Южноурагорские города Благбург и Урфинбург, с которыми связаны последние несколько лет моей жизни, носили тяжкий след тех сражений. В ходе войны города были разрушены практически до основания. Когда же отстроили заново, было принято решение поместить главный офис Центра управления религиями именно в Урфинбург. Символизм своего рода: ведь именно тут, в Урагорах, был уничтожен один из последних оплотов деструктантов.

Победивший в войне альянс провозгласил Новую декларацию прав человека, которая во многом определила ход дальнейшего развития людской расы. Ключевым положением Декларации стал полный отказ от религии как социального явления. Гарантируя свободу совести, Декларация не запрещает иметь какие-либо убеждения, но религиозность приравнена к особо тяжкому виду экстремизма.

Формально, можно верить в некие высшие силы, но вот высказываться об этом вслух не стоит, потому что любая оценка религии, кроме отрицательной, обычно трактуется как пропаганда, а это уже уголовно наказуемое преступление. И даже если удастся избежать судебного преследования, работу вы точно потеряете, ибо никакому работодателю не хочется иметь в своём штате безумца, лояльного к религии. По той же причине отвернуться друзья и знакомые, вероятно, придётся сменить место жительства…

В течение последующих лет Декларация была подписана правительствами всех стран Земли, а позже, во время колонизации новых миров — правительствами внеземных государственных образований.

Для реализации идеи создана международная (впоследствии — межпланетная) спецслужба, которая в наши дни носит название Центр управления религиями. ЦУР преследует целью контроль над любым явлением, хоть как-то связанным с религией, поддержание здоровой атмосферы в обществе и обладает широкими полномочиями. Не имея в своём составе существенных людских и технических ресурсов, для решения задач ЦУР привлекает любые доступные средства, в том числе полицию, армейские подразделения и даже космический флот.

В определённом смысле, я служу в привилегированном элитном подразделении, от полноценного функционирования которого зависят судьбы миллионов простых смертных. И не важно, что зачастую приходится заниматься банальными мелочами, вроде полусумасшедших пьяниц, возомнивших себя великими пророками. Я отчётливо осознаю, что в любой момент где-нибудь на окраине обитаемого мира может проскользнуть искра вредоносной веры, пламя от которой способно поглотить целые планеты. И, кажется, такая искра в данный момент зарождалась на далёкой Конкордии…

— Запомните, религия — это яд, который отнимает у людей свободу, — говорил парень с экрана. — Право выбора подменяется волей некоего высшего существа. Религия отчуждает человека от собственной природы и сущности. Она не имеет отношения к богу или высшей истине. Лояльность к религии — это страшная угроза нашему обществу.

Он закончил речь, и я оторвал взгляд от экрана.

Машина приближалась к Благбургу.

Когда она зажгла последнюю свечу, Аустра поднялась довольно высоко на небосводе и почти догнала Луну, свою сестру или — по другой версии — соперницу. Металлический отблеск искусственного спутника, вкупе с желтоватым светом естественного, прекрасно освещал берег Белой. Лес на противоположной стороне реки был спокойным и каким-то сказочным. Глаза невольно искали могучее дерево с цепью, котом и другими сопутствующими атрибутами.

Мы часто приходим сюда. Беседка на тихом безлюдном берегу будит воспоминания о начале наших отношений, когда романтические настроения не позволяли отсиживаться дома, а гнали на улицу, в природу, в ночь…

— Знаешь, сколько тут свечей? — спросила Ралина, и голос её подобен звону серебряного колокольчика.

Я только сейчас задумался об этом и принялся считать. Нужно было раньше догадаться, ведь кроме меня у Ралины есть ещё одна страсть — символизм.

— Можешь не утруждаться, — она засмеялась, — я тебе и так скажу.

Ралина неспешно вернулась в беседку. Длинное белое платье слегка колыхалось на ходу, отсвечивая красно-жёлтым в отблесках свечей.

— Их ровно тридцать четыре. Я подумала, что раз уж на свой день рождения ты будешь не дома, то хотя бы приготовлю тебе праздничный торт со свечками. Пусть заранее, но это лучше, чем ничего. А так как ты не любишь сладкое, то будешь довольствоваться только свечками. — Она присела рядом и улыбнулась. — Можешь считать, что берег — это и есть торт.

