— Он умный человек, — говорю я, подходя к бару. — Две содовые с лаймом, без соломинок.

Чарли улыбается.

— Вы спасаете черепах? (прим. пер.: Каждый год от пластика задыхается и страдает более 100 тысяч морских обитателей. Размер и форма трубочек делает их крайне опасными для морских животных и птиц. Так, по оценкам, 71 процент птиц и 30 процентов черепах имеют изделия из пластика в пищеводе, что в половине случаев ведет к летальному исходу).

Я отвожу взгляд в сторону и говорю:

— Да, и не стоит сосать что-то во время разговора с коллегами — это показывает слабость.

— Ааа. — Она кивает, а затем шепчет: — Это говорит о том, что Вы не готовы прихлебывать, это мне абсолютно понятно. И знаете что, люди? Рэт Тревор Уэстин не пресмыкается.

Она ударяет ребром ладони по столешнице бара, но затем откидывается назад и снова натягивает на лицо фальшивую улыбку.

Какого хрена, мне теперь делать с этой девушкой?

А еще… она права. Я ни перед кем не пресмыкаюсь.

И… мое второе имя не Тревор.

— Знаете, наблюдать за тем, как Вы общаетесь с людьми, — восхитительное зрелище.

Мы сидим за столиком в сторонке и поглощаем закуски, которые Чарли собрала для нас, пока я заканчивал разговор с китайским высокопоставленным лицом. На самом деле закусок очень много.

Она словно официантка оббежала все столы с едой и наполнила для нас огромный поднос. Я благодарен, потому что умираю от голода после многочисленных бесед, которые мне довелось вести. Благотворительная сторона бизнеса — это моя основа, моё детище, то, что меня волнует больше всего: помощь детям. Больным, бедным, недооцененным. Если ребенку нужна помощь, я хочу быть тем, кто окажет её. Именно ради них я хожу на эти мероприятия, чтобы собрать больше денег, пожертвований, людей, которые будут спонсировать мой фонд. Если бы не дети, я бы сидел дома, засунув одну руку в штаны, с пивом в другой — ага, парень из братства.

— Врешь? — спрашиваю я, целиком запихивая в рот тартар из тунца.

— Нет, я бы не стала врать насчет этого. У Вас отлично получается. Очень гладко. Вам ни разу не понадобилась моя помощь. Немного грустно, что я не смогла почесать грудь.

— Да, это ужасно.

Она игриво толкает меня ногой под столом.

— Гляньте-ка, как Вы расслабились. Снимаете броню во время светских мероприятий?

— Просто немного раскрепощаюсь.

Ее глаза загораются, и, черт возьми, я чувствую, что хочу ответить ей взаимностью.

Видя, как она счастлива, радуется моей реакции, у меня тянет в паху, и мне хочется сделать гораздо больше, чтобы продолжать наслаждаться ее реакцией.

— Я знала, что под непроницаемой деловой внешностью скрывается светлая сторона.

— Не ищи во мне свет. Его мало и он запрятан очень глубоко.

— Почему? — спрашивает она, наклоняя голову, и ее волосы рассыпались по обнаженным плечам. — В офисе постоянно говорят, какой Вы хороший, замечательный человек, но я чувствую, что Вы скрываете это от меня. Почему?

— Я ничего не скрываю, просто выполняю работу. Люди, которые работают на меня, в другом качестве, должны знать, что есть кто-то, кто наблюдает за ними. У нас с тобой другие отношения. Ты работаешь непосредственно на меня, поэтому мы работаем, а не играем.

— Что ж… в этом есть смысл. Печально. Время от времени мы можем веселиться.

— Ты можешь, — говорю я, делая глоток своего напитка. — У тебя есть время для танцев и медитации, но я буду работать. Я всегда отдаю предпочтение работе.

— Это меня огорчает. Вам тоже нужно веселиться, мистер Уэстин.

— В свободное от работы время я развлекаюсь, но в офисе, в пример своим сотрудникам, я не отвлекаюсь от дел, потому что многие зависят от меня. Я не могу терять концентрацию. Однажды я это сделал. Больше не буду.

