Мама выглядела растерянной, расплылась в улыбке.

— Да. Видел бы, как ее перетрясло! Спасибо… вам…

Она с благодарностью посмотрела на Алексея, прижала руки к груди.

— Не знаю, как отблагодарить.

— Да ладно, — махнул рукой Каналья. — Мы ж почти свои! Мы ж с Павлом такие дела крутим!

Вот только не надо палить контору! Незаметно для мамы я приложил палец к губам и поставил на стол пакет с купленным. Мама заглянула туда и чуть не прослезилась.

— Сосиски! Много-то как! Спасибо!

— Переговорил я с Шевкетом Эдемовичем, — отчитался Каналья. — Он согласен помочь. Гараж я тоже нашел, всего пять тысяч хотят за аренду, на Ленина, сразу за кольцом. Константин Геннадьевич уже завтра подъедет, и я посмотрю его «Опель». Судя по симптоматике, нужны будут стойки амортизаторов, подшипники, тормозные колодки.

— А какой у него «Опель»? — спросил я.

— «Омега», восемьдесят восьмого года. У него машина год, скорее всего, пора менять расходники, включая масло и фильтры.

— Механика хоть? Автомат ты представляешь, как ремонтировать?

Каналья махнул рукой.

— Научусь, делов-то. Машину слышать надо и понимать, как женщину.

Мама бросила на него странный взгляд и промолчала.

— Вы расскажите лучше про Жо… про Жунько, — попросил я. — Так бы хотелось самому это увидеть. Вот же противная баба!

Мама зарделась.

— Зашли к ней мы вместе с адвокатом и… Алексеем. Адвокат ей удостоверение показал, и она аж охрипла, забегала, засуетилась. Говорил адвокат, проверками грозил, то то просил предъявить, то это, а я стою, под землю готовая провалиться. В общем, ни в чем не виновата я сразу стала.

— Ты молодец, Оля, — ободрил ее Каналья, протянул к ней руку и тут же опустил, будто натолкнувшись на невидимую преграду. Мама его жест не заметила, спросила:

— Конфеты будешь? С кофе.

Я посмотрел на его ногу и понял, что нет больше того деревянного протеза, Каналья себе нормальный раздобыл, а чтобы скрыть фактуру, надел длинные носки. Неужели заработал? Вот молодец!

— Спасибо, Оленька! Мне уже пора, а то не доберусь домой.

Он встал и, чуть припадая на ногу, направился к выходу. Мама сняла передник и пошла его провожать. Хотелось увязаться следом, расспросить, всего ли хватает для открытия мастерской, но я понял, что лучше не мешать — если у них заискрило, я могу все испортить.

— Алексей, всего ли хватает для мастерской? — спросил я, пока он обувался, и потер пальцы, намекая на деньги.

Каналья кивнул и показал «класс».

— С дедом ты круто придумал! Тема беспроигрышная! В одно лицо я бы такое не потянул.

Когда они ушли, я выглянул в окно на кухне, но в темноте еле различил два силуэта.

Через пять минут мимо проехал полупустой автобус, покачивая гармошкой, и мама вернулась, взбудораженная, но довольная, проговорила задумчиво:

— Надо же, как он изменился. И правда будто другой человек.

Неужели таки есть контакт? У мамы появится кавалер без садистских замашек, а у меня — надежный бизнес-партнер?

Во вторник в кабинете химии наблюдалось нездоровое оживление, все роились вокруг парты, где сидел Чума, гудели встревоженным ульем. Сам Чумаков выглядел мрачнее тучи, перед ним лежала коробка конфет, да не каких попало, а «Мишек», и упаковка жвачек «Лав из».

Днюха у него, что ли? Или, судя по выражению лица, поминают кого-то? Старика в тюрьме прибили?

Желткова потянулась, чтобы угоститься жвачкой, но Барик хлопнул ее по предплечью.

— Вшивых не приглашали.

Стоящая рядом Семеняк шарахнулась от Любки и спросила у Барановой, раздвигая волосы:

— Посмотри, ко мне не перескочили?

С Желтковой села Фадеева, вернувшаяся с дорожных заработков, ей было нечего бояться, у нее самой вши не переводились. Но с ней поделились жвачками, а с Любкой — нет. Надувшись, она села на место, в ее глазах блестели слезы.

Я подошел к парте Чумы и спросил:

— Можно поздравлять с днюхой?

Барик заржал, но, натолкнувшись на полный боли взгляд Чумы, осекся.

