— Если вдруг… — Я чуть подался вперед. — Всю вину возьму на себя, Илье ничего не угрожает, и остальным — тоже.

— На тебя могут повесить организацию массовых беспорядков, это уже статья! Понимаешь, что это такое? Даже у отца может не получиться тебя вытащить, если захотят устроить показательную казнь.

— Слишком много людей верят мне, — сказал я. — Мы не отступим. А я… Да, могут таскать туда-сюда, но не посадят. И это главное.

Леонид Эдуардович криво усмехнулся.

— Честно, не ожидал другого ответа. Главное, чтобы ты себя не обманывал. То, что может выглядеть красиво изнутри, снаружи выглядит не очень.

Меня будто током ударило. Вспомнилась самая первая просмотренная новостная программа, та, где показывали разевающего рот беззубого деда и сумасшедших теток с транспарантами. А ведь я теперь — внутри процесса! Не отключилось ли у меня критическое мышление?

Нет! Мы боремся за свои интересы, а не за чужие. Просто я видел будущее и знаю, Джусь — всеобщее зло, а не только бич нашего класса. Это настолько гнилая личность, что ее свержение может сыграть мне на руку и подвинуть время на таймере.

— Просто очень часто оказывается, — продолжил Леонид Эдуардович, — что поддержка только на словах. Когда доходит до дела, ты остаешься один. Будь готов, что и одноклассники не все придут. У кого-то зуб разболится, у кого-то начнется кишечное расстройство.

Вспомнилось, как блестели глаза у ребят, даже у тех, кто из других классов. Я ничего им не внушал, они сами приняли решение и сделали мою революцию своей.

И одновременно память взрослого подсунула воспоминание, как жильцы моего дома судились с управляющей компанией, нужна была инициативная группа больше для массовки — то в суд прийти, то с журналистами встретиться. Квартир в доме было четыреста с небольшим, а собрать удавалось максимум десять-пятнадцать человек, хотя все махали шашками, выли и жаловались. А как доходило до дела — то понос, то золотуха, а на самом деле каждый думал, что и без него справятся.

Меня начали грызть сомнения. Наверное, стоило применить суггестию, тогда половина учеников из других классов точно пришла бы. Или нет, ведь те, с кем я беседовал — лидеры мнений, самые авторитетные в своем кругу, а значит, сильные — могло и не подействовать. Ну и хотелось мне, чтобы — по-честному, а не вынуждать их, пусть и таким незаметным способом.

Леонид Эдуардович подытожил:

— Я всем сердцем с вами, парни. Но мое мнение: вы затеяли аферу, придете к гороно вшестером-всемером, простоите до вечера и разойдетесь. А на следующий день у вас начнутся проблемы.

— Поздно что-либо менять, — поставил точку Илья, вставая и сжимая кулаки.

— Я еще не закончил, — спокойно проговорил его отец. — Один совет. Человек, который вам нужен, ее зовут Ольга Романовна Ройзман, сидит на первом этаже, в седьмом кабинете. Попытайтесь сперва озвучить ей свою претензию: так, мол, и так, учитель издевается, родители писали жалобу, никаких подвижек нет. Мало того, вы узнали, что этого учителя ставят директором. Вы с этим не согласны, и будете стоять возле здания, пока что-либо не изменится. Чтобы не заподозрили стоящего за вашими спинами взрослого, зафиксируй письменно все вышесказанное и передайте ей. Но не умничай, оформи письмо так, чтобы выглядело, будто это наивные дети написали, а не выкатил претензию юридически подкованный взрослый.

— Спасибо, так и сделаем.

— Вот теперь я все сказал. Извини за диктофон, но это казенное имущество, я не могу им рисковать.

— Понимаю, — кивнул я, думая, что пора проводить в квартиру телефон. — Можно позвонить?

Спрашивая об этом, я чувствовал себя бедным родственником, который уже допек родню своими одинаковыми просьбами.

Дед трубку ожидаемо не взял, бабушка тоже, скоро она должна была заехать к нам за виноградом. Я попросил включить новости — в Москве не произошло ничего кардинально нового. И радоваться бы, но я понимал, что это затишье перед бурей.

Затем мы спустились на базу, где все были заняты — раскрашивали огромные буквы наших претензий. Наташка аккуратно приклеивала плакаты на фанеру.

