Под конец оба претендента так вымотались, что едва взмахивали мечами, их крики превратились в глухой стон, они поскальзывались в жирной грязи, покрылись ею до самых волос, и всем казалось, что им не отмыться от этой грязи уже никогда.

И гулко, словно в храме, звучала песня умирающих.

Наконец они встретились, и песня оборвалась.

Устало столкнувшись мечами, едва стоя на ногах, оперлись друг о друга, обменявшись изнеможденными взглядами, они быстро отвернулись друг от друга.

Юи победил.

— На войне, — негромко произнес Такэдзо, но его услышали все, — ты прежде всего познаешь самого себя. Это, конечно, если тот, кого ты познаешь, не умрет раньше тебя.

Мы ушли оттуда первыми.

Я потом еще оглянулся, та дорога уже опустела, и только один Юи стоял над делом своих рук и смотрел нам вслед.

В ту ночь мне снились отрубленные головы. Но я об том, конечно, никому не сказал, как не говорил об этом и впоследствии, если такое повторялось.

А утром Такэдзо засобирался уходить.

— Сердце подсказывает мне, что все, что мне следовало увидеть здесь, я уже увидел, и все, что следовало сделать, сделал. Меня ждут другие дела и труды. Книгу наконец нужно написать!

Господин Садовник был совершенно с ним согласен и послал слуг помочь в сборах.

Сидя на коробе с вещами, Такэдзо вдруг сказал мне:

— Помнишь ту парочку грабителей, что мы отделали, когда ты мне представился? Я иногда вспоминаю их. Я же что подумал, когда ты тогда подошел? Что ты их наводчик.

— Вот как?

Я онемел и не знал, с какой стороны начать защищать мою невиновность.

— Я больше так не думаю, дурень! Собственно, и думал не слишком всерьез. Эх, парень, смотрю я на тебя, и вроде ты не настолько глуп, как кажешься, но образования тебе не хватает и широты опыта. Даже не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь эти недостатки одолеть. Ладно, я тебе что-нибудь еще посоветую. Или, может, книжку мою прочитаешь, если я ее когда-нибудь допишу… — Такэдзо хрипло засмеялся.

С ногой у него было уже значительно лучше, и он почти не хромал, когда мы с господином Садовником провожали его через посты по внешнему краю лагеря на большую дорогу, уходящую через лесистые горы к переправам через пролив.

— Ну, счастливо оставаться, господа. Ну-ну, Бэнносукэ, не плачь, это недостойно такого славного воина! Господин Садовник, мои рекомендации вы получили, поступайте, как сочтете нужным.

Господин Садовник только молча поклонился ему вслед.

Такэдзо уходил от нас, ведя в поводу навьюченную лошадь, один человек с деревянным мечом против всех, кого принесла сюда война, как приливная волна приносит мореное дерево, и я, мы были почему-то уверены, что он победит любого на своем пути. Кто как не он?

— Старик Такэдзо, — горько прошептал я. Кто как не он стал мне потерянным отцом? Кто как не он покидал меня вновь и навсегда?

Вскоре он скрылся из глаз совсем. Начиналась моя новая одинокая жизнь.

Я встал с колен, на которые и сам заметил как упал. Господин Садовник покачал головой и несколько насмешливо произнес:

— Я, конечно, очень удивлен, как просто ты говоришь с таким человеком.

Я вздохнул:

— Да, старик Такэдзо бывает порой смурным, но вообще человек простой и жизнерадостный. С ним легко…

— Как ты его там называл? — усмехнулся господин Садовник. — Старик Такэдзо? Поистине, впечатляющая простота!

— Я отозвался о нем недостаточно вежливо? — забеспокоился я. — Он был весьма добр со мной.

— Да нет, я просто искренне впечатлен твоей непосредственностью. — Господин Садовник покачал головой. — Это человек недобрый и жесткий, свирепый к врагам! Старик Такэдзо! Ха! Он лично убил под сотню человек в поединках один на один и схватках с большим числом противников. Не мог же ты не слышать о нем? Да, одно из его имен — Сэммэн Такэдзо, но все знают его под другим именем и с другим титулом!

— Старик Такэдзо? Я думал, он бродячий живописец!

— Мастер меча Миямото Мусаси!

— Правда?

