На часах пять утра. Свет от телефонного экрана слепит глаза в темноте, но спать больше не хочется, потому что в сознание уже успели просочиться невеселые мысли о моем незавидном положении и о Нестерове, которому вчера так и не решилась позвонить.
Не хочу чувствовать себя побежденной и слабой. Признаваться, как мне без него паршиво, обращаться за помощью, навязываться, тогда, когда Марку, судя по всему, и без меня неплохо живется.
В то время как моя электронная почта переполнена отказами в ответ на отправленные резюме. Многие вообще не отвечают. Некоторые обосновывают нежелание видеть меня своим работником отсутствием необходимых навыков, а кто-то, как и администратор магазина не так давно, частно ссылаются на мою скандальную известность.
Единственный вариант — идти работать в общепит или уборщицей. И, даже понимая, что деньги не пахнут, а любая работа важна и нужна, никак не могу переломить собственную гордость.
Как никогда прежде, жалею об отсутствии образования, хоть какого-нибудь, даже средне-специального. Просматриваю варианты учебных заведений, в которые осенью будет набор. Вяло размышляю над тем, чем вообще хотела бы заниматься, но внутри царит апатия и заниматься не хочется вообще ничем.
Даю себе еще пару дней на поиски работы, решив, что, если ничего подходящего так и не подвернется, пойду в общепит. В конце концов от криков «свободная касса» и приготовления картошки фри еще никто не умирал. Но это не точно.
Мак, пробравшийся ночью на диван, теперь занял его большую часть и храпит, развалившись на спине. Подергивает задней лапой, словно куда-то бежит. Жар от пса, как от масляного радиатора, но, если его спихнуть, придется вести гулять, а выходить на улицу так рано не хочется.
Поэтому, не беспокоя клыкастого монстра, окончательно доевшего вчера мою туфлю со сломанным каблуком, просматриваю соцсети, едва удерживаясь от желания снова перейти в профиль Ани и травить себе душу фотографией Нестерова. Мой указательный палец не желает слушаться и уже зависает над ником «Azori», когда внезапно телефон разражается мелодией звонка, а Мак, чей чуткий слух реагирует на резкий звук, подскакивает и сонно озирается по сторонам, пытаясь найти причину беспокойства.
— Спи еще, певец-философ, — успокаивающе чещу его за ухом, в надежде, что пес снова уснет, но он уже молотит по дивану хвостом, радуясь новому дню, и растягивает огромную пасть в широком зевке. Отвечаю Антону, который догадался позвонить так рано: — Доброе утро.
— Привет, цыпленок, я, наверное, тебя разбудил? — виновато догадывается брат.
— Как ни странно, нет, Тош, — тоже зеваю и потягиваясь сажусь на диване. — Как твои дела?
Судя по шуму, он где-то в общественном месте, но не получается понять, где именно. В голову приходит мысль о том, чтобы попросить у Антона помощи в поисках работы, ведь у него же могут быть какие-нибудь знакомые, которые согласятся взять меня на должность секретаря или помощника. Но я тут же отказываюсь от этой идеи, потому что в таком случае придется рассказывать Тоше слишком многое. Про Нестерова и остров, про мое желание вернуть долг и про переезд в «полтинник». Кажется, я пока не готова посвящать брата в свои секреты.
— В порядке, — жизнерадостно отзывается Антон. — Я в аэропорту. Сегодня возвращаюсь домой. Соскучился уже и по тебе, и по Владивостоку, и по Женьке.
То, как он вспоминает о собственной жене лишь в третью очередь, задевает даже меня. С другой стороны, то, что он вообще вспомнил про нее на фоне армии своих профурсеток — само по себе достижение. Но я не делаю на этом акцент. Спрашиваю о другом:
— Ваши дела там закончились? Нестеров тоже возвращается с тобой?
— Нестеров, — недовольно тянет гласные Тоша, потому что любое упоминание о Марке, кажется, до сих пор вызывает в нем раздражение. — Он должен был вернуться из Москвы то ли вчера, то ли сегодня, не знаю точно. Все проблемы с поставщиками решены, а если нам удастся заполучить тендер, на который он надеется, слияние «Архитека» со «Строй-Инвестом» произойдет на крайне выгодных для нас условиях. При конвертации акций мы получим хороший процент.
