– И вы совершенно правы, – согласилась Ханна. – Спасибо, что заглянули.
– Да не за что, мисс! Ну, бывайте.
И они пошлепали к своему фургону. Ханна еще немного поборолась с мешками, чтобы закрыть течь в углу, а потом зашла в дом и заперла за собой дверь на замок.
Малкольму не терпелось увидеться с сестрой Фенеллой и спросить, что сказал ей в ту ночь лорд Азриэл. Но когда, наконец, в четверг после школы он добрался до монастыря, старушка наотрез отказалась об этом разговаривать.
– Если хочешь помочь, почисти яблоки, – вот и все, что она сказала.
Он и не знал, что сестра Фенелла может быть такой упрямой. Она просто пропускала все вопросы Малкольма мимо ушей. Наконец, он почувствовал, что ведет себя слишком настырно, устыдился, что не понял этого сразу, и умолк. Яблоки были сорта брамли, все до одного корявые и в бурых пятнах. Лучшую часть урожая монахини продавали, а самые неказистые яблоки ели сами. Впрочем, по мнению Малкольма, как бы ни выглядели яблоки, а пироги у сестры Фенеллы всегда получались отличные. Обычно она оставляла ему кусочек.
Выждав немного, Малкольм решил завести разговор о чем-нибудь другом.
– Интересно, что сейчас поделывает мистер Боутрайт.
– Верно, так и прячется в лесах, если его не поймали, – отозвалась сестра Фенелла.
– А может, он переоделся и выдает себя за кого-то другого, – предположил Малкольм.
– Ну и в кого он, по-твоему, мог переодеться?
– Ну, например… не знаю. Его деймону тоже пришлось бы маскироваться.
– Детям это куда проще, – заметила белка сестры Фенеллы.
– Интересно, а в какие игры вы играли в детстве? – полюбопытствовал Малкольм.
– Больше всего мы любили играть в короля Артура, – сказала старушка, откладывая скалку.
– А как вы в него играли?
– Доставали меч из камня. Ты же, наверное, помнишь: никто не мог его вытащить, а король Артур даже не знал, что это невозможно. Он просто взял его за рукоять – и тот вышел…
Сестра Фенелла взяла из ящика чистый нож и воткнула его в большущий ком еще не раскатанного теста.
– Вот так. А теперь давай, сделай вид, будто ты не можешь его вытащить.
Малкольм разыграл целую пантомиму: ухватившись за рукоять ножа, он пыхтел, и ворчал, и скрипел зубами, притворяясь, будто тянет изо всех сил – но все бесполезно. Аста тоже помогала, превратившись в обезьянку и вспрыгнув ему на руку.
– Тем временем юного Артура посылают принести меч его брата… – прокомментировал деймон сестры Фенеллы.
– И вот он проходит мимо, видит меч, застрявший в камне, и говорит себе: «О! Возьму-ка я этот, чтобы не ходить далеко», – подхватила сестра Фенелла, а ее белка тут же продолжила: – Кладет руку на рукоять, и оп-па! Меч выходит из камня!
Сестра Фенелла вытащила нож и взмахнула им над головой.
– Вот так Артур и стал королем, – заключила она.
Малкольм рассмеялся. Сестра Фенелла нахмурила брови, по-видимому, изображая царственное недовольство, а белка взбежала ей по руке на плечо и встала в победной позе.
– Значит, королем Артуром всегда были вы? – спросил Малкольм.
– Нет. Но всегда хотела. Обычно я была оруженосцем или еще кем-нибудь попроще.
– Но мы иногда играли и сами по себе, – добавила белка. – И вот тогда-то ты была королем Артуром всегда!
– Всегда, – со вздохом повторила сестра Фенелла и, обтерев нож, убрала его обратно в ящик. – А ты в какие игры играешь, Малкольм?
– Ну, я люблю играть в исследователя. Открывать затерянные цивилизации и все такое.
– Подниматься на своем каноэ к верховьям Амазонки?
– Э-э-э… ага. Вроде того.
– Кстати, как там твоя лодка? Переживет зиму?
– Ну… я одолжил ее лорду Азриэлю. Когда он приезжал посмотреть на Лиру.
Сестра Фенелла умолкла и снова принялась раскатывать тесто. Прошло, наверное, с минуту, прежде чем она сказала:
– Уверена, он был очень тебе благодарен.
Но Малкольм заметил, что она постаралась, чтобы это прозвучало по-настоящему сурово.