Чарли молчит и берет кокосовую креветку (прим. пер.: Кокосовые креветки — блюдо из креветок, приготовленное с использованием креветок и кокоса в качестве основных ингредиентов), обмакивая ее в тайский сладкий соус чили, прежде чем отправить в рот. Оглядывает комнату и вздыхает. Проглотив, она говорит:

— Интересно, у всех этих людей такой же склад ума, как у Вас? Работа. Работа. Работа. Если да, то это довольно удручающее зрелище — смотреть на всех этих прекрасно одетых людей, осознающих, что если откинуть их дизайнерские платья и смокинги, сшитые на заказ, то внутри у них мрак.

Я тоже оглядываю помещение, вижу людей в другом свете и не могу отделаться от мысли, что Чарли на самом деле права. Уверен, что если бы с этих людей содрали кожу, то вместо бьющегося красного органа было бы сморщенное черное сердце.

По крайней мере, я не бездушный, это всего-навсего ширма. Но это ей знать необязательно.

— Если Вы все время работаете, как же веселитесь?

Я потягиваю свой напиток и подумываю о том, чтобы проигнорировать ее, но она выглядит грустной — словно я подвел ее, — ненавижу ее поникшие плечи и печаль в глазах.

— Мои лучшие друзья. С ними мне весело.

— Мистер Скотт и мистер МакКул?

Я киваю.

— Да, мы вместе учились в Йеле. Роарк был студентом по обмену, а Брэм, ну, он был популярным парнем в кампусе.

— А Вы…

Я вытираю лицо салфеткой и бросаю ее на пустой поднос.

— Умный.

— Ах, умник. В этом есть смысл. Могу поспорить, у Вас, ребята, была куча неприятностей?

Я качаю головой.

— Нет, мы просто веселились. Слишком часто веселились, но никогда не попадали в неприятности. — Я откинулся на стуле и уставился на толпу, не в силах смотреть Чарли в глаза, когда рассказываю о своей личной жизни. Ее реакция настолько бурная, что я впадаю в ступор. — У нас есть лига фэнтези-футбола. Каждый год мы делаем ставку, большую ставку, не денежную, на поступок. В прошлом году Брэм проиграл, и это стало началом его преследования моей сестры. Он говорит, что проиграл специально, но мы ему не совсем верим.

С другой стороны, никто специально не сажает Рассела Уилсона на скамейку запасных.

— Правда? Это очень мило. Итак, на что ставите в этом году?

Я пожимаю плечами.

— Пока не знаю, возможно, придумаем какую-нибудь глупость, о которой потом пожалеем. Так всегда происходит, но мы подписываем контракты, поэтому должны придерживаться условий пари.

— Это, — она смеется, — впечатляет, но, думаю, я и не ожидала ничего другого от вас с мистером Скоттом. Я не знакома с мистером МакКулом, но скажу, что его ирландский акцент приятно слышать по телефону.

— Когда он пьян, все становится еще хуже. Невозможно понять ни слова из того, что он говорит.

— И он встречается с дочерью своего клиента, верно?

Я киваю.

— Ага.

— Значит, Вы одиночка из тройки. Если только… Ох, это было ужасное предположение. Я просто решила, что у Вас нет пары, так как не слышала, чтобы Вы находили время для девушки или еще чего-нибудь. Простите, я не хотела…

— Я одинок, — перебиваю ее, не желая, чтобы она и дальше болтала без умолку. — Так проще.

— Уж мне ли не знать. Одиночество гораздо проще, чем разбитое сердце.

Она нервно смеется и отворачивается, а у меня все внутри переворачивается.

Разбитое сердце?

Кто-то разбил ей сердце? Не могу представить, чтобы кто-то пришел в ее жизнь, заполучил ее сердце и намеренно разорвал его на кусочки. Но, конечно, в мире существуют ужасные люди.

Я изучаю ее, отмечая, что в ее поведении что-то изменилось. Она немного ссутулилась, смотрит на свои руки, а не на меня. Она чего-то недоговаривает. Не то чтобы она обязана мне все рассказывать, поскольку это ее личная жизнь, но, как ни странно, я хочу знать об этом. После недели, когда меня засыпали приветствиями, когда каждый день после обеда мне доказывали, что я ошибаюсь, составляя список дел, когда меня кормили как чертову королеву, я хочу знать, что движет этой женщиной.

— Что…

— Оу, смотрите, а вот и мистер Фландерсон. Вы хотели с ним поговорить, а он, кажется, растерял свою компанию. Нам пора идти.