– Что они там делают? – крикнул Малкольм.

Элис швыряла одеяла в каноэ. Лира проснулась и заинтересованно наблюдала за ней. Шмель-Пан жужжал вокруг ее головы.

– Они катят его по тропинке, – ответила сверху Аста. – Я точно не вижу… вокруг собралась большая толпа, и к ним бегут еще люди…

– Что будем делать? – спросила Элис, усаживаясь на носу с Лирой на коленях.

– А что нам остается? – сказал Малкольм. – Вверх по водопаду мы уже не поднимемся. Придется выяснить, что там с другой стороны.

Он оттолкнулся от причала и с лихорадочным любопытством уставился на смоляную заплатку.

«Прекрасная дикарка» легко заскользила по воде, и Малкольм глубоко погрузил весло в воду. Аста приземлилась на планшир. Бен сейчас тоже был птицей, и тоже спорхнул безопасности ради к Элис на плечо.

– Тише, сладкая, тише, – проговорила Элис, потому что Лира начала возмущаться. – Скоро мы с тобой будем далеко, а сейчас замолчи.

Они плыли мимо лужаек, где не было деревьев, и Малкольм чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение и ужасно уязвимым. Здесь от дома их не отделяло ничего, и, посмотрев туда, он увидел толпу, которая мчалась в сторону берега. В центре ее что-то маячило – какая-то небольшая повозка… Все указывали на них, а издалека доносился хохот:

– Ха-а-а-а ха ха-а-а! Ха-а ха-а-а!

– О боже, – пробормотала Элис.

– Уже почти, – сказал Малкольм.

Они как раз доплыли до группы деревьев, отрезавших их от дома и сада. Оба берега густо заросли зеленью, и чем дальше они отплывали, тем бледнее становился свет древесных фонарей. Впереди почти все уже погрузилось во тьму.

Почти все. Но в воздухе все еще было рассеяно достаточно света, чтобы Малкольм разглядел две огромные окованные железом створки, тяжелые, древние, укутанные мхом и травами, поднимающиеся прямо из воды, словно ворота шлюза, – отрезающие им путь к спасению. По воде дороги дальше не было.

Элис не поняла, почему они остановились, и обернулась.

– А-ах-х! – беспомощно выдохнула она.

– Может, у нас получится открыть их. Должен быть какой-то выход, – сказал Малкольм.

Но сколько бы он ни вглядывался, вокруг не было видно ничего, кроме густого кустарника, водорослей и тисовых ветвей, нависших низко над водой. Светоносные деревья остались далеко позади, и тьма здесь казалась не просто отсутствием света, а чем-то вещественным и осязаемым, словно сами растения и влага источали мрак.

Малкольм прислушался и не услышал ничего, кроме звуков воды – капающей, плещущей, тихо журчащей. Возможно, река все-таки сочилась сквозь щели в древних воротах, кое-где прогнивших от старости, а может, это просто капало с листьев – однообразно и неустанно. Сзади не доносилось ни звука.

Он подвел каноэ прямо к воротам и осторожно встал, чтобы проверить на ощупь, насколько они высокие. До верха он не дотянулся и не смог даже разглядеть край. Совершенно непонятно было и то, как открываются створки, если ворота все-таки отпереть: то ли разъезжаются в стороны, то ли просто медленно распахиваются под напором воды, а может и вовсе поднимаются вверх. Но если река продолжает течь, а не разливается озером перед воротами, значит, до дна они не доходят. И если есть какой-то механизм, управляющий створками, то искать его следует на берегу.

Все еще стоя и держась рукой за холодное, склизкое дерево, Малкольм посмотрел вправо, на берег…

…и в ужасе отшатнулся так резко, что едва не опрокинул каноэ. Элис испуганно вскрикнула:

– Что? Что такое?

Крепко прижав к себе Лиру, она пыталась различить хоть что-то во мгле, пока Малкольм, весь дрожа, усаживался обратно.

– Там, – выдохнул он, указывая Элис на вещь, которая его так напугала.

Нет, не просто вещь. В зарослях тростника поднималась из-под воды человеческая голова – только огромная, исполинская! Волосы великана были увиты спутанными водорослями и как будто прорастали прямо сквозь ржавую корону, венчавшую голову; кожа отливала зеленым, а длинная борода спускалась на грудь, теряясь под водой. Глаза взирали на путников в лодке со спокойным, миролюбивым интересом. Великан продолжал подниматься, и вскоре из воды показалась верхняя часть туловища. В левой руке он сжимал какое-то древко… может, копье? «Нет, это трезубец», – понял Малкольм, вглядевшись во тьму и различив наверху три острия, тускло поблескивавшие отраженным светом.

