на автомате бросаю в кружку пакетик. Нужно прийти в себя, собраться. Впереди долгий и тяжелый день. Новая встреча с адвокатом, обсуждение дальнейших действий. Да и Александру нужно отзвониться — как-никак, обещала сообщить о результатах.

Кстати об Александре. Я прямо-таки кожей чувствую — он что-то недоговаривает. Есть в нем какая-то недосказанность, затаенный смысл. И дернул же черт с ним связаться!

С другой стороны — если бы не его "компромат", сидеть бы мне сейчас и гадать до посинения, отчего Игоря закрыли. А теперь хоть какая-то определенность появилась. Хоть зацепка, за которую можно уцепиться, к свету выкарабкаться.

Делаю последний глоток, решительно ополаскиваю кружку. Все, Мариша, кончай сопли жевать. Впереди бой, и ты должна быть в форме. Ради Игоря, ради вашего будущего.

С этой мыслью плетусь в ванную, включаю воду погорячее. Пусть хоть кипяток смоет всю усталость, весь страх и сомнения. Мне сейчас отвага нужна, железная воля. Чтобы не сломаться, не сдаться на полпути.

Вылезаю из душа, критически осматриваю себя в зеркало. Да уж, красотка. Бледная до синевы, под глазами круги, скулы заострились. Но ничего, сейчас замажем, припудрим. В конце концов, я же не на конкурс красоты собралась. А на важную встречу, от которой, может, судьба любимого зависит.

Одеваюсь, невидящим взглядом шарю по полкам. Так, ключи, телефон, документы. Вроде ничего не забыла.

Застываю у двери, прикрываю глаза. Господи, дай мне сил! Не дай пасть духом, струсить в последний момент. Я должна пройти этот путь — тернистый, полный боли и разочарований. Но пройти и дойти. До победного.

Со вздохом распахиваю дверь, шагаю на площадку. Лифт гудит, неторопливо везет меня вниз. А я стою, вцепившись в сумку побелевшими пальцами. Страх колотится в горле, мешает дышать. Но я стискиваю зубы, запрещаю себе раскисать. Нет уж, Сергей Палыч, хрен тебе, а не сломленная Мариша. Наивная дурочка умерла. Вместо нее теперь боец, готовый сражаться за свою любовь.

Выхожу из подъезда, вдыхаю полной грудью морозный воздух. Ну все, Игорек, держись. Я иду. Иду к тебе, сквозь беду и отчаяние. И обязательно дойду, вытащу. Потому что люблю. Сильнее страха, сильнее самой смерти люблю.

Расправляю плечи и решительно шагаю вперед. Только вперед, не оглядываясь. Что бы ни случилось дальше, я приму бой. Потому что за моей спиной — самое дорогое, что есть на этом свете. И я готова костьми лечь, но отвоевать наше счастье у судьбы.

Такси подъезжает к зданию суда, я расплачиваюсь и вылезаю из машины. Сердце бешено колотится, ладони потеют. Ну все, Мариша, момент истины настал. Сейчас все и решится — быть Игорю на свободе или гнить за решеткой.

Поднимаюсь по широким ступеням, распахиваю тяжелую дверь. В просторном холле уже толпится народ — истцы, ответчики, их родственники, адвокаты. Сразу чувствуется нервозность, напряжение. Еще бы, не на праздник люди собрались.

Встречаю взглядом Виктора Алексеевича, киваю. Подхожу, здороваюсь. От него пахнет дорогим парфюмом и сигаретами. Глаза цепкие, внимательные. Как у ищейки, идущей по следу.