А потом скабрезные выкрики моих спутников как-то увяли, затихли, и когда я обратил на это внимание и оторвал взгляд от листа, на котором зарисовывал край канала, окружавшего Ёсивара, то сразу наткнулся взглядом на нее. Она словно заняла все пространство в мире, изящно шествуя мимо пускавшей слюни банды грубых пожарных в сопровождении свиты юных учениц, под длинным огромным зонтом, что нес богато обряженный слуга, вдоль канала, по которому рядом следовала изящная лодочка, с которой и сошла эта звезда темнеющих небес, алый цветок Тростникового Поля, пройти по стенавшей от наслаждения земле, попираемой маленькими изящными ножками.

Братья Хиракодзи от явления им алого призрака Ёсивара словно языки закусили, только глядели вслед огромными круглыми глазами.

Мне показалось, даже встретилась со мною взглядом черных оглушающих глаз, но такого, конечно, не могло быть, ибо незачем блистательной деве-юдзё смотреть на такого человека, как я, а мне ни к чему смотреть на нее. Весьма не по карману мне это зрелище…

Но все же какое восхитительное! Угол подкрашенных алым губ слепил, а изящно обнаженная изящная шея сражала на месте! Плачьте, древние поэты, сосланные на далекие заснеженные острова:

— Как звать тебя?

— В поле шиповник? Как больно

— Уже не видеть тебя…

Кумушки, идущие вдоль канала по своим делам, смотрели вслед юдзё неодобрительно, а их дочки — с неприкрытым интересом.

— Ах, батюшка, гляньте, какие узоры! Какая вышивка!

— Не пялься, — услышал я знакомый с утра раздраженный голос господина Курода. — Неча тебе на эту бесстыдницу пялиться.

Мы все разом обернулись и узрели, как Курода с дочерью переходят по мостику через канал к нашему кварталу.

— Ага, — тут же тихо ухмыльнулся под нос Тогай. — Тут-то тебе в долг точно не обломится.

Я мог только сдержанно поклониться, когда в ответ на дерзкий смех братьев Курода резко обернулся.

— Шагай давай! — рявкнул он на дочь, груженную деревянным ведерком, полным бутылочек с сакэ. — Бутылки не урони! И где твоя мать шатается?

По всему, ходили за вином в лавку подальше, где нашего господина Курода-Должен-Всем еще не знают…

— Этак он свадьбу дочкину до свадьбы пропьет, — заметил старший, Хаято, и братья веселились насчет господина Курода весь наш обратный путь до храма.

Вернувшись, мы застали в главном зале дремлющего на полированных досках пола Нагасиро и неподвижно сидевшего в галерее храма человека-гору Саторо Оки.

— Я согласен, — вместо приветствия произнес Оки.

— Это замечательно, — удивился я. — Но что вас подтолкнуло к этому решению?

Оказывается, после нас к Оки в тупик явился один из холуев Икимару — видать, следил за нами. Начал угрожать, ставить условия, с кем человеку-горе разговаривать в этом районе, а с кем не надо. Оки его за это немного побил. Грубости он не ценил. Потом еще немного подумал и решил в нашу пользу. Все равно другой работы нет.

Так у нас в хозяйстве завелся кое-какой инструмент и крепкий малый для его надежного применения.

Мой первый день на пожарной службе начинался неплохо, а заканчивался скверно.Эдо, великий город в долине Мусаси, щедро одаривает своими цветами верных поклонников.

— Не подходить! — хрипло выкрикнул закопченный Курода на пороге своего горящего дома, ткнув в нас мечом. — Стоять на месте!

Мы все, те, кто сбежался гасить пожар, разом сделали шаг назад, чтобы не попасть под внезапный удар безумца.

Мы когда примчались сюда, даже не сразу заметили убитого отчаянием Курода, он безвольной сломанной куклой сидел в пыли улицы и смотрел, как полыхает его дом, меч его был забрызган красным.

А дом перед ним медленно разгорался.

— Господин Курода, — позвал я, опасаясь подойти ближе, в пределы досягаемости его меча, — пьяный же, — что случилось?

Курода опустил взгляд на окровавленный меч и прошептал:

— Молния ударила. Прямо в мою девочку. Пополам. Пополам. Все в крови…

«У меня удар — что молния, — вспомнил я. — В гневе я удержу не знаю».