— Как мило, — сказал я и обнял её за плечи.

И правда — сырой гладкий песок в сумерках напоминал кремовое покрытие, а свечи на нём дополняли сходство с тортом.

— Я и подарок тебе заготовила.

— Что за подарок?

— Вот уж фигушки. — Ралина прижалась лицом к моему плечу. — Получишь его, когда вернёшься со своей Конкордии… Какое странное название — Конкордия! Язык сломаешь.

— В Риме была такая богиня — Конкордия, — на автомате ответил я.

Конечно, хотелось говорить о другом, о нашем будущем. Древнеримские богини вовсе не интересовали, но я не решался спросить о главном.

— Как странно. Люди не верят в богов, но называют планеты в их честь…

— Ну, не совсем — в честь. Мы не преклоняемся перед ними, это просто традиция — называть космические объекты именами мифологических героев… — отвлечённо проговорил я, наконец собрался с духом и решительно начал: — Послушай, я должен сказать тебе кое-что важное… — Замолчал, не зная, что говорить дальше. То есть, понятно — что. Но как это сказать?.. Поколебавшись с полминуты, я выпалил: — Я не хочу, чтобы ты провела эти годы в ожидании!

Ралина подняла голову и заглянула мне в глаза.

— И что ты предлагаешь? Выйти замуж за кого-нибудь другого? — На этот раз её улыбка была озорной. — Глупенький, я люблю тебя.

— Я… ммм… я в том смысле, что…

— Я просто усну… — прошептала она. — А ты будешь мне сниться. Это будут сладкие сны… А потом ты вернёшься и разбудишь меня, как в сказке. А подарок, который приготовила, подарю тебе на следующий день рождения. Ты же вернёшься к своему тридцатипятилетию?

Я прикинул в уме. Выходило, что если не произойдёт ничего непредвиденного, то вернусь на Землю в возрасте 34-х лет и 8-ми месяцев.

— Должен успеть… — ответил я. — Просто не хочу, чтобы ты гробила своё здоровье…

Ралина прикрыла мне рот ладонью.

— Тссс… — Она печально улыбнулась. — Не решай за меня, пожалуйста. Сама виновата… В том, что полюбила светлячка…

Сказать мне было нечего. В каком-то смысле Ралина права. Незачем завязывать близкие отношения с человеком, который в любой момент может покинуть тебя на многие годы, а вернувшись, будет всё таким же молодым…

Наверное, никто не сможет сказать точно, когда к нам привязалось это прозвище — светлячок. Кажется, очень давно. Видимо, в те времена, когда выяснилось, что путешествовать на измеряемые световыми годами расстояния могут далеко не все, а очень немногие представители человеческой расы.

Скорее всего, какой-то остряк назвал носителей светового синдрома светлячками. Название прижилось.

Светлячки появляются на свет с частотой один младенец на несколько тысяч. Их врождённые качества не передаются по наследству, не зависят от национальной принадлежности и образа жизни родителей. Но обязательное обследование новорождённых позволяет выявить уникальных детей и поставить их на особый учёт.

Когда ребёнку исполняется лет пять-семь, родители, как правило, сдаются под натиском правительственных агентов от образования, навязчиво обещающих гарантии самого лучшего будущего для их уникального чада. В большинстве случаев отдают маленьких светлячков в специально созданные интернаты.

На этом личная жизнь светлячка обычно заканчивается. Отныне, он — лишь винтик в машине современной цивилизации. Важный, невероятно ценный, но всё-таки — винтик. Робот, возможно, решающий судьбы миллионов, но при этом не имеющий права выбора своей собственной.

Всё потому, что межзвёздная колонизация не может существовать без транспортных потоков между планетами, без взаимного обмена представителями. А на любом космическом корабле нужен экипаж. Многие посты в правительствах и спецслужбах колоний имеют право занимать только земляне. Исторически сложившись, такой порядок испытан временем и основан на здравом смысле. Без этого единое человечество рассыпалось бы на множество обособленных миров, не имеющих между собой никаких связей.