— Привет, Ань, — радостно отвечает она. — Конечно, могу. Завтра? Завтра я уже на работу выйду после отпуска, точно будет некогда. А давай сегодня? Мы сейчас с Ланой собираемся где-нибудь пообедать, может присоединишься?

Пытаюсь по тону понять, с кем она говорит. И общая знакомая по имени Аня у нас есть только одна, а видеть ее мне не хочется, но Лерка отчего-то не понимает, что совместный обед с Зориной будет заключаться в том, что мы сожрем друг друга:

— Нет, — смеется она, отвечая на какой-то вопрос своей собеседницы, смотрит на меня: — Она сегодня без боксерских перчаток. В крайнем случае, буду вашим секундантом. Но только после того, как поедим, а то у меня от голода полуобморочное состояние.

Пока Дубинина договаривается о месте встречи и прощается, закатываю глаза. На такое я не подписывалась. Мозг уже любезно формулирует для моего побега множество разнообразных отмазок. По правилам этикета, Лерка должна была и меня спросить, не против ли я пообщаться с Зориной. Но, либо она знала, что я все равно априори против, либо просто слишком непосредственна для подобных мелочей.

— Закажем роллы в Токио и поедем на маяк, — озвучивает она план, пока я отхожу от неприятного ощущения, что «без меня меня женили». — Аню подберем возле набережной. Она только сегодня из Москвы вернулась, мы давно не виделись.

С мрачным видом подсказываю:

— Полагаю, с того самого дня, как мы подрались в «Талассе». Я лучше поеду домой, Лер, увидимся на выходных.

Она округляет глаза и хватает меня за предплечье, не позволяя уйти:

— Лан, ну ты чего? Аня не намерена с тобой воевать. Или ты намерена?

— Не намерена, но…

— Вот и отлично. Поехали с нами. Вам с ней нечего делить.

Пожалуй, и правда, нечего. Нехотя соглашаюсь. В конце концов, я ведь решила поступать хорошо и правильно. Поэтому, помириться с Зориной будет последовательно, хоть я этого и не планировала.

Погода пасмурная. На улице прохлада. В сером небе планируют чайки. Легкий ветерок задирает невесомую ткань подола платья, треплет мои распущенные волосы и добавляет Леркиному каре дополнительный объём.

Мы усаживаемся в белый Гелендваген и болтаем обо всем подряд. Через телефонное приложение я заказываю в ресторане Токио несколько порций роллов и две бутылки лимонада с шалфеем и яблоком, которые мы забираем по пути в центр. Характерный запах тут же расплывается по салону машины, нагоняя и без того разыгравшийся аппетит.

В обеденной время на дорогах пробки, но Лера умело перестраивается из ряда в ряд. Новый образ придал ей уверенности в себе и легко вернул прежнюю жизнерадостность, в то время как я сама теперь чувствую себя непривычно стеснительной и робкой.

Пугает неопределенность собственной жизни и отсутствие четких планов на будущее, расстраивают постоянные отказы работодателей. Из-за этого я то и дело впадаю в состояние задумчивости и рассеянности. Мне кажется, словно ответ на все мои вопросы лежит на поверхности, а я никак не могу его разглядеть.

Зато Зорину вижу издалека. На ней ярко-красное платье-миди на тонких бретельках, выделяющее ее из толпы туристов, прогуливающихся по набережной с рюкзаками.

Как назло, она ждет нас на том самом месте, где мы расстались с Нестеровым в первый день нашего знакомства. Сознание тут же укоризненно колет воспоминанием о том, как я боялась Марка, мечтая от него сбежать. Как не поняла с первого взгляда что именно он тот, кто мне нужен. Знай я тогда, как важен Нестеров будет для меня, наверное, вела бы себя иначе. Не колола бы, не язвила, не воспринимала любое его слово в штыки.

— Привет, — первой здоровается Зорина, садясь на заднее сиденье Гелендвагена.

Аня улыбается, но я чувствую, что она так же напряжена, как и я. Так же ждет удара, обидного слова или язвительного комментария. Лерка тоже сосредоточена, словно она и правда наш с Зориной секундант. Мгновение перед моим ответом тянется вечность и за это время я успеваю понять, что сейчас все зависит от меня. Та я, которой я была месяц назад, точно не удержалась бы и уколола. Но теперь я другая.