– Она была смущена, – заметила Аста, когда они с Малкольмом покинули кухню. – Ей было стыдно. Она считает, что сделала что-то нехорошее.
– Вот интересно, что будет, если сестра Бенедикта узнает?
– Наверное, вообще запретит сестре Фенелле ухаживать за Лирой.
– Может быть. Но, будем надеяться, она не узнает.
– Сестра Фенелла рано или поздно сама признается.
– Да, – согласился Малкольм. – Скорее всего.
К мистеру Тапхаусу они не стали заглядывать: в мастерской было темно. Должно быть, сегодня плотник ушел домой пораньше.
– Нет, погоди, – внезапно сказала Аста. – Там кто-то есть.
Уже смеркалось; тучи затянули небо за целый час до того, как должно было стемнеть по-настоящему. Малкольм остановился на дорожке, ведущей к мосту, и обернулся, вглядываясь в темные окна мастерской.
– Где? – шепотом спросил он.
– Там, за домом. Я видела тень…
– Да там одни сплошные тени…
– Нет, вроде как человек двигался…
До мастерской было ярдов сто. Пустая дорожка, усыпанная гравием, ясно виднелась в серых сумерках и отблесках желтого света из окон монастыря. Все было тихо. И вдруг из-за мастерской, хромая и пошатываясь, вышло непонятное существо. Издалека оно смахивало на большую собаку, но в плечах было шире любого пса, а загривок его вздымался высоким горбом. Существо остановилось на дорожке и уставилось прямо на Малкольма.
– Это деймон! – прошелестела ему на ухо Аста.
– Собака? А почему она…
– Не собака. Гиена.
– Да у нее же… у нее всего три ноги!
Гиена стояла неподвижно, но от темного здания следом за ней отделилась еще одна тень – человеческая. Мужчина тоже посмотрел Малкольму прямо в лицо, хотя самого его было не разглядеть, и снова отступил в темноту.
Гиена осталась стоять. Расставив задние ноги, она присела и помочилась прямо посреди дорожки. Морда ее оставалась неподвижной, тяжелая челюсть даже не шелохнулась, но глаза сверлили Малкольма яростным взглядом. Потом сверкнули в темноте, поймав отраженный свет, и гиена подалась вперед. Перенеся вес на единственную переднюю ногу, она еще на мгновение задержала взгляд на Малкольме и только затем повернулась и неуклюже поковыляла обратно в тень.
Малкольма это потрясло до глубины души. Он никогда еще не встречал ни искалеченных деймонов, ни гиен, и никогда не сталкивался с существом, источавшим такую свирепую злобу. Но, тем не менее…
– Мы должны… – начала Аста.
– Знаю. Стань совой.
Мгновенно преобразившись, она села ему на плечо и устремила зоркие совиные глаза в темноту вокруг мастерской.
– Никого не видно, – прошептала она.
– Смотри туда все время. Не отворачивайся.
Чтобы не скрипеть гравием, Малкольм припустил обратно вдоль дорожки – по обочине, заросшей травой. Добравшись до двери кухни, он нашарил ручку, повернул ее и ввалился внутрь, не стучась.
– Малкольм! – обернулась сестра Фенелла. – Ты что-то забыл?
– Мне надо кое-что сказать сестре Бенедикте. Она у себя в кабинете?
– Полагаю, да, милый. У тебя все хорошо?
– Да, да, – пробормотал Малкольм, уже выбегая в коридор. Возле комнаты Лиры в воздухе все еще витал слабый запах краски. Малкольм добежал до кабинета и постучал в дверь.
– Войдите, – отозвалась сестра Бенедикта и удивленно моргнула, увидев на пороге сына трактирщика. – Что случилось, Малкольм?
– Я видел… только что… мы возвращались домой мимо мастерской мистера Тапхауса и увидели там человека… у него деймон – гиена на трех ногах… и они…
– Не торопись, – сказала настоятельница. – Ты хорошо их рассмотрел?
– Только деймона. Она… у нее всего три ноги, и она… Мне показалось, им тут делать нечего, и я… то есть, я подумал, вам следует знать, и проверить лишний раз, хорошо ли заперты ставни.
Он так и не смог рассказать, что сделала эта гиена. Даже если бы удалось подобрать подходящие слова, он все равно бы не сумел передать все презрение и ненависть, которые та вложила в свой поступок. Не сумел бы объяснить, как это было грязно и унизительно.