Но, должно быть, сестра Бенедикта что-то поняла по его лицу. Она отложила перо, подошла к Малкольму и положила руку ему на плечо. Это само по себе было удивительно: до сих пор она, кажется, ни разу к нему не прикасалась.

– И ты вернулся предупредить нас, – договорила она за него. – Молодец, Малкольм. Ты все сделал правильно. А теперь пойдем, я провожу тебя домой.

– Вы хотите пойти со мной? Нет, не надо!

– Не хочешь? Ну что ж, тогда я просто постою в дверях и посмотрю, чтобы с тобой ничего не случилось. Ты не против?

– Только будьте осторожны, сестра! Он… не знаю, как сказать… вы когда-нибудь слыхали о людях с такими деймонами?

– Чего только не услышишь за долгую жизнь. Вопрос только в том, стоит ли слушать все подряд. Пойдем.

– Я не хотел пугать сестру Фенеллу.

– Вот и молодец.

– А Лира…

– Она спит. Ты сможешь повидать ее завтра. За ставнями мистера Тапхауса ей ничего не грозит.

Пока они шли через кухню, сестра Фенелла провожала их удивленным взглядом. Сестра Бенедикта подвела Малкольма к двери:

– Не хочешь взять фонарь?

– Ох, нет, спасибо. Не надо, правда. Там довольно светло… и Аста может превращаться в сову.

– Я постою тут, пока ты доберешься до моста.

– Спасибо вам, сестра! Доброй ночи! И хорошенько заприте двери.

– Обязательно. Доброй ночи, Малкольм.

Малкольм понятия не имел, что она сможет сделать, если тот человек все-таки выскочит и бросится на него, но пока монахиня смотрела ему вслед, он чувствовал себя под защитой, – и знал, что она действительно не сведет с него глаз, пока он не дойдет до моста.

Добравшись, он обернулся и помахал ей. Сестра Бенедикта помахала в ответ и ушла внутрь, закрыв за собой дверь.

Всю дорогу до дома Малкольм бежал, а Аста летела чуть впереди. В кухню они ворвались одновременно.

– Ну наконец-то, – проворчала мать.

– А где папа?

– На крыше, подает сигналы марсианам. А сам-то ты как думаешь?

Малкольм бросился в бар – и замер на пороге, как вкопанный. На одном из высоких табуретов сидел, опершись локтем о стойку, незнакомый человек, а у ног его лежала гиена. Гиена без одной передней лапы.

Незнакомец беседовал с отцом Малкольма. В зале было с полдюжины других клиентов, но все держались поодаль. Даже двое завсегдатаев, которые всегда стояли у стойки, сегодня заняли столик в дальнем углу; остальные сидели рядом с ними, – как будто никто не хотел очутиться слишком близко от человека с гиеной.

Малкольму это сразу бросилось в глаза. Потом он перевел взгляд на отца и от души тому посочувствовал. Когда незнакомец повернулся и посмотрел на Малкольма, папа опустил голову. На лице его было написано усталое, беспомощное отвращение. Но как только гость снова повернулся к нему, мистер Полстед поднял голову и изобразил приветливую улыбку, а затем метнул сердитый взгляд на Малкольма:

– Где тебя носило?

– Где всегда, – буркнул Малкольм и отвернулся. Гиена-деймон щелкнула зубами – острыми желтыми зубами, которые казались слишком большими для такой маленькой головы. Она была удивительно уродлива. Наверное, тому, кто лишил ее передней лапы, пришлось несладко, если только этим зубам удалось добраться до обидчика.

Малкольм направился в дальний конец зала, к посетителям.

– Желаете чего-нибудь, джентльмены? – спросил он, остро чувствуя, как дрожит его голос в напряженной тишине, царившей сегодня в баре.

Он принял заказ на пару пинт и двинулся было к стойке, но остановился: один из клиентов украдкой схватил его за рукав. Обернуться Малкольм не посмел.

– Видишь того типа? – донесся шепот из-за столика. – Будь с ним поосторожнее.

С этими словами советчик отпустил его рукав, и Малкольм отнес пустые кружки в другой конец бара. Аста, разумеется, пристально следила за человеком с гиеной, а чтобы тот не перехватил ее взгляд, превратилась в божью коровку.

– Пойду посмотрю, как там в Зале-на-Террасе, – сказал Малкольм отцу, и тот коротко кивнул.

В Зале-на-Террасе не было никого, только на одном из столиков стояли две пустые кружки. Он забрал их и шепнул Асте:

– Ну что?

