Отстранив чехов, рабочие отправились дальше. Николка чуть не задохнулся от обиды: на их деревяшки никто и внимания не обратил.

— А все ты… — уже в который раз упрекнул он Ахмета за ротозейство при дележе японских винтовок.

— И чего задираются, саранча зеленая? Вчера так же за винтовки хватались. Еле отбились от них.

— На драку вызывают…

— Чем все кончится? — озабоченно рассуждали рабочие.

О самоуправстве чехов шли разговоры по всему городу.

— Отобрать бы у них оружие да отправить к чертовой бабушке.

— Отбери попробуй: их тут восемь тыщ, не меньше. Да и казачье возле них крутится.

…Говорили не напрасно. Ахмет своими глазами видел казацких коней в богатой сбруе на станции. О чем вели разговоры казаки с чешскими офицерами — никто не знал. Иногда из вагонов доносились пьяные песни то на русском, то на чешском языках.

— Ты вчера драку видел? — спросил Николка Ахмета в субботний вечер.

Тот замотал головой: нет, он не видел никакой драки. Да и не мог ее видеть, был очень занят. Мама у него вышла из больницы и вместе с малышами собралась к сестре в деревню на все лето. Вот он и провожал их в дорогу…

— Эх, такое проворонил! — пожалел Николка. — Знатная потасовка была! Наши аккурат на работу шли через пути. С винтовками. На них и налетели офицеры чешские. Опять оружие стали отнимать и большевиков ругать. Наши-то не стерпели и давай их мутузить. Тут ихние солдаты прибежали, да вместо своих нашим стали помогать. Видно, тоже не любят своих офицеров. Один офицеришка выхватил наган и своего солдата пристрелил. Чекисты подоспели на ту пору и офицера-то в каталажку.

Сегодня целой ватагой в Совдеп явились. Крику было! Велят выпустить арестованного. А им говорят: «Не выпустим, потому как за убийство судить придется». Так ни с чем и ушли. Только шибко грозились, мол, плохо вам будет…

Белочехи грозились не зря. Той же ночью они оставили свои эшелоны, миновали станцию, рабочий поселок и окраиной города, лесом подошли к реке. Перейдя вброд, широкую, но мелкую речку, белочехи двинулись к стоящим на горе Красным казармам.

Федя давно не виделся со своими друзьями. Последние дни мать не отпускала его ни на шаг из дома. А дома скучно одному. Он то принимался приводить в порядок свою деревянную флотилию, хотя ручьи давно отшумели, то брался за бабки. Но играть было не с кем. Позвал было Марийку, но у нее ничего не получилось. Ей бы только возиться с тряпичной куклой на завалинке.

Возле нее пересыпал сухую землю из ладошки в ладошку трехлетний Сережа. Самый маленький Мишенька лежал в горнице на подушке, гукал и пускал пузыри. Он родился совсем недавно.

Вроде и большая семья, а играть не с кем. Тоска одна с малышами. А мать еще наказала следить за ними, не выпускать Марийку с Сережей за ограду.

— Время неспокойное, может кто и обидеть…

А тут Сенька с Васькой привязались, как репьи к собачьему хвосту. Раз по десять подбегали они к воротам, плевались в дырки от сучков и кричали:

— Эй, вы! Голяки! Скоро вам всем крышка!

Федя понимал: творилось неладное. А вот что, попробуй разберись. Отца почти не видел: он приходил поздно. Похудевший и чем-то озабоченный, вполголоса разговаривал с матерью. В последние дни только и разговоров было, что про белочехов.

Так хотелось Феде сбегать на станцию, посмотреть, что там, но мать держала ворота на запоре.

…В ту ночь всю семью разбудил громкий стук в окно:

— Товарищ Кущенко, откройте!

Иван Васильевич вскочил с постели, сбросил с петли дверной крючок, засветил лампу. В темном проеме двери, словно привидение, появился человек в сапогах, военных брюках и в одной рубашке. Он тяжело дышал, видать, бежал издалека.

— Что случилось, Могилев? — тревожным выкриком встретил его Иван Васильевич.

— Беда! Белочехи напали на Красные казармы… Захватили склад с оружием…

— Члены Совдепа знают? — торопливо одеваясь, спросил Иван Васильевич.

— Всех известили. Да что толку?..

