Отмерев, я быстренько осмотрел лица друзей, пытаясь вычислить предателя — на них застыла крайняя степень удивления. Только Гаечка сидела впереди, и я видел ее спину, но вряд ли предатель — она.

— Спровоцировать меня решили? — ехидно поинтересовалась Джусиха. — И что вы собрались делать с записями?

А вот это хорошо — о нашей революции она не в курсе. Но почему так?

— Вы не имеете права забирать чужое! — заорал Барик. — Это воровство!

Джусиха вынула магнитофон из сумки и положила на стол, нажала на кнопку, останавливая запись.

— Подберезная — вон из класса! Приходи с родителями, магнитофон отдам только им. Вот уж от кого не ожидала!

Инна покраснела до кончиков ушей, вскочила и пулей вылетела из класса. За ней — Памфилов и Кабанов.

А ведь и Баранова знала! Вот чему она так радовалась. Но какая связь? Кто слил половинчатую информацию и главное — зачем? Сливать — так все сразу.

То, что записать Джусиху не получилось — не беда. Хуже другое: среди тех, кого я считал друзьями — крыса. И пока не выясню, кто это, я не смогу доверять никому, кроме Ильи.

Собирая в рюкзак ручки-тетради, я пытался вычислить крысу методом исключения. Инна не могла так подставиться и сыграть так не могла. Кабанов и Памфилов любят Инну, они б на такое не пошли. Рамилю это ни к чему. Не такой он человек. Или такой?

Нас предала Рая — от зависти?

Ян или Борис трепанули случайно? Эти точно не со зла… Нет, не они! Тут замешана Баранова.

Каюк? И поэтому его нет? Но зачем ему гадить там, где он ест?

Гаечка… она не хотела идти на митинг. Но стукачество его не отменит, просто нам подгадит.

Как только начинал кого-то подозревать, просыпалось чувство вины. Они не могли! Никто не мог. Иначе я со своим новообретенным опытом совсем не разбираюсь в людях.

Задумавшись, я чуть не споткнулся.

В любом случае пикет мы проведем. Вот только как, когда на душе растекалось чернильное пятно.

Инна смотрела в окно, стоя спиной к нам и опершись на подоконник. Ее вьющиеся каштановые волосы были собраны в хвост, и чуть оттопыренные уши алели так, что казалось, вокруг них курится воздух. Лихолетова пригорюнилась позади нее, не рискуя трогать подругу, словно сама могла вспыхнуть или обжечься. Кабанов с Памфиловым растерянно перетаптывались с ноги на ногу.

Рая повернулась к нам, на ее простоватом лице отразилась крайняя степень беспомощности.

— Как же так?

Столько искренности было в ее словах, что я понял: предатель — не она. Лихолетову из списка вычеркиваем, она прямая, как палка, врать не умеет и периодически расплачивается за свой острый язык.

Я подошел к Инне и тронул ее за руку, испытывая вину, потому что именно я ее в это втянул. Кто ее родители? Как они отреагируют на необходимость явиться в школу? Даже если нормально, Инна — не боец, а цветочек, ей сложно быть на линии огня.

Девушка дернула рукой — отстань, мол.

— Инна, — проговорил я, и она обернулась. — Понимаю, это мерзко. Но пока никакой опасности. Погоним Джусиху поганой метлой, и что она нам сделает? У тебя родители как, лояльные, или кулаками не прочь помахать?

Всхлипнув, она повисла на мне и разрыдалась, тычась мокрым носом в шею. Памфилов с Кабановым разинули рты, Илья округлил глаза и раздул ноздри, а я незаметно для Инны развел руками — мол, я тут при чем?

В книжках пишут, что красивые девушки пахнут цветами, печеньем или молоком — чтобы вызвать у читателей чувства. На самом деле они, даже самые прехорошенькие, ни фига не воспроизводят радугу и фиалки. Инна пахла остро-ацетонным лаком для волос и… квашеной капустой, что ли.

— Все будет хорошо, — проговорил я, не сводя глаз с Ильи, покрывшегося красными пятнами. — И крысу вычислим и накажем. Афоню с Дорофеевым наказали же, и они из школы ушли — видишь их нет?

Вот только ревности друга мне не хватало. Слава богу, Инна отстранилась, совсем не эротично вытерла нос предплечьем.

