В середине зала Тимофеевой дачи, на блюдце, стоящем прямо на ковре, горела свеча, от сквозняка огонек трепетал, и тени на стенах оживали, двигались, и казалось, что мы в комнате и правда не одни, с нами рядом — то самое зловещее, непознанное.

После того, как повторно позвонил деду от Каретниковых, чтобы подстраховал меня с покупкой дачи, я попытался отпросить Илью сходить ночью в гости к Тиму. Леонид Эдуардович в очередной раз меня удивил: согласился проводить нас и подождать в летней кухне, дав нам время пугать друг друга страшилками до полдвенадцатого. Если бы не осознание, что он где-то рядом, сейчас было бы жутко.

— Наташа точно не придет? — спросил Тимофей как-то жалобно.

Я помотал головой. Он на мою сестрицу запал, что ли? Бедолага. Даже если бы у них сложилось, что очень вряд ли, я бы ему не позавидовал.

— Давайте уже начинать, времени-то мало, — предложил я и посмотрел на Яна.

— Вы не поверите, — прошептал он и лег на живот, подперев щеки руками.

— Да ладно, рассказывай свою страшилку, — шепотом же попросил Борис.

Ян пригладил челку, прикрывающую изувеченную ожогами часть лица, и начал зловещим шепотом:

— Это было до пожара. Любимая кошка матери родила и где-то спрятала котят, мать две ночи их искала и к вечеру уснула. Смотрю, я, короче, телек, и тут слышу — котенок плачет. Ну, как будто плачет.

Ян передернул плечами, закатал рукав и показал предплечье, все в мурашках.

— Во! Вспоминаю — и шерсть дыбом. Короче, пошел я к тому котенку, а ночь темнющая, бр-р-р! Ни луны, ни месяца. Иду я, значит, куртку накинул… А у нас сарай с кроликами за домом, и вот там котенок и кричит. Подхожу я, значит, и вижу: между сараем и забором, под старой перевернутой ванной что-то светится. — Он снова передернул плечами. — Такой свет странный… не как лампочка и фонарь, а синеватый, что ли. И как будто шевелится что-то.

Я скосил глаза на Тимофея. Скрестив ноги по-турецки, он сидел на полу, в то время как мы все —лежали, и усиленно ковырял в носу. Чем сильнее был накал эмоций, тем интенсивнее он ковырял.

— И нафига ты туда пошел? Я бы смылся, — шепнул Борис.

— А меня от страха столбняк разбил, не могу даже вздохнуть! Стою, как столб. А там светится все ярче и ярче, а потом вдруг раз — и из-под той ванной вылетает рука. Ну вот до сюдова. — Ян чиркнул по запястью ребром ладони. — Белая такая, а вокруг — свет.

— Гонишь, — без особой уверенности сказал Илья.

— Так и знал, что не поверите. Но я, вот, вспоминаю, и леденею сам, — обиделся Ян.

— Жутко! — восторженно оценил Борис. — А дальше что?

— Она пальцем указала на наш дом и к соседям — юрк! И через месяц — пожар. Оно меня предупредило, а я не понял. И как только рука исчезла, так и котенок смолк. Не было там никакого котенка, вот. Оно меня так приманивало.

— И как рука может мяукать, если у нее рта нет? — спросил Илья, и я пихнул его в бок, чтобы не мешал мелким бояться.

Рассудительный Илья помолчал-помолчал и выдал:

— Наверно, это смерть была такая. Я никому не говорил, но видел ее. Не руку, смерть.

— Да ну? — напрягся я, потому что Илья был не очень склонен к сочинительству.

Борис аж заерзал на животе.

— И какая она? Прям как скелет, и с косой?

Илья мотнул головой.

— Мне было четыре года. Деда парализовало, и он две недели лежал у нас и мычал, говорить больше не мог. Я боялся его воплей, и родители взяли меня к себе в спальню. Ну и вот просыпаюсь я ночью в туалет, поворачиваю голову, а дверь открыта, и там женщина стоит. Волосы черные длинные, лицо белое, как у вампира, губы черные. И вот она молча указывает на выход, а потом плавно так уходит. Меня от страха парализовало, наверное, как Яна, я никуда не пошел, второй раз заснул и сделал лужу. А дед через день помер.

— Бр-р-р! — Тимофей весь затрясся и наконец высунул палец из носа. — Я тока слышал всякое странное, но ничего не видел. А бабушка видела! Говорит, проснулась от того, что кто-то играет на губной гармошке, пошла ночью в туалет. А он, как вы поняли, в конце огорода, а там — немцы! Сидят, вражины, у костра, варят что-то в котелке. Три человека, один в гармошку дует. Бабушка как заорет! Немцы на нее посмотрели и растаяли, а звук гармошки остался еще минут на пять, так-то.

