Теперь воспринимаю его слова как некий вызов собственным способностям и всерьез задумываюсь о том, как могла бы избавиться от того, кто, достаточно долго просиживая мое левое плечо, дает вредные советы.

«Вот тут ты не права. Я столько лет с тобой, днем и ночью, и знаю тебя вдоль и поперек, как облупленную!»

— А я возьму и в храм пойду, — заявляю я. — Начну молиться, посещать службы, свечки ставить.

Однако и это его не пугает:

«Не поможет, — хихикает чертенок, потирая ладошки. — Для этого истинная вера нужна, а не просто службы и свечки. А я слишком хорошо тебя воспитал. Слишком очернил твою душу, чтобы ты могла уверовать и стать искренне хорошей».

Этот его спесивый апломб и уверенность в моей безнадежности злят неимоверно и сбивают всё желание уснуть. Еще и свет выключать не хочется, из страха, что полчища местных тараканов сожрут меня во сне.

Злюсь и выпиваю третью таблетку. Снова ложусь, заворачиваюсь в плед, прикрывая веки:

— Ты меня недооцениваешь. Среди всего, чему ты меня научил, было кое-что хорошее. Это умение добиваться своего.

«Может и так. Но цели-то всегда были плохими, так что я бы на твоем месте прекратил упорствовать и признал, что мы с тобой заодно. Не забывай, что я — часть тебя».

— Худшая часть, — бормочу я, чувствуя, как какая-то из таблеток все-таки начинает действовать и сознание медленно проваливается в сон.

Проснувшись, долго лежу с закрытыми глазами, а когда вспоминаю о вчерашних событиях, ловлю себя на желании снова расплакаться.

Чертенок молчит, видимо, обидевшись. Но так даже лучше. Сейчас у меня нет ни сил, ни желания с ним спорить. Тянусь к телефону. На экране девять часов сорок пять минут и тридцать три пропущенных вызова от Антона.

Это он что, сразу за все дни своего молчания решил оправдаться? Догадываюсь, кто к этому причастен и решаю не перезванивать. Однако телефон вибрирует уведомлением о новом звонке. И я сдаюсь:

— Привет, Тош, — отвечаю хрипловатым ото сна голосом.

— Цыпленок, — облегченно выдыхает брат. — Я чуть с ума не сошел, пока не мог тебе дозвониться.

Учитывая контекст последней фразы, у него имелись предпосылки переживать. Интересно, что именно Нестеров ему рассказал? Я ведь просила не упоминать о моем переезде и новой работе, которую все равно уже потеряла.

— Я просто спала, Тош, и не слышала твоих звонков, — заверяю я, решив не говорить напрямую о своих подозрениях. Но желание узнать о причинах его беспокойства никуда не уходит. — У меня всё в порядке. А ты почему встревожился?

— Узнал, что ты продала свою долю в «Архитеке». Не стоило этого делать. Я рассчитывал на то, что дивиденды, пусть и не самые большие, помогут тебе продержаться какое-то время без моей помощи и переживал, решив, что ты совсем лишилась средств к существованию.

В груди теплеет от мыслей о том, что он переживал обо мне. Ставлю чайник, чтобы подогреть воду сразу и для умывания, и для кофе.

— Не волнуйся, Тош. Просто так было нужно. Но я со всем справлюсь.

— Конечно, справишься, цыпленок. Потому что я выкупил долю, и она снова твоя. А в конце недели тебе, как обычно, поступят на счет деньги. Шиковать, конечно, не выйдет, но до моего возвращения продержишься.

— Спасибо, — бормочу я, — А где ты сам взял средства на то, чтобы выкупить долю обратно?

— Неважно. Я выкручусь, ты же меня знаешь.

В том-то и дело, что знаю, потому и волнуюсь. Но вслух об этом не говорю. Вместо этого расспрашиваю о работе. Брат, непривычно серьезен. Судя по его рассказам, он все время занят переговорами, какими-то проектами, встречами и прочим. Про Марка не упоминает, хотя, судя по всему, Нестеров сейчас должен лететь к нему.

Завершив разговор, завтракаю, просматривая вакансии. Отзываюсь на несколько из них и получаю звонок с приглашением на собеседование на должность продавца-консультанта в одном из магазинов косметики большой сети.