Поворачиваюсь назад:

— Привет, — смотрю в глаза, понимая, что должна сказать: — Я не знала, что Андрей — твой брат. И о том, что он слишком тяжело пережил наше расставание, тоже понятия не имела. Извини.

Она вдруг смущенно улыбается:

— Ничего. Я, когда была в Москве, с его девушкой познакомилась. Она классная. Мне кажется, теперь у него все будет хорошо. А о том, что мы брат и сестра, многие не знают, у нас…

— Фамилии разные, у него- матери, у тебя — отца, — вспоминаю я и договариваю за нее.

Поняв, что драться мы не намерены, Лерка переключает рычаг коробки передач, крутит руль, и Гелендваген выезжает с парковки на главную дорогу. Зорина легко догадывается о причине моей осведомленности:

— Марк тебе рассказал? — а когда я киваю, продолжает: — Мы с Андреем вчера обедали с ним перед отлетом. Он тоже был в Москве, забирал какие-то документы для нового тендера.

Вот, значит, куда он улетел. Почему-то упоминание о том, что Нестеров встречался с Зориной, хоть и в компании с ее братом, тоже имеющим какое-то отношение к строительству, вызывает неприятное жжение и тяжесть в груди. Еще и, как назло, вспоминаю о том, как Марк танцевал с ней «Талассе». Тогда меня это не трогало, а сейчас захотелось сжать кулаки от злости и непрошенной ревности. Но я сдерживаюсь.

— Он в последнее время постоянно в разъездах, — комментирует Лера, не отрывая внимательного взгляда от дороги. — Слышала, что «Строй-Инвест» собираются объединить с какой-то другой компанией.

Аня охотно отвечает:

— Да, Марк что-то об этом говорил. Но, на мой взгляд, вокруг этого слияния слишком много суеты. Крупная компания вроде «Строй-Инвеста» при наличии договоренности между учредителями может подмять под себя более мелкую, чтобы после присоединения та прекратила свое существование. А он для чего-то пытается вытянуть её для полноценного слияния.

— Наверное, ему это для чего-то нужно, — произношу я расплывчато, хотя и сама не понимаю его мотивов. Нестерову ведь ничего не стоило поглотить компанию своего врага, отправить моего брата в тюрьму и оставить нас обоих ни с чем. Но он поступает иначе.

Лерка уверенно ведет Гелендваген к самому краю полуострова Шкота, проезжая мимо смотровой площадки с памятником Анне Щетининой — первой в мире женщине — капитану дальнего плавания.

— Просто Марк — перфекционист, — говорит Дубинина, притормаживая на дорожном «лежачем полицейском». — Сахаров говорил, что Марк всегда был таким, пытающимся все, за что берется, довести до идеала.

Теперь она так легко упоминает о Никите, словно между ними и не было ничего. И не скажешь, что она больше недели не выходила из дома после их расставания.

Зорина кивает:

— Андрей тоже так говорит. К тому же, после гибели брата Марку пришлось, вопреки собственным планам, заняться строительством. Представьте себе, когда тебя постоянно сравнивают с тем, кого готовили к этой работе с детства. Тут поневоле приобретешь синдром отличника.

Лера паркует Гелендваген на галечной косе, разворачивая багажником к маяку, глушит мотор.

— Мне кажется, этот перфекционизм ему очень идет, — усмехается она, пока мы выходим из машины. — Он делает образ Марка ещё более маскулинным, правда, Лан?

Отворачиваюсь под предлогом помочь расстелить плед на коврике багажника. Теперь что и к ней Нестерова ревновать? Мне вообще не нравится обсуждать его с кем бы то ни было, очень хочется заявить на него свои права, но поскольку объективно никаких прав на него у меня нет, приходится промычать в ответ неопределенное «угу».

— Точно, — с готовностью подтверждает Зорина. — Марк вообще весь такой загадочно-притягательный. И при этом недосягаемо-неприступный, как скалы на полуострове Брюса. Вроде бы и галантный, и общительный, и улыбчивый, но как к нему подобраться — непонятно.

Нестеров действительно умеет быть надменным, строгим и гордым. Но я знаю его другим: нежным и заботливым, смелым и решительным. Понимаю вдруг, что скучаю по нему так сильно, что сердце трепещет от желания позвонить прямо сейчас. Признать, что он нужен мне. Рассказать, что не виновата в том поцелуе с Сахаровым. Но не при девочках же это делать. Придется терпеть до вечера.