— Так что же нам делать? Изгнать?

— Возможно, возможно. Но не сейчас. Нужно выждать. Впрочем, оставьте ему шанс закончить все самому. Пусть он над этим хорошенько подумает.

— Не подозревал в вас такой жесткости, господин главный советник…

— Суровые вопросы требуют суровых решений. Так?

— Именно так. Уведите этого.

Меня подняли с колен и вывели прочь.

Следующие ночь и день я провел в узилище под главной башней, пока в княжеских покоях принимали ревизора Ставки.

Собранная из тяжелого дубового бруса в две ладони шириной решетка ограждала довольно просторное для меня одного пространство с брусовым же полом. Свет солнца попадал сюда через далекие световые оконца, ночью у охраны горел масляный фонарь.

Хання-Син-Кё находилась в ножнах на подставке у стойки с прочим оружием стражи. Короткий меч и возможность разрешить общие неприятности самому мне оставили. Даже намекали этим на благоприятный для всех исход. Но я не спешил. Наверное, из упрямства. Или от пришедшей с возрастом неуживчивости. И мне, пожалуй, было любопытно, куда все повернется. И я не спешил закончить все здесь.

Охрана любезно поделилась со мной своим ужином. В остальном меня не тревожили.

Уже вечером, когда вновь стемнело, к нам спустился человек, которого я в Какэгава еще не встречал. Он оставил сопровождающего рядом со стражей у лестницы, по которой спустился, забрал у них один из фонарей и через полсотни неспешных шагов подошел к решетке. Поставил фонарь на пол около решетки.

— Господин Исава, — негромко проговрил он, — приблизьтесь.

Я встал с пола, где сидел в позе лотоса, стараясь сохранять покой в душе, — пригодилась монастырская наука, — подошел к решетке со своей стороны.

Свет и тени искажали лицо этого человека, не уверен, что узнал бы его, встретив вновь в иных обстоятельствах.

Он дождался, пока я не опознаю гербы правящего дома на его воинской накидке, и показал мне красную квадратную печать, висевшую на шнурке на поясе рядом с походной чернильницей.

— Я третий помощник генерального инспектора, — негромко произнес он. — Если вам есть что добавить к официальному описанию сэппуку управляющего пороховой мануфактурой Накадзима, сделайте это сейчас. У вас не будет другого случая.

Я помолчал, собираясь с мыслями.

— Я только оказал господину Накадзима продиктованную дружеским состраданием помощь, почтенный третий помощник генерального инспектора. У него не оказалось другого друга, способного на это.

— Сэппуку должностного лица без санкции руководства — серьезное преступление, — проговорил он. — Тут вы целиком во власти княжеского совета.

— Это так, господин третий помощник.

— Чем продиктованы ваши необычные передвижения по замку Какэгава в тот день?

Шпионы. Кругом шпионы. И этот господин тоже из таких, просто не прячет свою сущность. Он очень много уже знает. Он может узнать еще больше из самой моей невинной фразы…

Нужно быть очень осторожным.

— Я искал успокоения. Я очень давно не делал ничего подобного и испытывал неуверенность в своих способностях.

— Вам удалось освежить свою память?

Это определенно ловушка. Скажу «да», и он спросит, кто еще был соучастником…

— Все были очень вежливы со мной. Здесь нет никого с подходящим опытом. Все слишком молоды.

— Это так, — внезапно согласился он.

Развернулся и ушел, не глядя на мой поклон ему вслед.

Фонарь остался около решетки. Никто не пришел его забрать.

К утру фонарь догорел и погас.

Я хорошо помню тот день, когда впервые увидел, как убивают человека.

Он явился со стороны заката рано утром, одинокий и утомленный. Прошел по единственной улице нашего селения, уставший и запыленный. Два меча были у него за поясом. В столь ранний час ему никто не встретился и некому было его остановить.

— Эй, хозяйка, — обратился он через забор к моей матери, что как раз вышла из дома. — Найдется чего выпить? А заодно и пожрать?

Мать подала ему воды, а потом рисовый колобок на деревянной тарелке.

Он вошел в наш двор, усевшись на деревянный чурбак у забора, начал жадно глотать рис.