Снимаю вчерашнее платье и умываюсь, а выйдя из ванны останавливаюсь перед узким зеркалом на дверце шкафа, признавая, что выгляжу откровенно плохо. Лицо припухшее. Кожа на губах потрескавшаяся и воспаленная. Темные круги под глазами, а синяк на запястье напоминает о вчерашнем происшествии в «Лжи» и его последствиях.

Хотя нет. О последствиях напоминает не он. На шее с правой стороны клеймом темнеет фиолетово-красный засос. Скрываю его, распустив волосы.

И только тогда замечаю, что на сопке за окном, расположенной как-раз на уровне моего этажа, стоит мужик в потрепанном плаще и красной шапке-бини. Характерные движения рук под плащом не оставляют сомнений в том, чем он занят.

Ну и район! Чертыхнувшись, резко задергиваю занавески. Но мой невидимый рогатый друг предпочитает не появляться, хотя обычно не упускал случая язвительно прокомментировать что-нибудь подобное. Небось обиделся за наш ночной разговор. Того, что он решил послышаться меня и уйти, я даже допустить не могу, слишком уж он своенравный.

Надеваю джинсы, сидящие на мне неожиданно свободно и светлую футболку. Обуваю кроссовки. Кладу в задний карман джинсов сложенный вчетверо карандашный рисунок маяка, который уже слегка потёрся оттого, что я везде таскаю его с собой.

По сопке до сих пор бродит неприкаянным призраком онанист в красной шапке, но во дворе дома тихо и о ночном убийстве напоминают лишь осколки разбитых бутылок и бурое пятно на асфальте, которое я, поежившись, обхожу по широкой дуге. Чтобы немного сэкономить, с сопки спускаюсь пешком, а уже на площади сажусь в автобус пятьдесят четвертого маршрута и еду в центр.

Настороженно приглядываюсь к улицам за окном. Вчера город показался мне иным. Красивым и сияющим. Это всё из-за Марка. В его присутствии мне всё кажется ярче. А сегодня снова туманно, серо и пасмурно. Горожане, как обычно спешат по своим делам, словно охваченные каким-то общим желанием куда-то торопиться, нестись сломя голову.

Сама я и без спешки успеваю на собеседование вовремя. И если бы за это давали работу, я бы её точно получила. Но менеджер, лет тридцати, встречает меня без особого энтузиазма. Осматривает придирчиво и высокомерно выдает:

— Не думаю, что вы нам подходите, девушка.

— Почему?

Согласна, я сегодня далека от совершенства, но и ничем не хуже нее.

— Вы — блогер и в целом, насколько я знаю, личность достаточно неоднозначная, можно даже сказать — скандальная. А скандалы нам не нужны.

— Вот как? — щурюсь от негодования я, но тут же сама себя одергиваю.

Да, я могу действительно устроить скандал, чтобы отстоять свое доброе имя. Но это лишь подтвердит мнение менеджера обо мне и никак не поможет получить работу. Потому не уверена, что игра стоит свеч. Отмахиваюсь и ухожу, не став ничего объяснять.

Драка с Зориной до сих пор негативно аукается мне. Наверное, это тоже часть кармы. При том, что я вообще уже не блогер и в соцсети несколько дней не заходила. Но слава «скандальной Авериной» все равно бежит за мной по пятам, как чертенок, от которого я теперь мечтаю избавиться в тщетной надежде стать лучше, чем есть на самом деле.

Оказавшись на улице, останавливаюсь на тротуаре у магазина. Теперь центр всегда будет напоминать мне о Нестерове. О том солнечном дне и букете сирени. Мне даже мерещится ее сладкий душистый аромат. Прохожие обходят меня с обеих сторон, но я просто стою, погрузившись в воспоминания, не переживая о том, что обо мне подумают.

Через дорогу тату-салон «Чертовка», с неоново-розовой вывеской. На ней девушка с характерными рожками и хвостом, одетая в обтягивающий латекс, игриво помахивает трезубцем. Когда я разглядываю ее, в голову приходит интересная мысль. Глупая и рассчитанная на авось, но, мысленно вцепившись в нее, как утопающий в спасательный круг, вхожу в двери салона.

Свет и уличный шум сразу же исчезают. Внутри полумрак. Играет рок-саундтрек из старого фильма «Королева проклятых» Майкла Раймера. Останавливаюсь у пустой стойки-ресепшн, освещенной несколькими свисающими с потолка лампами.