Галина поставила на стол пузатый заварник и ушла.

- Дурочки, - змеевская ведьма заговорила вновь, когда женщина вышла. – Вы из-за них здесь?

- Да.

- С вашим здоровьем беречься надо, а не по жаре разгуливать. Или хотя бы артефакт прикупили в машину-то…

- Как-то не подумал.

- А потом думать будет нечем, - возразила женщина и представилась. – Валентина Ерофеевна Царенко. Дипломы и лицензию показывать?

- Не стоит.

Кивок.

Она сама налила чая. Принюхалась и вздохнула.

- Опять Галина за свое. Вот хорошая женщина, но уж больно экономная. Вечно чай заваривает по два-три раза…

И головой покачала укоризненно. Впрочем, вставать и искать другой заварник не стала.

- Скажите, эти женщины к вам обращались? – Бекшеев вытянул ноги, подумав, что вид у него до крайности неподобающий. Но обуваться не хотелось.

- Обращались. Ко мне кто только не обращается… а ведь думала, перееду, буду жить тихо. Огород разведу, посажу цветы…

- Не вышло?

- Оказалось, что и с огородом, и с цветами возни куда больше, чем мне представлялось. А вот люди… люди везде одни и те же. Эта хотела зелье, чтобы избавиться от ребенка.

Она указала на Тихареву.

- Вы не продали?

- Нет, - ответила Валентина не сразу. Разбавила чай молоком, бросила в кружку пару кусков сахара. – Не то, чтобы я категорически выступаю против абортов… скорее я придерживаюсь позиции, что женщина имеет право сама решать, нужен ей ребенок или нет. Но делать аборт я не стану.

- Почему?

- А вы думаете, это так просто? Вроде выглядите взрослым образованным человеком… это вот они, - Валентина кивнула на стену. – Они полагают, что я руками повожу, шепну волшебное слово и все само собою рассосется. А вы-то должны понимать, что подобное вмешательство… чревато. Что требуется как минимум оборудованный кабинет. Помощь медицинской сестры. Послеоперационное наблюдение, поскольку риск осложнений высок. Я не говорю уже о том, что может произойти в процессе, так сказать… а оно рано или поздно произойдет. У всех. Будь ты хоть профессором, но данность такова, что рано или поздно… нет, мне эта головная боль не нужна. Благо, сейчас все разрешено законом, имеется госпиталь, где и оборудование, и целители…

- Но туда не идут.

- Да, Людочка… милая девочка, наивная весьма, хотя казалось бы… пора бы уже утратить эту наивность, но она пытается сохранить жизнь, уговаривать. И об этом знают. Простите, выложилась изрядно. Ребенок шел ножками, а эти идиоты не сразу решили позвать меня. Все экономят… мало до беды не хватило.

- Почему в госпиталь не повезли?

- Так это надо ехать. Машину искать или подводу. Везти. День терять. Потом опять же роженицу сразу не отпустят. И стало быть, надо тратиться на содержание там. Вещи… здешние люди всем хороши, но порой они бесят своей безумной упертостью и какой-то мелочностью. Ребенок погибнет? Мать? Ничего, другую найдут… а вот сено на день больше на поле полежит, это беда…

Сказано было с раздражением. И Валентина тотчас совладала с собой.

- Извините. Порой сил на них не хватает. И пытаешься как-то говорить, объяснять, но нет… дремучесть кажется неискоренимой. Этой аборт не стали бы делать и в госпитале. Срок уже большой. Я ей так и сказала, что затянула… она в слезы. Все они в слезы… умоляют помочь. А чем я помогу-то? Убью, чтоб не мучилась?

- А кто бы помог?

И по тому, как тень мелькнула на лице Валентины, Бекшеев понял, что угадал с вопросом.

- Ведь кто-то помог бы, верно? Кто-то, к кому они могли бы пойти… вы слышали, что Антонину убили?

И снова угадал.

- Антонину… - Валентина выпрямилась.

- Вы были знакомы?

- Была… мы учились вместе. Дружила даже… как мне казалось. Хотя теперь понимаю, что дружить с Антониной – так себе мысль. И да, она могла бы. Она… поймите, что целители – в целом весьма далекие от святости люди.

- Понимаю, - усмехнулся Бекшеев. – У меня матушка целитель. И поверьте, я их видел… всяких.

Валентина кивнула.

