– О, неужели ты веришь в такие глупости? Может, еще и в то, что в глазу у человека отпечатывается последнее, что он видел перед смертью?

Малкольм нащупал рукоятку ножа.

– Нет, в это я не верю, – храбро сказал он. – Но что вы собираетесь с ней делать?

– Она – моя дочь. Я собираюсь дать ей приличное образование.

– Нет, она не ваша. Придется придумать причину получше.

– Ну, хорошо. Я собираюсь зажарить ее и съесть. Ты вообще представляешь себе, как вкусны бывают…

Элис плюнула в него.

– Ах, милая, – переключился на нее Боннвиль. – Мы могли бы стать с тобой друзьями. Даже больше, чем просто друзьями. Мы уже почти стали так близки, ты и я! Но посмотри, до чего мы дошли. Неужели мы упустим такой прекрасный шанс из-за этих пустяков?

Малкольм уже вытащил из-за пояса нож. Несмотря на сгущавшийся мрак, Элис видела, что он делает, и придвинулась ближе.

– И все равно вы так и не сказали нам правды, – покачал головой Малкольм, перехватывая Лиру поудобнее.

Боннвиль шагнул вперед. Мальчик перестал прижимать Лиру к груди и сделал вид, что собирается передать ее Боннвилю, а тот протянул правую руку, словно готовясь ее взять.

Как только он оказался достаточно близко, Малкольм размахнулся и изо всей силы ударил его ножом в бедро – куда смог достать. Боннвиль взревел от боли и отшатнулся. Он выронил ружье и схватился руками за ногу.

Его деймон взвыл и кинулся вперед, но поскользнулся и упал. Малкольм стремительно развернулся, опустил Лиру…

…и тут раздался взрыв такой силы, что его швырнуло на землю.

В голове у него зазвенело. Малкольм приподнялся на руках и увидел Элис с дробовиком. Боннвиль выл и катался по земле, зажимая бедро, из которого хлестала кровь… а его деймон валялся неподалеку, корчась и пронзительно вопя. Встать он не мог, выстрелом ему размозжило единственную переднюю лапу.

– Забери Лиру! – крикнул Малкольм, схватил каноэ за планшир и поволок по траве к краю воды.

Боннвиль что-то неразборчиво орал им вслед и пытался ползти по земле к ребенку. Элис отшвырнула ружье куда-то во тьму под деревьями и подхватила малышку. Боннвиль хотел схватить ее, когда она пробегала мимо, но Элис без труда увернулась, перепрыгнула через воющего деймона, который бился, поднимался и снова падал, пытаясь встать на ногу, от которой почти ничего не осталось.

Смотреть на это было жутко – Малкольму даже пришлось закрыть глаза. Элис забралась в каноэ, надежно прижимая к себе Лиру. Малкольм оттолкнулся от берега, и послушная лодка, мгновенно поняв, чего от нее хотят, понесла их прочь по могучим волнам.

Тяжелые тучи по-прежнему нависали низко над рекой, но за облаками сияла почти полная луна, и неяркий свет от нее разливался по всему небу.

Лира лежала, открыв глаза, и умиротворенно ворковала в одном ритме с покачиванием лодки. Малкольм чувствовал, что боль из натруженных рук и плеч потихоньку уходит, а каноэ, разогнавшись, мчалось без остановки по темной воде. Элис напряженно вглядывалась назад, поверх головы Малкольма, пока белый дом совсем не скрылся из виду. Даже во мгле Малкольм хорошо различал ее лицо, настороженное, встревоженное и сердитое.

Потом Элис наклонилась укутать Лиру, погладила ее по щечке и тихонько спросила:

– Хочешь печенье?

Малкольм подумал, что она обращается к Лире, но тут Элис подняла голову и посмотрела на него:

– Эй, чего молчишь? Опять заснул?

– Ой. Это ты мне?.. Да, спасибо, от печенья не откажусь. На самом деле я бы сейчас не отказался от стейка размером с тарелку и пудинга с почками. И от бутылки лимонада. И…

– Заткнись, – оборвала его Элис. – Не говори глупостей. У нас нет ничего, кроме печенья. Ну так что, будешь?

– Да.

Она подалась вперед и протянула ему горсть маленьких сдобных рулетиков с инжиром. Малкольм ел медленно, откусывая по чуть-чуть и тщательно пережевывая каждый кусочек.

