— За полцены, почтенный! Они оба не протянут до утра. Соглашайся, почтенный, я оказываю тебе услугу, и ты это знаешь! К тому же это не испанцы.

— Я в сортах этих иноземцев не разбираюсь, чужаки и все. Ладно, забирай обоих за полцены.

Звон монет, сменивших хозяина. Потом кто-то поднял Масахиро и потащил прочь от вони рынка рабов.

Запах моря.

Вполне в себя Масахиро пришел только под конец следующего дня, когда купеческий дау был уже далеко в море, оставив позади сырые леса Камбоджи.

— Муса ибн Исса! — радостно приветствовал его на палубе не кто иной, как его знакомый южный купец, торговец невольниками. — Не ожидал увидеть тебя так скоро вновь! Но, хвала Аллаху, я услышал, что вас продают, и успел первым!

— Ты снова купил меня…

— Всего лишь вернул тебе должок, помнишь? Я был должен тебе золотой.

— Я помню, что ты еще и торговался…

— Конечно, торговался! Не могу же я вас везти в Манилу совсем уж забесплатно? Это как-то совсем уж не по-купечески будет! Давай садись, дорогой Муса, откуси бетеля. Мы успеем поболтать до второго намаза, а там и твой товарищ очнется. Тебя славно потрепало в последнее время, но это все кисмет, в воле Аллаха, и пока на тебе его благодать.

Масахиро сел, откусил бетеля и внутренне согласился, что это судьба, кисмет и не повод нарушать внутренний покой и дзэн. Мир переменчив и в этом незыблем.

— А что? На Сипангу много живет людей? — меж тем задал купец неожиданный вопрос.

Масахиро, не дрогнув и мускулом, внутренне поморщился. Этот его знакомый никогда не упустит случая если не для выгодной торговли, то для личного джихада. Следовало ожидать.

— Наши места бедны простым людом, — дал Масахиро давно приготовленный на такой случай ответ. — А воинов так много, что крестьян не хватает каждому, приходится искать заработка, как я, за морем.

— Да ты что? — весело не поверил купец, удобно располагаясь на циновке для длительной беседы. — Как интересно! А во что у вас там верят?

— А что было дальше? Вы вернулись домой? — Я аж усидеть не мог от нетерпения.

— Нет, — задумчиво отозвался Мацуда. — Ни один из нас не вернулся.

Этого я не понял.

— Как же так? А как же вы оказались здесь?

— Это ты о чем? — в свою очередь удивился сэнсэй. — А! Действительно… Гм.

— Знаешь, — произнес он, озирая могилы, — просто не для каждого это место дом…

Помолчав, он добавил:

— Мы высадились в бухте Нагасаки через год, такими же нищими, какими отплывали от наших благословенных берегов. Ну, твой дед-то потом удачно женился и как-то пристроился в жизни, как он умеет, несмотря на войну или, точнее, несмотря на ее исход…

— А вы, сэнсэй?

— А я нет, — коротко бросил он, и я вполне ясно понял, что дозволенным речам на сегодня пришел конец…

Встав, я последовал за ним прочь от кладбища.

Действительно, повзрослеть мне довелось в день, когда были убиты четырнадцать человек.

В нашей тихой округе давно не убивали разом столько народу. Ничто не предвещало беды, когда мою сестру сговаривали замуж.

Все было чинно, благородно. Но затем наши земли сотрясло очередное землетрясение и в нашей жизни уже ничего не успокоилось…

Вскоре после полудня земля всколыхнулась и ушла из-под ног, я упал на вытоптанную землю двора, земля тряслась у меня под щекой, и я видел, как скакали на плоских камнях концы деревянных свай под полом дома.

День был занятой, дома никого, и поэтому у нас никого не зашибло. И сам дом устоял, только немного расползлась солома на крыше, пришлось звать соседей поправлять.

Все минуло почти без последствий, все успокоилось. Только у нас в семье уже больше не осталось покоя.

Деньги, вырученные за продажу запрещенной книги, потратили на приданое и свадебный пир.