– Он, как ни странно, выглядит довольно дружелюбным. И смотрит с таким интересом – знаешь, как будто спросил о чем-то важном и теперь слушает ответ. В общем, ничего такого ужасного в нем не видно. Это все она…

– Но ведь они же – одно целое! Как мы с тобой! Или нет?

– Конечно, да, но…

Малкольм тем временем обошел весь трактир и не встретил больше ни единого клиента – только собрал пустые кружки.

– Кажется, никого больше нет, – сказал он Асте.

– Тогда нам и в баре делать нечего, – рассудила она. – Иди наверх и запиши все. Это надо будет рассказать доктору Релф.

Малкольм отнес кружки на кухню и принялся мыть их.

– Слушай, мам, – сказал он. – Там, в баре, один человек…

И он рассказал матери, что случилось на обратном пути из монастыря, опять умолчав о том, что гиена сделала на дорожке.

– А теперь он сидит у нас в баре! – добавил он. – И папа от него уже на стенку лезет! А никто другой к нему и близко подходить не хочет!

– Значит, ты пошел и рассказал сестре Бенедикте? Тогда можешь не волноваться. Они запрут все двери и окна.

– Но кто он такой? Чего ему надо?

– Да кто ж его знает. Если он тебе не нравится, просто держись от него подальше.

В этом-то и была вечная беда с его матерью: ей казалось, что руководство к действию с успехом заменяет объяснение. Ну да ничего, позже можно будет спросить у отца.

– Сегодня почти никого нет, – заметил он. – Даже Элис.

– Сегодня так тихо, что я ее отпустила. Что ей тут делать, когда клиентов – раз-два и обчелся? Только бы этот человек с гиеной не зачастил к нам, а то, чего доброго, всех распугает. На месте твоего отца я бы его прогнала.

– Но почему…

– Какая разница, почему? Тебе задали что-нибудь на дом?

– Немного по геометрии.

– Ну, тогда заканчивай ужинать и ступай делать уроки.

На ужин была сырная запеканка с цветной капустой. Аста превратилась в белку и сидела на столе, играя с орехом. Малкольм так торопился покончить с ужином, что обжег себе рот, но от куска холодного сливового пирога со взбитыми сливками ему полегчало.

Вымытые кружки уже высохли, так что прежде, чем отправиться наверх, он занес их в бар. Там появилось еще несколько клиентов, но человек с гиеной по-прежнему сидел за стойкой, и новоприбывшие тоже сторонились его: все собрались в дальнем конце зала.

– Похоже, все о нем что-то знают, – проворчала Аста. – Кроме нас.

Гиена все так же лежала на полу, покусывая и облизывая обрубок лапы, а ее человек, облокотившись на стойку, поглядывал по сторонам со спокойным интересом, но без малейшего удивления.

Но затем все-таки случилось кое-что удивительное. Малкольм был уверен, что никто больше этого не видел: отец болтал о чем-то с новыми гостями у дальнего столика, а посетители за другими столами играли в домино. Сгорая от любопытства, Малкольм не удержался и посмотрел человеку с гиеной прямо в лицо. Мужчина был черноволос, с блестящими карими глазами, на вид ему было лет сорок, и все черты его лица казались четкими и резкими, как на хорошей фотограмме. Одет он был, как обычно одеваются путешественники. Пожалуй, его даже можно было назвать красивым, если бы в его лице не отражались скрытая сила и озорство, с которыми такое определение сочеталось плохо. Внезапно Малкольм поймал себя на мысли, что этот человек ему симпатичен.

А человек, заметив, что Малкольм на него смотрит, улыбнулся и подмигнул.

Улыбка была теплая и заговорщическая. Она как будто говорила: «Мы с тобой кое-что знаем, только ты и я…» Во взгляде его тоже читалось понимание – и удовольствие от того, что они оба кое-что знают. Мужчина как будто приглашал Малкольма к соучастию: они вдвоем – против целого мира. И Малкольм, не удержавшись, улыбнулся в ответ. При обычных обстоятельствах Аста тут же спрыгнула бы на пол и подошла пообщаться с деймоном нового знакомца, пускай даже просто из вежливости, хотя гиена была уродливая и страшная, – но обстоятельства были далеко не обычные. Поэтому Малкольму пришлось отдуваться за двоих. Как поступил бы любопытный мальчишка, увидев человека с таким интересным и сложным лицом? Он бы улыбнулся в ответ. Нельзя было не улыбнуться.