— О! — сказал пришлый, увидев мою сестру, что вышла забрать у него чашку. — А это еще кто? Ты уже взрослая?

Мать моя, катавшая в этот момент для него в ладонях второй колобок в доме у очага, перевела на меня взгляд и тихо произнесла:

— Беги к своему деду, передай, что к нам ронин забрел. Пусть поспешат.

Мне тогда и десяти лет не было, ронин не обратил на меня внимания.

Я тихо поднялся и вышел через задние двери, через задний двор, выбрался на заросшую тропинку и, пробираясь вдоль плетеного забора, слышал, как ронин развязно говорит моей сестре:

— А что, красавица, может, угостишь меня чем-то еще?

Я поспешил.

Очень скоро мы вернулись. Я, мой дед и его постоянный гость Мацуда Хирото, высокий, не старый еще седой человек с коротким мечом в старинных красных ножнах за поясом.

— А вы еще кто? — недовольно произнес ронин, проглатывая остатки второго колобка и откладывая тарелку на чурбак.

Он поднялся, не спеша поправил пояс, мечи за поясом, зорко озирая нас всех. Он не боялся. У него за поясом было больше оружия, чем у всех нас вместе взятых.

— Вам чего, старички?

— Как тебя зовут? — произнес мой дед.

Ронин назвался.

— Что ты делаешь здесь? — негромко спросил мой дед.

— Я воевал вместе с твоим сыном, — неласково отозвался ронин. — Мы вместе участвовали в осаде Осаки.

— Вот как, — отозвался мой дед. — С которым сыном?

Ронин, усмехаясь, обвел нас черным взглядом и бросил в ответ:

— Которого здесь нет. Со старшим.

— Под чьим знаменем вы сражались? — ровно спросил мой дед.

— Ии Наомаса, отряд Красных Демонов, — отозвался ронин. — Слышал, наверное?

Мой дед перевел безразличный взгляд на безмятежного Мацуда Хирото, неподвижно стоявшего рядом, потом на мою мать, она ответила ему столь же безжизненным взглядом, и негромко произнес:

— Невестка, подай достойному воину чашку сакэ.

Ронин развязно усмехнулся и отозвался:

— Вот это другое дело. А то я уж решил, дело дойдет до ножей. Не хотелось бы кого-то поранить, старик. Мы с твоим сыном были вот так вот: плечо к плечу, нога к ноге.

Он взял с подноса, что поднесла ему мать, чашку с сакэ и, резко запрокинув голову, выпил ее в один огромный глоток. Мать отступила в сторону, а Мацуда Хирото, стряхнув с лезвия меча его кровь, вложил в ножны свой короткий меч. Я не заметил, как он это сделал, но горло ронина словно разорвалось надвое, кровь, перемешанная с сакэ, выплеснулась на утоптанную землю нашего двора.

Никто из нас даже «ой» сказать не успел.

Сначала на землю упала опустошенная глиняная чашка — последнее, что сделал в этой жизни этот человек. Затем наземь пало его мертвое тело. Пустое, свободное от души, отлетевшей к следующему воплощению.

Мой дед молча смотрел, как толчками вытекает человеческая кровь и смешивается с грязью.

— Позовите монаха, — отрывисто бросил мой дед. — Его нужно отпеть и сжечь тело до заката. Я заплачу.

— Благодарю тебя, — дед коротко поклонился Мацуда Хирото. — Я в долгу пред тобой.

Тот только коротко кивнул в ответ, пряча руки в рукава косодэ.

Позвали монаха. Убитого отпели и сожгли. Он исчез, как не было его.

Уже после заката солнца в темноте у тлеющего очага я задал терзающий меня вопрос.

— Матушка, — тихо произнес я. — Почему мы убили его? Он что-то знал о моем отце. У него были вести.

— Твой дед поступил верно. Этот человек ничего не знал, — прерывисто отозвалась моя мать. И моя сестра, молча сидевшая у очага, опустила бледное лицо. — Этот человек был самозванец. Или грабитель, или попрошайка и вор. Этот человек лгал. Он не знал твоего отца.