– Ты его видишь? – спросил он минут через пять.

– Я уже и дома не вижу. Надеюсь, теперь он от нас отстанет.

– Он сумасшедший. Психи не понимают, что они проиграли и надо сдаваться.

– Значит, ты тоже псих.

На это Малкольм не нашелся, что ответить. Продолжая грести, он думал о силе паводка: лодку по-прежнему несло вперед, так что оставалось только рулить и удерживать равновесие.

– Наверное, он уже помер, – сказала Элис.

– Может быть. Из него кровь так и хлестала.

– По-моему, там, в ноге, как раз была артерия. А его деймон…

– Ну, уж она-то точно не выживет. Не сможет больше ходить, а значит, и он не сдвинется с места.

– Ну, будем надеяться, что они и правда помрут.

Время от времени тучи над головой расходились, пропуская сверкающий лунный свет – такой яркий, что Малкольму хотелось прикрыть глаза рукой. Элис, наоборот, таращила глаза еще сильнее, пользуясь моментом, чтобы посмотреть, нет ли за ними погони, а Малкольм вертел головой по сторонам, выискивая место, где можно пристать и отдохнуть, – но над водой торчали только голые ветки деревьев. Он до того устал, что впал в некое подобие транса: спящее тело гребло, и рулило, и посматривало вокруг, но все это ни в малейшей степени не тревожило спящего разума.

Минута тянулась за минутой, и ничто не нарушало тишины, кроме порывов ветра; да еще время от времени слышалось тоненькое жужжание. Должно быть, от всей этой воды насекомых расплодится уйма, подумал Малкольм.

– Осторожнее там с комарами, – сказал он. – Отгоняй их от Лиры.

– Какие комары, ты что? Еще слишком холодно.

– Я одного слышу.

– Это не комар, – возразила Элис со своим обычным презрением в голосе и кивнула куда-то ему за спину.

Он повернулся. Огромные тучи растолкали друг друга в стороны, и лунный свет теперь заливал всю равнину, покрытую водой. И только один предмет среди этой бескрайней водной пустыни целенаправленно двигался вперед, а не просто плыл по течению: их нагонял моторный катер. Он был еще очень далеко, и Малкольм разглядел его только потому, что на носу катера сиял прожектор. Но с каждой минутой расстояние между ними немного сокращалось.

– Это он? – всполошился Малкольм.

– Нет, не может быть. Катер слишком большой. К тому же, откуда бы он взял моторку?

– Они нас пока не видят.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что они водят прожектором туда-сюда. И если бы они хотели нас поймать, то плыли бы куда быстрее. Но все равно надо спрятаться: они нас заметят, если подойдут ближе.

И он наклонился, налегая на весло, хотя все тело до последней мышцы и косточки стонало от боли, а от усталости хотелось плакать в голос. Но заплакать при Лире Малкольм не мог: для нее он должен оставаться большим и сильным, иначе она испугается (во всяком случае, он был в этом уверен).

Поэтому он стиснул зубы и трясущимися руками снова погрузил весло в воду, стараясь не обращать внимания на то, что прерывистое жужжание мотора сменилось ровным гулом, который с каждой секундой становился громче.

Разлившаяся река несла их в край холмов и лесов. Холмы теснились все ближе друг к другу, а лиственные леса – оголенные и черные в это время года – перемежались с хвойными, вечнозелеными. Облака снова укрыли луну, и стало темно.

– Я их не вижу, – сказала Элис. – Наверное, спрятались за тем леском… А нет, вот они.

– Сколько отсюда до них, как думаешь?

– Нагонят нас минут через пять.

– Тогда я причаливаю.

– Зачем?

– На воде они нас просто перевернут. А на суше еще можно на что-то надеяться.

– Надеяться на что?

– Что мы, может, еще и выживем.

На самом деле он был перепуган до смерти – и больше всего боялся выронить весло. Тогда их уже ничто не спасет. Слева поднимался лесистый склон: заросли черных деревьев и, вроде бы, каменная насыпь, насколько можно было разглядеть в темноте… хотя это могла оказаться и крыша большого дома. Так или иначе, Малкольм повернул туда, а миг спустя луна опять выглянула из-за туч.