Незадолго до свадьбы до наших мест дошла весть о падеже скота во всех окружающих землях. А вскоре напасть добралась и до нас. Волы, грустно моргая, ложились на землю и уже не вставали, лошади кашляли и высыхали на глазах. Вскоре во всей земле не осталось ни одной вьючной повозки. Все тягловые животные вымерли.

Я слышал, как мой дед сказал моему дяде:

— Не ко времени эта свадьба. Отказаться бы.

И сам тяжело закашлялся.

— Как мы можем? — угрюмо спросил дядя, и было понятно, что никак. Что следует идти до конца.

Мацуда тем временем натаскивал меня на обращение за столом как борзую собаку.

Мало-помалу труды моего учителя дали свои плоды. И через месяц на свадьбе моей сестры я выглядел вполне пристойно.

С угощением в руках я не вызывал открытых толков родственников со стороны жениха. Жених сестры мне не понравился, как не понравился бы любому мальчишке на моем месте, он был низкоросл и не обеспечен, но держал себя настолько снисходительно, словно оказывал нашей семье неимоверное благодеяние. Впрочем, так это и было, а приданое сестры оказалось не слишком богатым.

Он был достаточно снисходителен, чтобы почти на равных посмеяться с мальчишками, среди которых был и мой младший брат, а со мной он не перекинулся, кажется, и словом. Так, бросил пару раз в мою сторону косой взгляд. Я тоже не обременял его своим обществом.

Мы проводили сестру в ее новый дом в деревне за пять ри от родительского дома и начали жить дальше.

Вскоре я получил свою взрослую прическу. Мацуда обрил меня в обществе деда и дяди, мне налили сакэ, которое я не помню как выпил, и вообще тот день не закрепился у меня в памяти, потому что с гор в долины тянулись голодные и больные беженцы и мы с дедом все дни проводили на деревенской заставе, где беженцам давали отдохнуть, их поили, но не кормили, потому что нечем было. Их отправляли дальше.

— Уходите, — сказал мой дед старейшине неприкасаемых, всей деревней явившихся к нам на порог и на коленях умолявших о малости пищи. — Пейте воду и уходите.

— Дайте нам поесть… У нас есть деньги.

— У нас деньги тоже есть, — угрюмо отозвался дед.

Старейшина неприкасаемых, часто кашляя, выпил воды и передал ковшик назад, в нестройную толпу нелюди. Дед потом этот ковшик приказал сжечь. А к вечеру он уже слег сам…

Дед подхватил ту самую потливую лихорадку, что в три дня свела его в могилу.

Мой мир остановился, накренился и рухнул.

Вскоре после похорон Мацуда подошел ко мне, когда я не чуя ног вышел из храма с поминальной службы.

— Ты понимаешь, что теперь все переменится? — спросил он. — Что ничего не будет как прежде?

Я понимал.

Место деда унаследовал дядя, как старший в семье. И теперь мой младший брат будет полностью законным наследником. А я… А я теперь совсем никто.

— Я поговорю с твоим дядей, — пообещал Мацуда. И, видимо, поговорил, так как продолжал жить в бамбуковой роще. Но никаких приказов мы больше от главы дома не получали. Казалось, про нас вовсе забыли. Хотя, возможно, так и было. В деревню пришел голод, и всем было не до нас…

Я проводил дни, занимаясь то тем, то этим по хозяйству, ели мы то, что подавали нам из большого дома, а было этого очень немного. Я не мог найти себе применения. Мацуда меня к себе не звал, незачем было. Я точил короткий меч, доставшийся мне от деда, так часто, что мог, казалось, переточить его целиком в бесполезную металлическую пыль.

А однажды глухой осенней ночью в дом ворвалась избитая воющая сестра, разбудила всех и, рыдая на руках матери, рассказала, что муж ее разоблачил и выгнал из дома.

Ей подходила половина срока беременности, и она собиралась шить одежду для ребенка, вставляла нить в иголку и все никак не могла попасть, потому взялась за нее левой рукой и вставила, а муж это заметил и озверел. Он бил ее, пинал ногами, кричал, что так и знал, что ему подсунули порченый товар, что слухи ходили и братец ее такой же урод и что хочет подсунуть ему своего подкидыша такого же. Кричал, чтобы она убиралась, выкинул ее на улицу. А потом напился и уснул.