— Мы! Хотим! Учиться! Долой беспредел!

— До-лой, до-лой, — принялся скандировать он, остальные подхватили, и, хоть Ден и надрывался, его голос терялся в базарном шуме.

Простые люди вообще не реагировали, им хватало протеста коммунистов. Рыжая напряглась, принимая решение.

— Вы должны туда пойди, — велел я, рассчитывая на свой дар убеждения.

Ясно, что если и подействует, то не сразу, но надо использовать все средства. Да и дар нужно развивать.

Репортерша не отреагировала на внушение, переглянулась с оператором.

— Готов? Давай!

Оператор поднялся по ступеням, принялся настраивать камеру, я бочком, бочком удалился, растворился в толпе, обошел наших и за их спинами просочился в администрацию народного образования, подбежал к кабинету номер семь.

Наверняка Ройзман уже увидела суету под окнами. Я постучал в ее кабинет, но никто не ответил. Почему? Неужели она ушла, например, на обед? Вот же попадалово! Или просто не слышит? Я затарабанил сильнее, и снова ноль реакции.

Точно на обед ушла, и такой убедительный момент пропадет! Черт!

Снова ситуация понесла, как бешеный конь, надо как-то его притормозить и усмирить…

Сильный хорошо поставленный женский голос заставил меня вздрогнуть.

— Вы к кому, молодой человек?

Я обернулся. Ко мне шагала эффектная брюнетка в юбке-тюльпане, на шпильках.

— К Ольге… — как же ее? — Э-э-э… Романовне.

Тонкие смоляные брови шевельнулись.

— По поводу?

Женщина отперла дверь седьмого кабинета.

— Давайте пройдем в кабинет, — предложил я, ­— и вы сами увидите.

Может, она не впустила бы меня, если бы я не поставил ее перед фактом. Прошагав к столу, она сразу же уселась за стол, повернувшись спиной к окну. Я кивнул на него.

— Обернитесь, и поймете.

Она повернула голову, я сразу же затараторил:

— Мы, ученики школы номер семнадцать, не согласны с назначением Людмилы Кировны Джусь на должность директора и собрались на мирный пикет.

Лицо Ольги Романовны оставалось непроницаемым, лишь ноздри трепетали, я торопливо излагал суть, пока она не оправилась от удивления и не прервала меня.

— Наши родители написали на нее жалобы, но она по-прежнему ведет у нас русский язык и литературу, выгоняя с уроков неугодных, занижая оценки, а иногда и распуская руки. В данный момент у ребят берет интервью телевидение.

Я указал на окно. Камеры видно не было, мелькала лишь рыжая шевелюра журналистки. Ольга Романовна поджала красные губы, еще раз обернулась и процедила:

— Когда написаны заявления?

— Пару дней назад…

— Это совсем недавно! — Она поднялась. — Мы просто не успели бы отреагировать, а вы устроили тут цирк! Немедленно расходитесь. И Маркушину передайте, что это нечестная игра.

— Он тут ни при чем, это я все организовал. И мы не уйдем, пока Людмилу Кировну не снимут с должности. Хотелось бы, конечно, Геннадия Константиновича, но мы согласимся на любого директора, кроме Джусь.

Хозяйка кабинета нервным движением огладила юбку и зашагала к выходу, я направился за ней. Меня она перестала замечать, у нее появилась цель: прекратить смуту, сделать так, чтобы на болотце воцарился привычный покой.

Потому на улице она ввинтилась между репортершей и Памфиловым, говорящим:

— У нас есть доказательства, что она нас оскорбляла и не дает нам учиться! Выгоняет! И мы не уйдем, пока ее не снимут! Такому человеку нельзя отвечать за школу! Верните нашего директора или назначьте нового!

— Почему бы вам не написать заявления… — начала репортерша, но была прервана.

— Заявления написаны, — припечатала Ройзман. — Они на рассмотрении, мы не можем принять такое решение за один день! Назначение директора — ответственное мероприятие. Людмила Кировна проработала в семнадцатой школе почти двадцать лет, она — учитель высшей категории и не производила впечатления некомпетентной…

Я включил диктофон и поднес его к микрофону, направленному на Ройзман. Рыжая удивилась, увидев меня, который вроде как ни причем; все поняла и погрозила мне пальцем, улыбнувшись.