Во мне пробудилась память взрослого, вспомнилось: «Немцы, как жить дальше?» — но я не стал портить впечатление смехом, остальным-то было страшно, даже Илья проникся.

— Это потому, что где-то в огороде немцы закопаны, — объяснил Тим. — В войну убитые. Неупокоенные.

— Надо нормально захоронить, — предложил я.

— Да кто копать-то будет? Бабушка не хочет. Говорит, так им и надо.

— А ты скажи, что у немцев есть жетоны с номерами. За такой жетон родственники погибшего от двадцати долларов платят, — сказал я услышанное когда-то, насколько это правда, не знал.

Кто-то говорил, квартиры покупали, связываясь с родственниками погибших немцев и скупая жетоны у копателей по дешевке, кто-то — что и двадцати долларов не добиться. Но, как бы то ни было, разве самим приятно по костям ходить и воображать себе всякое?

— Сам ты тех немцев-то видел? — спросил Борис.

Тимофей мотнул головой.

— Не-а. Слышал только. Просыпаюсь, а как будто под окном кто-то по-ихнему разговаривает. Такой ужас напал, что шевельнуться боялся. А когда не немцы, так по чердаку кто-то ходит.

— Кошки? — предположил Илья.

— Да какие кошки, закрыто там все! Никак им не просочиться.

— Значит, голуби, — поддержал названного брата Ян.

— Ни фига себе голуби! — возмутился Тим. — Топ-топ, топ-топ! Слоны, а не голуби. И ваще, я тебя, мелкий, никогда не прощу за тот вой под окном! Чуть не обделался!

Борис с Яном покатились со смеху.

Тим не ждал гостей. Мы пробрались во двор, Леонид Эдуардович отправился в летнюю кухню, а Ян подошел к окну и завыл своим фирменным воем, а потом позвал толстяка, тот вылетел и его чуть не прибил.

— Посмотрел бы я на вас! Я-то тут, с привидениями, один! — проворчал он.

Будто подтверждая его слова, свечка затрещала, зачадила. Ян указал на нее и сказал:

— Мать говорила, что, когда вот так — нечисть рядом.

— Немцы, — прошептал я, — как жить дальше?

Но никто ничего не понял. И в этот момент в окно постучали. Ян, Борис и Тимофей вскочили и заорали от неожиданности, мы с Ильей вздрогнули.

— Ребята, — позвал отец Ильи, — половина двенадцатого. Пора.

— Это еще кто? — удивился Тим.

— Батя Ильи, — объяснил Борис. — Он нас к тебе не отпускал одних, побоялся, что собаки нападут, и пошел с нами.

— Мне бы такого батю, — протянул Тимофей мечтательно, откинул занавеску и крикнул в темноту, где скрывался Леонид Эдуардович: — Заходите к нам!

С появлением взрослого все немного успокоились. Каретников-старший включил свет, посмотрел на бледного, встрепанного Тимофея и предложил:

— Тебе, наверное, будет страшно одному. Идем, заночуешь у нас.

— Спасибо! — просиял Тим. — И правда страшно. Я бы всю ночь дрожал.

Ян затанцевал перед опекуном.

— А расскажите теперь вы страшную историю! Коротенькую! Пожалуйста!

Леонид Эдуардович погасил свечу и скомандовал:

— Все закрывайте, и уходим. По дороге расскажу.

— Настоящую историю? — спросил Тим.

— Конечно.

Стояла душная предгрозовая жара. Небо начало затягиваться тучами, и вдалеке над горами погромыхивало. Наперебой стрекотали сверчки, прощаясь с последними теплыми деньками.

— Было это в Крыму, — на ходу неторопливо рассказывал Каретников. — Мы с женой учились на втором курсе и, закончив учебу, сговорились поехать дикарями в Крым — денег-то у студентов не было. Собрали огромные рюкзаки, сперва у моря стояли недалеко от Орджоникидзе, это такой поселок близ Судака, потом переместились в горы. Расположились в месте, где вершину горы будто срезали ножом, у развалин византийской крепости. Развели костер, поели, попели под гитару, разошлись по палаткам, уснули. До сих пор не понял, какая сила заставила меня встать. Будто звало что-то. Я поднялся, вышел и увидел странное: невероятно близкое звездное небо, а по нему очень быстро бегут облака, и не просто бегут, а пикируют вниз.