— Господин Курода, посидите пока здесь, — попросил я. — Мы сделаем все сами.

Курода сначала не отозвался, потом медленно обернулся и, заметив, как мы развязываем связки с баграми, как разбираем шесты с крюками, подобрался, во взоре его нечто полыхнуло, он вдруг ожил, вскинулся, вскочил, задрал над головой кривыми пальцами окровавленный меч и неловкой куклой бросился на нас:

— Назад! Все назад!

Преградил нам путь. Мы отступили. Не рубить же его. Явно не в себе…

— Уберите меч, почтенный, — произнес Нагасиро. — Мы здесь, чтобы помочь вам.

Курода на горящем пороге тепло ему улыбнулся, а затем безумно захохотал, глубоко, радостно, от души, запрокинув лицо к небу:

— Да никто уже не поможет! — выкрикнул он, внезапно оборвав веселье. — Этот дом обречен! Обречен! Обречен! Убирайтесь!

Мы с Нагасиро переглянулись: кажется, хозяин дома сошел с ума от горя…

— Ваш дом сгорит, — очень серьезно сказал ему Нагасиро. — Сгорит дотла.

Курода только захохотал в ответ:

— Пусть так! Молния ударила! Все! Пусть горит! Пусть все горит! Самими богами дом предан огню! Пусть так!

Не показалось, совсем с ума сошел…

Я проверил опору под сандалией, чуть склонился для рывка, Нагасиро совершенно естественно, не сговариваясь, повторил мое движение, мы даже не переглянулись. Бросимся вперед, прижмем меч баграми к полу, собьем с ног и скрутим…

В этот момент безумец махнул нам рукой, развернулся и ушел во всколыхнувшееся в коридоре дома пламя, никто из нас даже рта раскрыть не успел. Только затрещали стриженые волосы в воинской прическе на его голове. Все только испуганно выдохнули…

Никто броситься за ним не успел.

Ни крика, ни вопля, только гудело пламя и обдавало нас невыносимым жаром. А мы стояли только разинув рты и ничего не сделали.

— Славься, Будда Амида, — услышал я наконец, как кто-то нашел в себе силы произнести эти пристойные такому горю слова, и только потом понял, что это я сам и сказал.

— Зачем? Зачем он это сделал? — напугано спросил за всех нас Хаято, старший из братьев Хиракодзи.

Я надеялся, что у Курода были важные на то причины…

— Повредился рассудком, — буркнул младший Хиракодзи, Тогай. — И должок его нам того…

— Это не важно, — отозвался я. — Теперь уже не важно. Мы должны закончить зачем пришли.

Да, мы сюда гасить огонь явились. В этом наше дело.

К нему мы и приступили.

— Я первый, остальные за мной, — скомандовал я и пошел к огню.

Да, такие вещи должны решать старшие. Решать и брать на себя ответственность. Дом полыхал уже слишком долго, чтобы осталась надежда погасить его быстро и просто.

Ну, мы были готовы. Насколько это было возможно.

Кровля дома занялась всерьез, дым валил в небо, искры пронизывали его клубы — следовало поспешить, а то вот-вот соседние дома займутся. Я внезапно почувствовал взгляды остальных, все ждали только меня.

— Ну, все! — выдохнул я. — Собрались! Вперед!

И мы с ревом бросились вперед, как на врага, единым строем, словно в бою.

Дом мы развалили до основания.

Обвалили кровлю, повалили стены, растаскали тлеющие куски, затоптали или стащили баграми по каменистому берегу тлеющие куски прямо в реку. Кашляя в дыму, затаптывали тлеющие пучки соломы с кровли — она совершенно не желала гаснуть. Но мы победили и ее.

Погасили наконец. Собравшийся со всей окраины народ радостно зашумел.

— Отлично, — устало произнес я, уронив руку с тяжеленным багром. — Мы все молодцы!

Мы победили пожар. Наш первый пожар. Впервые мы выступили на общее дело и проявили себя наилучшим образом! Я совершенно воспарял духом.

Когда мы уже заканчивали, со стороны Рыбного рынка примчалась женщина в семейном кимоно, увидев, что стало с домом, упала на колени, вцепилась ногтями в белые щеки, вонзив ногти в кожу до крови, и взвыла, как чумная собака. Собравшиеся соседки едва удержали ее от того, чтобы она кинулась на тлеющие угли пожарища.— Доченька-а! — вопила она.