— Нормальные роди… тели, — всхлипнула она. — Не бьют. Поймут. Но — стыдно!

— Понимаю.

Увлекшись, я не сразу заметил, что Памфилов и Кабанов переключились на Гаечку, оттеснили ее к стене и начали предъявлять претензии.

— Это же ты, да? — Памфилов потянул руки, чтобы схватить Сашу за шиворот, но она отвела его руки. — Типа мы не слышали, как ты не хотела участвовать.

— Мне неприятны… все эти толпы, — оправдывалась она дрожащим голосом. — Но я скорее сдохну, чем предам!

— Чем докажешь? — наседал на нее Барик, этот был понаглее, мог и руки распустить, и я рявкнул:

— Прекратить! Саша в команде с самого начала, а не как вы — без обид, пацаны! Я за нее ручаюсь.

Если бы Барик был в команде, в первую очередь я подозревал бы его, гнилушку. Но про диктофон он не знал. Гаечка поправила блузку, благодарно кивнула и принялась оправдываться. В ее глазах тоже блестели слезы — больше из-за обиды: обвинения-то несправедливы!

— Как вы можете… Думать на меня! Нафига мне это надо? Я тупо могла не пойти на пикет! Зачем вас подставлять? У меня никого нет, кроме, вас! Зачем⁈

— Но кто-то же это сделал! — развел руками Рамиль.

— Мне незачем, — прогудел Чабанов.

— Мне тем более, — буркнул Минаев.

Воцарилось молчание. С полминуты каждый косился на товарища с подозрение. Если не разберемся сейчас, командного взаимодействия уже не получится, каждый будет подозревать каждого. Это как плеснуть гноя в варенье.

— Давайте разбираться вместе, — предложил я. — На это у нас пятнадцать минут, потом надо ехать к гороно. Мне не хочется верить, что предал кто-то по злому умыслу. Скорее вы случайно сболтнули при ком-то, у кого есть связь с Барановой. Причем сболтнули исключительно про диктофон, а она с радостью понесла весть Джусихе. Про пикет, заметьте, никто ничего не знает. Так что, если кто-то накосячил, никаких санкций не будет, взамен просто прошу признаться, чтобы мы друг друга не подозревали.

— Так это Баранова настучала? — обалдел Кабанов. — Опять? Будет не Баранова, а Стуканова!

— Предположительно да, — кивнул я. — Она выглядела такой довольной, что ее радостную рожу было сложно не заметить.

— То-то я думаю… — протянула Гаечка, потирая подбородок.

— А вдруг это Боря, Ян или Юрка проболтались? — предположила Лихолетова.

— И информация дошла до Барановой? — Я мотнул головой. — Вряд ли.

Рая щелкнула пальцами.

— У Барановой же еще брат есть, в пятом классе учится.

— Он учится двумя классами младше них, во вторую смену. Боря-то с Яном в седьмом, они не пересекаются с бараненышем.

Инна, которая стояла молча, вдруг закрыла лицо руками и стала землисто-зеленой.

— Господи! — пролепетала она. — Ромка с ним в одном классе… Брат мой. Ну, который свой голос записывал, пока я проверяла, что может диктофон. Они вроде даже дружат… Простите меня, я все испортила.

Захотелось прыгать до потолка, орать, визжать и смеяться! Если бы не Илья с его ревностью, я подхватил бы Инну и закружил. Нас рассекретили, диктофон забрали — случилось нехорошее, но как же радостно на душе, и улыбка растягивает губы помимо воли!

— Спасибо, Инна…

К ней подбежала Гаечка, взяла за руки ее и Лихолетову, и они закружились в хороводе. Инна двигалась вяло, подавленная, она не понимала всеобщей радости. К ним присоединились Димоны, Рам обнялся с Ильей. Пришлось объяснять:

— Это на самом деле ура, и еще раз ура! Среди нас нет предателя! Не надо никого подозревать. А что сболтнула… со всеми могло случиться. Не ошибается только мертвый.

Инна грустно улыбнулась, не веря, что ее так просто простили.

— А теперь вспомни, что именно ты сказала брату. Надо знать, что дошло до Джусихи.

Инна свела брови у переносицы, вспоминая.

— Ну-у-у… Что есть плохая училка, которую хотят сделать директором. Мы хотим записать, как она обзывается и угрожает. И все.

Я щелкнул пальцами.