— Как что толку? Будем бороться!

Отец ушел. Дни проходили один тревожнее другого. Ребята к Феде не заглядывали, тоже сидели по домам взаперти. Только Сенька с Васькой совсем обнаглели.

— Последние дни живете! Слышите? — они стучали палками по воротам и ставням, либо начинали швыряться через забор камнями.

Александра Максимовна то садилась чинить ребячьи рубахи, то начинала стирать белье, но ни одного дела до конца не доводила. Все валилось у нее из рук. «Чем накормить ребят?» — думала она. Картошка и квас с луком — вот и вся еда. Сундук под лавкой возле кухонного столика с Ильей Муромцем на крышке давно опустел.

Отец пришел через несколько дней поздно ночью. Шагал по дому тихонько, чтобы не разбудить детей. Потом торопливо поел и сказал матери:

— Плохи наши дела, Саша. Пока перевес на стороне врагов. Их тысячи, а у нас несколько сот винтовок. Враги захватили почту, телеграф, телефонную станцию. Почти безоружные, мы отрезаны от всего мира. Совдеп на время прекратил работу… Снова уходим в подполье, будем бороться. Народ сильнее, он победит рано или поздно…

Федя поднял голову, чтобы слышать каждое слово. Не все он понял. Ясно было одно: в город пришла беда. Недаром отец такой встревоженный, и мать вздыхает тяжко-тяжко.

Сын ждал, когда отец поужинает, ляжет спать, чтобы перебежать к нему с широкой кровати, где спали ребята «валетиками», прижаться к его груди, почувствовать отцовские широкие ладони на своей голове.

Ждал-ждал Федя и не заметил, как задремал. Лишь сквозь сон разобрал слова отца:

— Как разметались грузди…

Проснулся Федя от скрипа двери.

— Папа! Где папа?

— Спи, сынок. Ушел он. Дела у него, — тихо ответила мать. Она долго ворочалась в постели и вздыхала.

Ахмет с Николкой весь день крутились на станции: белочехи перевозили оружие к своим эшелонам. Новенькие винтовки поблескивали вороненой сталью, тускло отсвечивали наганы.

Захватчики в беспорядке сваливали награбленное на железнодорожную платформу, громко и непонятно разговаривали и смеялись.

— Радуются черти, — сердито бормотал Николка, выглядывая из-за угла склада.

— Черт-шайтан-собака, — вторил Ахмет. Они знали, откуда белочехи везли оружие и переживали не меньше взрослых.

Возле края платформы росла бесформенная гора железных ящиков, которая вдруг с грохотом рухнула. Несколько ящиков полетели на землю. Один из них раскрылся, из него высыпались винтовочные патроны.

— Шорт, — выругался чех. Он стоял на платформе и принимал с повозки боеприпасы. Солдат собрался спрыгнуть на землю.

Но тут подбежал Николка.

— Дяденька, давайте мы подсобим. Собирай, Ахмет, патроны! — распорядился он, а сам так посмотрел на друга, что тот его понял.

Пока Николка с трудом подавал солдату тяжелые ящики, Ахмет принялся ползать на четвереньках по земле…

— Все, дяденька, больше нету…

Солдат, довольный неожиданной помощью ребят, достал из кармана два куска пиленого сахару.

— Давай. Сахар, он завсегда сладкий, — ухмыльнулся Николка и хотел сунуть за щеку. Но Ахмет удержал его:

— Зачем так-та? Чай будем пить. Чай — сахар больно хорошо. Ходим землянка.

— Ходим…

Дома Ахмет старательно закрыл за собою дверь и долго вытягивал шею возле единственного оконца.

— Ты чего озираешься, как петух на коршуна? Вытряхивай давай, — не выдержал Николка.

Ахмет полез в карманы, за пазуху. Патроны оказались у него даже в сапогах.

— Молодец, Ахметка! Ну и молодец! — нахваливал Николка. — Я тоже прихватил пять штук.

Пересчитали. Патронов оказалось около сорока. Долго думали, где спрятать. И решили, что самым надежным местом будет глиняный горшок, в котором варили похлебку, а в лучшие дни бишбармак. Горшок завязали тряпицей и закопали в сенях.

Потом пили чай вприкуску и рассуждали: что же делать? К патронам нужны винтовки…