Сказать мало, как я был ошеломлен.

Господин Садовник улыбался, глядя на то, как я осознаю происшедшее. Легенда. Легенда моей юности прошла рядом, была тут все это время, а я…

— Не отчаивайся, — сказал господин Садовник. — Он на всех производит такое впечатление. Человек, соразмерный всему и каждому. Помню, как мой батюшка принимал его в нашем доме. Как князя. А он играл вечерами с мальчишками на заднем дворе…

Господин Садовник вздохнул.

— Уходя, он дал мне рекомендацию. Он рекомендовал мне вас. Как вы знаете, носильщик моих сандалий умер от кровавого поноса. Ему некому наследовать, он последний сын в семье. И я могу предложить его место вам. Это немного, но это то, что я могу. Я вижу, вы сомневаетесь? Примите это как дружеский подарок старика, гм… Такэдзо. Я дам вам приличные ножны для вашего меча. Соглашайтесь.

Надо сказать, что я согласился далеко не сразу.

Но с тех пор мы всегда были вместе с господином Старшим Садовником.

Ни о каких походах вне страны с тех пор не упоминалось.

Князь Мацукура вскоре после этого дела был обвинен в небрежении своими княжескими обязанностями, лишен места и сослан. Юи Сосэцу был одним из немногих, кто отправился вслед за господином в изгнание и кто оставался рядом с ним до самой казни Мацукура в изгнании по приказу Ставки за ненадлежащее воину поведение. Потом я очень долго ничего о нем не слышал. До тех самых пор, пока он не появился однажды ночью в лесу у замка Какэгава с предложением соблазнительным и смертоносным…

С той войны прошло так много лет. И Миямото Мусаси, и Юи Сосэцу, и сёгун тех лет уже мертвы и пребывают в милости будд. Я редко вспоминаю те времена. Слишком горько падение надежд и разрушение юношеских грез о славе.

Можно ли сказать, что я ученик сэнсэя? Иногда я позволяю себе надеяться на это. Или обманываться на этот счет. Но может быть, его последним учеником был Юи Сосэцу?

Я не могу этого знать.

Но именно сэнсэй открыл мне дорогу в жизни, дал нужные наставления и опыт. И даже теперь, когда моя жизнь уже клонится к закату, я надеюсь, что буду достоин того, кем он был и каким я его знал, до самого моего конца, каким бы он ни стал. Я знал его, и это одна из величайших опор в моей неукорененной жизни.

Меня выпустили из узилища через несколько дней.

Я не дождался ни приказа умереть, ни людей, что должны были бы меня убить.

Ревизор ставки давно уехал. Больше ничего заметного не случилось. Или, может быть, пока ничего.

Мне вернули Хання-Син-Кё, длинный меч господина старшего садовника, и приказали ждать распоряжений на своем месте в казарме, никуда не уходя.

Оказывается, пришли приказы из княжеской усадьбы в Эдо. Там требовался опытный садовник для устроения модного сухого сада. И господин старший садовник добился, чтобы в Восточную столицу отправили именно меня.

Вот и изменилась моя судьба. Сильно позже я узнал, что окончательным все же оказалось заступничество именно господина главного садовника — прочие были больше склонны увидеть еще одно сэппуку. А послать в столицу можно было и кого другого. Но господин старший садовник был дальним родственником правящего престарелого князя, родственником, коротающим почтенные пожилые годы на необременительной должности, но все же именно родственником, и его мнение не посмели проигнорировать.

Отряд с обычными дарами княжества для усадьбы в Эдо должен был отправляться вскоре. Я должен был уйти с ними.

Я выступил в Эдо через пять дней после похорон Накадзимы, когда зацвела слива в замковом саду. Уходить в такую пору было тяжело. Десять лет мы здесь прожили после переезда из Суруга. Я, оказывается, прирос к этому месту, хотя ни я не любил его, ни оно, судя по всему, меня не любило.

Я сдал комнату и постель старшему по казарме — все, что мне было нужно, я уносил с собой. Когда я вышел в темное прохладное утро, солнца еще не было. Соседи еще спали, старший по казарме поклонился мне, когда я сошел с камня на пороге на землю дороги, и стоял так, в поклоне, пока я не повернул в конце улицы к воротам замка.