Он перевел взгляд на лицо великана и вроде бы уловил в его глазах проблеск благосклонности.

– Сэр, – промолвил он, – нам надо проплыть в эти ворота, если вы не против. За нами гонятся. Не могли бы вы их открыть?

– Ну, нет. Этого я сделать не могу, – ответил великан.

– Но ведь их здесь поставили для того, чтобы открывать, если понадобится! А нам очень нужно!

– Сказано вам – не могу. Они, ворота эти, уже тысячу лет как не открывались. Поставлены же они на случай, если в мире денном начнется засуха.

– Но нам всего только и надо, что пройти на ту сторону! Это пара секунд!

– Тебе, мальчик, неведомо, как глубоко они уходят, эти ворота. Для вас, может статься, и пара секунд, да только во всем мире не наберется столько чисел, чтобы счесть, сколько воды пройдет через них за ту пару секунд.

– Да ведь и так уже все затопило! Хуже не будет. Пожалуйста, прошу вас, мистер…

– А что это у вас там на руках? Похоже, ребенок?

– Да, это принцесса Лира, – ответила Элис. – Мы везем ее к королю, ее отцу, но за нами гонятся враги.

– К какому королю? Какой страны?

– К королю Англии.

– Англии?

– Альбиона! – в отчаянии выпалил Малкольм, припомнив слово, которое слышал от эльфийской леди.

– Ах, Альбиона, – прогудел великан. – Вон оно что. Что же вы сразу-то не сказали?

– Так вы можете нам открыть?

– Нет. Не велено открывать, и точка.

– А кто вам не велел?

– Да кто ж, как не Старик? Сам Батюшка-Темза и не велел.

Малкольму почудился вдалеке хохот гиены. В тот же миг Элис широко распахнула глаза и вздрогнула, так что стало понятно – это ему не кажется.

– Ну и ладно, – пожал он плечами. – Толку-то было вас просить. Все равно вам не хватит сил их открыть.

– Что значит «не хватит сил»? – возмутился великан. – Да я их, ворота эти, уже тысячу раз открывал! «Не хватит сил», надо же такое удумать!

– А чего же вам тогда не хватает, чтобы открыть их сейчас?

– Приказа, чего ж еще.

– Ну-у, раз такое дело, – протянул Малкольм, шаря дрожащей рукой в рюкзаке, – то кое-какие бумаги у нас имеются. Ни много, ни мало, от королевского посланника в Оксфорде. Вот, смотрите: наш паспорт. Право на свободный проезд.

Он вытащил из первой подвернувшейся под руку папки лист бумаги и протянул великану. Лист был весь исписан математическими формулами. Великан уставился на него.

– Подними-ка повыше, – велел он. – Да переверни! Ты его вверх ногами держишь.

Малкольм держал лист как надо, но спорить не стал. Великан наклонился и оказался так близко, что Малкольму ударил в нос его запах – смесь речного ила, рыбы и водорослей. Великан прищурился, зашевелил губами, как будто вчитываясь, и, наконец, кивнул.

– Да, все верно, – промолвил он. – Неопровержимо. Не подлежит сомнению. И кто я такой, чтобы с этим спорить? Дайте посмотреть на ребенка.

Малкольм запихал бумагу обратно в рюкзак, взял Лиру из рук Элис и поднял повыше, чтобы великан мог разглядеть ее. Лира серьезно уставилась в его огромное лицо.

– А-ах! – вздохнул великан. – И впрямь, настоящая принцесса, сразу видно. А можно ее подержать?

И приглашающе раскрыл левую ладонь.

– Мал, – шепнула Элис, – осторожнее!

Но Малкольм чувствовал, что великану можно доверять. Он положил Лиру на его гигантскую ладонь, и Лира не стала возражать. Она смотрела в лицо речного исполина уверенно и совершенно спокойно, а Пантелеймон внезапно запел, как соловей.

Великан поцеловал указательный палец правой руки и легонько коснулся им лба Лиры, а потом очень бережно передал малышку обратно Малкольму.