- Война… многих перемолола. Я не исключение. Казалось, что надо только дождаться конца войны, дотерпеть и все наладится. А потом… дома нет. Родных нет… никого не осталось. Муж тоже погиб. А я… я вот жива, цела и простить себя за это сложно. Не знаю, поймете ли…

- Пойму, - Зима молча жевала пирог. – Еще как…

- Тогда хорошо. Я… растерялась. Куда ехать? Что делать? Оставаться в родном городе, где все-то напоминает? Сбежать хотелось и подальше.

- И вы сбежали сюда.

- Именно.

- Неплохое место. Получше Дальнего… не обращайте внимания. Не только вы сбегали.

- Знаю. Нас, таких, много… только сбежать…

- От себя не выйдет.

- Точно, девочка. Не выйдет. Но… и вернуться не у всех есть силы. Ты вот, вижу, сумела.

Зима отвернулась и ничего не сказала. Бекшеев же поспешил задать неуместный вопрос:

- А вы?

- А я… а мне и нужды нет. В конце концов, какая разница, где людей лечить? Тут, в Москве или Тобольске? Это типичные заболевания от климата различаться могут, а люди везде одинаковы. Антонина меня встретила. Она меня и позвала-то… переписывались с ней. Я подумала и приехала. Почему нет? Антонина в первое время к себе поселила. Предложила… дело. Помогать ей. Она знахарствовала, да не справлялась сама. Людей-то много. В госпитале раненые. И бардак там был редкостный… после войны он везде был. Не хватало, что людей, что лекарств.

Валентина пила чай неспешно, и рассказывала тоже.

- Антонина это быстро поняла. Ей бы в госпиталь пойти. Взяли бы. И меня бы взяли…

- Но вы не пошли? – поинтересовался Бекшеев.

- Нет.

- Почему?

- Сама не знаю. Я тогда будто во сне каком… растерянная была. Не хотела никого ни видеть, ни знать… это больно, когда вот перед тобой человек. Больной человек. Но ты знаешь, что он поправится, что ты ему поможешь. И знаешь, что твоя сестра сгорела от пневмонии и никто-то ей не помог. Как не помог твоему сыну в госпитале. Не сумел ли или просто очередь не дошла. Как не помог матери в тылу, у которой сердце остановилось. Это знание душу раздирает. И да, таких множество, но тебе болит за своих, за родных. И лечить с таким настроем нельзя.

Валентина отставила чашку и провела дрожащими пальцами по скатерти.

- Я боялась, что сорвусь. Что возьму и убью кого-нибудь… просто от этой обиды, зависти. Я… я так Антонине и сказала, что нельзя мне к людям. И лечить не буду. Что хочу просто пожить.

- А она?

- Она пыталась уговаривать. Золото какое-то показывала. Мол, сейчас самое время зарабатывать. И мне тошно сделалось. Я поняла вдруг, что там, дома, тоже были такие вот, как она… не при госпиталях пусть, не при больницах, но умеющие лечить. Только лечили они далеко не всех. И Антонина… она же не всем помогала, нет. Она брала тех, кто мог заплатить. А когда смерть за плечом, то платишь… ищешь способ и платишь. Особенно, если смерть не твоя… иные за себя не боятся, а вот дети там…

- Вы поссорились?

- Да. Я… резко высказала неодобрение. У меня и так-то характер непростой, но вот… и Антонина ответила, что я дура. Что никто не будет ценить, когда доброта и за даром. Что людям только волю дай, мигом на шею сядут. В общем… не получилось гостевать и с дружбой все завершилось.

- А тут как оказались?

- Просто… возвращаться мне было некуда. Деньги имелись. Я и обратилась в контору одну, узнать, есть ли дома на продажу. Мне этот предложили. К слову, Антонина не обрадовалась, если вам это интересно. Она почему-то решила, что я просто хитрю. Что собираюсь поселиться и трясти из людей деньги.

Золото.

То золото, которое в коробке.

И банковский счет…

- Приезжала?

- Да. Повздорили крепко. Пыталась меня выгнать, мол, могу другое место найти. А я… Галина, конечно, своеобразный человек. Болтлива без меры… но она без родителей осталась. Муж, ребенок малый на руках. И я одна. И как-то вот вышло, что… не я к ней, она ко мне потянулась. Теткой назвала… главное, я поняла, насколько я к жизни не приспособлена. Печь затопить. Камин прочистить. Огород этот… чтоб его. А у нее в руках все горело, только денег не было. У меня были. Вот мы и договорились, что она помогает, а я плачу. Хотя, думаю, она и без денег бы не бросила. Потом эта история с её мальчишкой… чудом откачали. Тогда я словно и очнулась. Ну и люди… Галина ж по всем окрестностям разнесла, что я Никитку спасла… вот и потянулись. То с одним, то с другим.