Недоумеваю, запуская пальцы в волосы и разделяя спутавшиеся за ночь светлые локоны:
— Нам? Значит этот тендер для «Архитека»? Но ведь это хорошо, разве нет? И чем ты возмущен?
— Тем, что Нестеров не тот человек, который станет делать что-нибудь просто так, не имея собственной выгоды, — ворчит Антон и, судя по булькающему звуку, тянет из трубочки кофе.
Пожимаю плечами:
— При слиянии новая организация получит прибыль от этого тендера. Нестеровский «Строй-Инвест» примет необходимую технику, которая числится на балансе «Архитека». Компания Марка станет сильнее и больше. Вот и выгода.
— Что между вами было? — резко спрашивает мой собеседник и, даже перестает булькать своим кофе, рассчитывая на честный ответ.
Может, я бы и ответила ему что-нибудь, но вот это «было», явно указывающее на прошедшее время, донельзя расстраивает. Было. «Было» — значит «прошло». А мне так хочется все вернуть. Поэтому раздраженно отзываюсь:
— Ничего, о чем бы мне сейчас хотелось рассказывать.
— Тогда с чего он заботится о тебе? — брат повышает голос, но я повышаю тоже:
— Каким образом?
Антон заминается на мгновение, а потом перечисляет:
— Нестеров не передает в полицию результаты аудиторской проверки и обеспечивает выгодную конвертацию акций «Архитека» при слиянии!
— Так это он, скорее о тебе заботится, нежели обо мне, — хмыкаю я. — «Архитек» — твоя организация, а не моя.
— Пусть так. Но Марк выдернул меня с переговоров, заставив звонить тебе до тех пор, пока не удостоверюсь, что с тобой всё в порядке!
Признался всё-таки, надо же. И даже в кои-то веки Марка по имени назвал, что уже прогресс. Но, если Антон думает, что этот аргумент заставит меня все рассказать, он ошибается:
— А вот об этом задумайся, Тош. Почему Нестеров заставляет тебя делать то, что ты и без того должен был сделать, как мой брат? Почему он напоминает тебе о том, чтобы мне позвонить?
— Я просто был очень занят, цыпленок, извини, — капитулирует он, а голос становится тише.
Сама же я радуюсь тому, что удачно избежала выяснения причин, по которым Марк в ту ночь за меня переживал. Ибо все они вряд ли понравились бы брату. Это тот случай, когда меньше знаешь — крепче спишь.
— Понимаю. Ладно, Тош, мне пора. Вернешься, тогда и поговорим.
— Куда это тебе пора в шестом часу? И вообще, почему ты не спала в такое время? — удивляется он.
Усмехаюсь, глядя на то, как Мак уже деловито обнюхивает дверной коврик, планируя место для будущей лужи:
— С собакой гулять.
— Откуда у тебя взялась собака?
— Потом расскажу, — обещаю я и, пожелав брату счастливого пути, отключаюсь.
Надеваю шорты, футболку, кроссовки, и, накинув на запястье широкую петлю собачьего поводка, выбегаю на утопающую в сером рассвете улицу.
Во дворе «полтинника» тихо, но много прямоугольников окон уже светятся желтым, выдавая проснувшихся жильцов. Ночью шел дождь и от травы, в которую Мак тянет меня за собой, кроссовки тут же становятся мокрыми. В глубоких лужах отражаются серые облака. Где-то визгливо пищит потревоженная автомобильная сигнализация.
На сопке у школы мелькает знакомая красная шапка местного онаниста в сером плаще, который бродит там, в тщетной надежде рассмотреть что-то в окнах дома напротив. При мысли о том, что ради этой странной цели он встает в такую рань, мне даже становится его жаль, но не сильно.
К счастью, кошки в этот раз предусмотрительно предпочитают не высовываться и мы с псом, нагулявшись, спокойно возвращаемся домой и завтракаем. Усевшись на подоконнике, ем бутерброд с успевшим заветриться сыром. Запиваю растворимым кофе, слушая, как Мак похрустывает гранулами собачьего корма, грохоча им в блестящей жестяной миске.
За окном занимается серый рассвет. Начинается новый день. Еще один день, на который у меня нет никаких планов. Раньше хоть Лерке можно было написать, а сейчас, когда она снова вышла на работу — понятия не имею, чем заняться. Скроллить ленту соцсетей вскоре надоедает.