Борис заканчивал свой шедевр. Десять минут и, гордый собой, он развернул перед нами лист. До чего же клево! Неведомый злодей отвесил пощечину мальчику лет восьми, голова того откинулась вверх и повернулась вполоборота, рот перекосило. Невольно становилось жаль мальчика. «Хватит нас бить!»

— Шикарно, Боря! — оценила Инна и снова посмотрела на меня.

Закончили мы после девяти. Оставили художества на базе и разошлись по домам уже затемно, Каюк потопал с нами, надеясь уехать вместе с бабушкой.

— Гля — бабушкина тачка! — заметил «Победу» Борис, первым свернувший в наш двор.

На заднем сиденье стояли ящики с мускатом. Значит, чаевничают, и Каналья с ними, распушает перед матерью хвост.

— Мне одному кажется, что дядь Леше нравится мама? — поинтересовался Борис.

— А он ей — нет, — отрезала Наташка.

— Сама что думаешь по поводу мамы и него? — спросил я сестру, которая в отношениях должна бы разбираться получше меня, ведь у нее есть женская интуиция.

— Он очень интересный мужчина, — протянула Натка мечтательно. — Если бухать не начнет — цены ему не будет. С руками, с головой, бизнесмен! — последнее она сказала с придыханием. — Но маме он до рыгачки не нравится, она мне говорила. Я ей — что она дура, она мне — фу и все тут, у него обрубок вместо ноги.

В прихожей красовался букет из белых хризантем. На кухне — Каналья в шелковой рубахе, в черных брюках, причесанный и вкусно пахнущий.

— Дети, — улыбнулась мама, — идите ужинать! Вас ждет сюрприз!

Сюрпризом оказался огромный торт с розовыми кремовыми розами. Боря шумно сглотнул, его живот заурчал. Мама поднялась и строгим тоном произнесла, глядя на Каналью:

— Извините, дети пришли голодные, их надо кормить. Вы можете переместиться в зал.

Бабушка тоже поднялась. Каналья же опечалился. Но подниматься не спешил, глядел на маму с тоской, но она этого старалась не замечать.

— Да нет уж, мы поедем, — припечатала бабушка. — Только Юрчику кусочек торта отрежь.

Мама исполнила ее распоряжение. Боря и Наташка спикировали к столу, а я отправился провожать бабушку.

— Ты маме не говорила про наш пикет? — поинтересовался я уже на улице.

— Что я, дура? — возмутилась она, достала из коробки трубку и принялась набивать ее табаком.

Каналья вынул из кармана пачку «Кэмэла», сунул ее обратно, нащупал «приму», закурил. Видимо, импортные сигареты у него для понта.

— Завтра идем митинговать, — отчитался я. — Наш класс и некоторые другие старшеклассники. Должно быть тридцать человек или даже больше. Папа Ильи пригласил журналистов. Одноклассница достала диктофон. Если запишем училку, то будут доказательства, а не просто ее слово против нашего.

— Молодцы! Так их! — Она сжала кулак.

Пожалуй, из взрослых только бабушка нас горячо поддерживала.

— Юрчик, ты ведь с ними?

— Да! И одноклассников приведу после школы.

Бабушка выпустила кольцо дыма и кивнула своим мыслям.

— Что там дед? — спросил я. — Воюет?

— Сегодня торговал, завтра тоже будет торговать. Винограда вон сколько, может пропасть.

Когда она смолкла, заговорил Каналья, вмиг сменив грусть на азарт:

— У меня дела пошли! Один мужик завтра «Мерс» из областного центра привезет, никто не знает, что с ним делать. Если выгорит, даст триста баксов сверх того, что я заработаю.

Он достал из кармана пачку денег, протянул мне.

— Вот. Пятьдесят на пятьдесят, я честен, можешь по журналу проверить.

Затем он отдал мне пачку, что лежала в другом кармане.

— Это вычет стоимости запчастей.

— Меняй на доллары, — посоветовал я, пересчитывая хрустящие бумажки нового образца, получилось двенадцать тысяч в первой пачке, под полтинник — во второй. — Спасибо за честность.

Мы пожали друг другу руки и распрощались. Я отправился к себе в квартиру, открыл дверь и услышал перебранку мамы и Натки, сестра пыталась убедить ее, что Каналья — перспективный жених с деньгами.