— Вы послушайте, — сказал я, — мы записали, как она ведет урок.

Ройзман побледнела, сообразив, что так просто нас не разогнать и не убедить журналистов, что Джусиха — отличный кандидат.

Диктофон воспроизвел голос Джусихи:

— Вы чего сюда приперлись? — Пауза. — Если делаете назло — ой, зря. Подберезная — вон из класса, предательница.

— А нам можно остаться? — Лихолетова.

— Можно. Но вы же поняли, что нормальных оценок вам не видать. А тупые типа Желтковой и Заворотнюка могут рассчитывать только на двойки.

Я нажал на паузу и обратился к Ройзман:

— По-вашему, это компетентный учитель?

Рыжая была довольна — скандал удался! Не рассчитывая, она нашла интересный материал. Вот только пойдет ли он в эфир. Зависит не от нее.

Я продолжил воспроизводить запись:

— Но они же учатся! — Гаечка. — Так нечестно.

— А честно было писать оскорбительные эпиграммы? Коллективная ответственность — привыкайте.

Свой голос я узнал не сразу, он был низким, как у взрослого мужика:

— Мы предлагали оптимальный вариант: чтобы мы не терпели друг друга, можно передать наш класс Вере Ивановне, другой учительнице русского. И мы будем учиться, и ваша нервная система спокойна. Почему бы не сделать так?

— Какой ты умный! Размечтался! Сделали гадость и думаете, вам это сойдет с рук?

— То есть, вы отказались только радо того, чтобы нас утопить? Разве это педагогично?

— Считай, как знаешь.

И репортерша, и Ройзман слушали молча. Ольга Романовна потирала подбородок, глядя в землю — думала, как максимально безболезненно для себя разрулить ситуацию.

— Как интересно! — воскликнула журналистка, сверкнув глазами. — Эта запись сделана, как я понимаю, на уроке?

— Именно. — Я выключил диктофон. — Мы не уйдем отсюда, пока не увидим, что нашим делом занимаются. Если надо, разобьем палатки и спать будем! Дежурить сутками!

Это, конечно, преувеличение, но нужно было чуть накалить страсти.

Ройзман сказала:

— Такая запись не является доказательством чего бы то ни было…

Рыжая посмотрела в камеру, затем — на Ольгу Романовну.

— Я так понимаю, вы именно та, кто ответственен за то, что эта ситуация возникла? Представьтесь, пожалуйста.

Ройзман нехотя выполнила просьбу.

До Джусихи репортерше было не дотянуться, а для сюжета нужен был злодей, и она его нашла в лице Ройзман Ольги Романовны, которой совсем не улыбалось судьба козла, точнее козы, отпущения, потому что над ней наверняка есть еще кто-то, и он за такое по головке не погладит. Своя шкура дороже, чем накосячившая Джусиха, и нужно было срочно решать: подставляться, защищая ставленницу, или открещиваться от нее.

В разговор включился Илья, проговорил в камеру:

— Понимаете, мы хотим учиться, а нам не дают! Мы в отчаянье! Именно оно толкнуло нас на этот шаг.

За его спиной Памфилов шагнул вперед и воздел транспарант с зачеркнутой фамилией Джусихи. Сделал он это с душой и чувством, как поп, крестом изгоняющий нечисть.

— Наши родители уже написали заявления, — повторила Лихолетова, вылезла вперед, надеясь попасть в кадр. Гаечка с Минаевым, наоборот, спрятались.

— Недовольны не только мы, девятый «Б», — продолжил я. — после уроков придут седьмые, восьмые и все старшие классы.

Похоже, это был козырь. Ройзман выпрямилась, побледнела. Ее очень расстроило, что мероприятие грозило приобрести массовый характер.

— Как вы видите решение этого конфликта? — поинтересовалась журналистка.

— Верните директора Маркушина! — выкрикнул Памфилов. — Он старается для школы!

Ольга Романовна нерадостно ответила:

— В ближайшее время Людмила Кировна Джусь будет освобождена от занимаемой должности…

Только она это сказала, как подошли восьмиклассники под предводительством лопоухого и Алисы, которая забрала у Инны транспарант 8 «Б», и дети столпились вокруг нее.