Судэй догнал убегавшего и зарубил его в спину.

— Кто вас послал⁈ — закричал он, перевернув умирающего. Но тот уже ничего не мог сказать, кроме:

— Ты же уже умер…

И умер сам.

— С кем он пришел⁈ Говорите! — закричал Судэй в толпу, но люди разбегались, не давая ответа. Прихрамовая площадь опустела. Судэй помчался к тому месту, где заметил убитого, там стоял паланкин без носильщиков. В паланкине лежали маски тэнгу, одежда, забрызганная кровью, веревки, капюшон, который надевают на голову похищенным.

Они сменили окровавленную одежду. Они где-то рядом. Смывают кровь, приводят себя в порядок…

Баня. Там, где паломники совершают омовение перед поклонением.

Судэй помчался к бане.

Они хотели похитить… кого? Осаяко. Унести ее в паланкине во время шествия. И убить. Меня. А убили моего брата. А Осаяко. Убила себя.

Я знаю, кто они, эти тэнгу.

Судэй остановился пред баней. Замер, как оглушенный, потому что понял, кто послал тэнгу убить его.

Господин. Глава клана. Глава семьи.

Судэй понял, что он действительно мертвец. Призрак, живой по недосмотру. Он умрет, это дело времени.

Потому что даже руку нельзя поднять на господина. И обнажить в его доме меч. Жизнь вассала принадлежит господину.

И вот господин уже забрал ее. Господин полагает, что Судэй не должен жить.

Собственно, теперь осталось только сесть прямо здесь и, больше не медля, вскрыть себе живот. Другого выхода из этого невыносимого положения нет.

Может быть, господину станет немного стыдно…

Неприличная ярость душила Судэя. Он хотел убивать сам. Убивать себя он не хотел.

Двери бани раздвинулись, и зонтом вперед из них вышла младшая сестра господина в сопровождении двух вассалов.

Судэй, оглушенный неизбежностью самоубийства, в ярости смотрел на нее, понимая, как глубоко оказался прав.

— Госпожа Сино, — прорычал Судэй.

— Судэй? — произнесла госпожа Сино, поднимая зонт над головой. — А кого убили мы?

— Моего брата.

— Ах, я так плохо его знала и так давно в последний раз видела. Прошу, прости меня, Судэй.

Судэй рыдающе засмеялся.

— Как я могу в чем-то обвинять сестру моего господина?

— Я хотела бы, чтобы все произошло иначе, но Саяко такая красивая, такая гордая… Я любила ее. Теперь я только надеюсь, что мой господин брат искренне поймет пределы человеческого смирения. Есть пределы, которые нельзя преступать, не теряя желаемое.

— А вы, госпожа Сино?

— Да, Судэй?

— Вы что-то поняли, госпожа?

— Я, дорогой вассал, такой же инструмент, как и ты. Я должна быть полезной. Кто-то же должен утрясать его любовные дела, особенно после того, как он женился. Прощайте, господин Судэй, надеюсь, вы понимаете, что должны теперь сделать? Я помолюсь за вас. Говорят, верных супругов будды соединяют в блаженном краю. Я знаю — именно этого она хотела бы. Простите.

Она поклонилась и прошла мимо него. Прошла мимо, как призрак мертвой Осаяко, мертвой жены, даже запах такой же — ведь во времена дружбы они делились ароматами…

— Я знаю, чего Осаяко хотела, — выплюнул Судэй и, взмахнув мечом, с треском отрубил ей руку.

Закипевшая в полутьме схватка слилась с бликами фонарей на взлетающих мечах. Прибывшие вскоре копейщики отогнали дважды задетого мечом Судэя от изрубленных тел. Тесня преступника остриями, они выгнали его на мост и оттуда сбросили в воду. Воины, отряженные в лодках на поиски, тело так и не нашли.

Семь человек были убиты в течение часа. Кровавую надпись в доме затоптали, а потом и замыли. Но те, кто успел ее увидеть, — молились.

Глава клана, потрясенный гибелью сестры, организовал и оплатил похороны всех погибших, а затем отправился в горную обитель искать объяснений у святых людей.