— Это не днюха, а проводы, — грустно сказал Плям и, пока я не успел сказать: «Кого поминаем», добавил: — Юрка уезжает.

— Как? Куда? — спросил стоящий за моей спиной Илья.

— В Москву, — буркнул Чума. — Тетка хочет меня усыновить.

— Ну так классно же, — сказал я. — В Москве круто, я там был, у меня там дед живет.

— Я там никого не знаю. А тут кореша.

— А если не ехать? — предложил Рамиль.

Чума развел руками.

— В детдом сдадут. Предков прав лишили. Ну, типа забрали нас у них. Или детдом, или бомжевать. Лучше уж в Москву.

Прекрасно же! Там Чума, даст бог, попадет в другую среду, человеком станет.

— А район какой? — поинтересовался я.

— Че-то с деревьями. Кленово… Не. Вязово… Ясенево!

— Крутой район. От деда далеко. Но хочешь — будем видеться, как приеду в Москву, хоть я и не твой кореш.

— Ты нормальный пацан, а там одни чушпаны. Петухи и стукачи типа этого. — Он кивнул на Райко, пропустившего реплику мимо ушей.

«Вот бы и ты хоть чуть очушпанился», — подумалось мне.

— Там возможности, — сказал я, и Чума отвесил челюсть, пришлось объяснять: — Бизнес можно замутить. Вот если нормально себя будешь чувствовать, в долю войдем, — попытался его мотивировать я. — Москва — это хорошо.

— Я бы хотел там жить, — вздохнул Илья. — Но море жалко, моря там нет, и лето короткое.

Гаечка взяла две жвачки и две конфеты — одну себе, вторую отдала Любке, которая смахнула ее на пол.

— Пусть подавится… Чумандос!

Перед самым звонком пришел Памфилов, постоял у входа неприкаянно, но решился, подошел к нам. Я сразу же пожал его руку, и он воспрянул, а вот Райко потух, губы поджал, покраснел. Здорово, если бы он хотя бы на год перешел в класс «В», проще было бы создать сплоченный коллектив. И Баранову туда же, но среди девчонок у меня влияния не было.

Подбежала Инна, обняла Чуму — он чуть глаза не уронил от неожиданности — чмокнула в щеку.

— Юрочка, спасибо! Ты прям настоящий мужчина! Такой классный!

Было забавно наблюдать, как под почти черным загаром проступает румянец.

Прозвенел звонок, рассаживая нас по местам, а на перемене после урока я снова подошел к Чуме и поинтересовался:

— Ты когда уезжаешь?

— Да завтра уже. Седня все учебники сдаю — и вперед.

Он поднялся, и я заметил новые джинсы, кеды и рубашку. А морда гопницкая, не соответствующая одежде, и зубы черные, а пальцы бурые от орехов, с траурной каймой.

— И в школу сразу же? — уточнил я, он мотнул головой.

— Не. Сперва дома репетиторы, хрениторы. Психиатр, прикинь! Я ж не псих.

Похоже, тетка решила всерьез заняться племянником, только бы палку не перегнула, а то сбежит бомжевать.

— А тетка какая? Семья у нее есть? Дети?

— Не, она старая дева. И ваще старая.

«Мой тетя самых честных правил…» Лучше судьба Чумы сложиться и не могла, только бы тетушка оказалась уютной наседкой, а не цербером. Чует мое сердце, с Юркой Чумаковым пряник эффективнее кнута. Я написал ему свой адрес.

— Буду рад, если напишешь, как устроился.

— Не люблю я это, да ладно, — вздохнул он.

После уроков, выходя из школы, я остановился возле стенда с Бориными работами. Завтра среда. Пусть только попробую не дать ему первое место! Все очевидно же!

А еще я заметил агитационный плакат: «Турнир по боксу среди школьников. Стань лучшим!» Интересно, это к физруку надо обращаться? Напомнил о себе любимый грех, шепнул, что я мог бы преуспеть, с моими-то умениями, но я согнал рогатого с левого плеча.

И так дел выше крыши, не стоит тешить тщеславие, тем более — лишний раз светиться. Пока я маленький, делишки у меня — так, мышиная возня.

Авторемонтная мастерская будет на Каналье, что-то еще — на ком-нибудь другом, на маме, например. Когда дела достигнут такого размаха, что привлекут внимание компетентных органов, пусть думают, что я — просто талантливый мальчик-мажор, меньше вопросов будет. И чем меньше странностей в биографии, тем лучше.