В личных делах он с тех пор сильно переменился, что не могло не порадовать его жену…

Семья старшего брата Судэя, убитого четырьмя тэнгу, лишившись кормильца, быстро обнищала, да так, что пришлось дочерей в публичный дом продать, чтобы не помереть с голоду.

Молва же объяснила все эти события весьма своеобразно. Убитый муж восстал и отомстил всем своим обидчикам. Даже поставили пьесу для театра кукол — «Ревнивый мертвец».

Пользовалась успехом.

— Рассвело, — произнес в общем тяжелом молчании настоятель Окаи.

Так оно и было.

Святилище Хиракава дзиндзя, дом милостивого духа Одэнматё, истинное имя которого оставалось тайной, бога реки Хирокава, повозку которого в праздник мы провозили пред лицом правящего сёгуна, стоял, как положено дому божества местности, на холме с довольно крутыми склонами, и ряд каменных ступеней вел к роще на вершине.

Я поднялся наверх, почти не запыхавшись, — ходячая работа не давала расслабиться. Прошел в выкрашенные красным ворота-тории и приблизился к малому святилищу среди кустов жимолости, поклонился и сосредоточился на молитве.

Я молился и благодарил духа Одэнматё за приют и просил о дальнейших благодеяниях для своих людей. Нам очень требовалась помощь.

Уже пять дней прошло с нашего последнего бдения в храме Кэйтёдзи. Бурные толки в нашем квартале утихли, люди успокоились. Новостей из храма Хоммёдзи, что в Хонго, больше не было. Работы для нас тоже не было.

Я высыпал наши последние медяки в ящик для пожертвований и звякнул в глухо лязгнувший колокол — не то чтобы я рассчитывал на помощь от покровителя здешних мест, скорее это был с моей стороны визит вежливости, не станет же он ради нас допускать пожары в домах своих людей? Но также надеялся на лучшее, в конце концов, я для него повозку украшал, и выглядел он на празднике не хуже прочих…

Ответ божества не заставил себя ждать.

— Почтенный! — позвали меня, когда я уже собрался уходить, и я обернулся. Уже знакомый мне смотритель, почтенный жрец в белых одеждах, батюшка нашего Нагасиро, вышел из дома, спрятавшегося за высокой кровлей святилища, и обратился ко мне: — Это же вы начальник новой пожарной команды нашего квартала?

— Исава Кихэй, со всем почтением, — я низко поклонился жрецу в старинных придворных одеждах, в высокой черной шапке в форме головы ворона.

— Нагано Савабэ, — коротко поклонился жрец в ответ. — Это храм нашей семьи. Прошу вас пройти со мной.

Жрец провел меня в жилой дом за храмом, где его дочь, одна из старших сестер Нагасиро, в белом и красном одеянии жрицы подала нам чай.

Там почтенный жрец расспросил меня о наших делах и успехах и неожиданно пригласил присмотреть за праздником, что собирались устроить при храме через пару дней: там жаровни с маслом, фонари, — мало ли, бывают возгорания, и нужно присматривать.

— А то от этих бандитов Икимару нет никакого толку, одни неприятности, воровство и приставания к девушкам, — сетовал жрец, господин Савабэ. — А вы, сразу видно, человек почтенный, с воспитанием. И Нагасиро тоже пусть приходит. Семья будет рада его видеть.

Я горячо поблагодарил за доверие. Помощников на празднике при святилище обещали накормить и сулили благословение божества на весь следующий год. Уже неплохо. Деньги все равно уже кончились.

Я вернулся в храм и обрадовал остальных. Все воодушевились и начали готовиться к предстоящим трудам.

Только Нагасиро пришлось поуговаривать, уж очень он не хотел являться пред взором грозного батюшки своего. Но в конце концов и он согласился ради сытости прочих.

Мы явились на праздник в назначенный день, рано утром, еще затемно, буквально во всеоружии.

Я и Оки в защитном снаряжении, с баграми наперевес заняли пост в одном конце длинного ряда лавочек-однодневок, сооруженных здесь только ради праздника. Братья Хиракодзи на другом конце, а Нагасиро налегке, в наброшенном на плечи верхнем белом кимоно, изволил гулять между обоими постами, и когда появились люди, принялся вести нарочитую светскую жизнь: ловил золотых рыбок ложкой из бочонка, примерял маски, пробовал сладости и всячески наводил знакомства с продавцами.