Опускаю глаза, не в силах выдерживать то, как Марк смотрит на меня, хмуро, без улыбки. Не в силах видеть его негодование и горечь. Досаду, вызванную моим поступком. Желание расплакаться прямо сейчас усиливается с каждой минутой.

И Нестеров, кажется, понимает мое состояние, и то, что ответа не дождется, потому лишь коротко выдыхает. Его пальцы неожиданно мягко ведут вверх по коже, а потом скользят вниз, опускаясь. Произносит устало:

— Ладно, идем.

Покровительственным жестом приобняв за талию, Марк ведет меня к знакомому черному Лэнду, поблескивающему в свете фонарей отполированными крыльями и тонированными стеклами. Открывает дверцу заднего сиденья. Подает руку, помогая сесть.

За рулем водитель, с которым я негромко здороваюсь, едва оказываюсь в салоне. Наверное, Нестеров попросит его меня отвезти, как в тот раз, когда мы расстались на набережной. Но сердце томительно замирает, когда вместо того, чтобы оправдать мои безрадостные ожидания, Марк обходит машину и садится на заднее сиденье справа от меня.

— Куда тебя отвезти? — обреченно спрашивает он, пока я сижу, затаив дыхание.

Аромат бергамота уже проник в мои легкие и привычно мешает соображать, но я все же тихо отвечаю:

— На Баляева.

Водитель, услышав команду, заводит мотор и автомобиль медленно трогается с места. Шуршит шинами по влажному от легкой мороси асфальту.

Освещает ярким светом фар дорогу перед собой, машины, пешеходов.

А в салоне темно и тихо, лишь неразборчиво звучит чей-то голос по радио. Ладонь Нестерова лежит на сиденье совсем рядом и меня так и тянет коснуться его пальцев, признаться ему, как скучала без него, объяснить, почему оказалась в «Лжи». Но Марк не дурак, он, наверное, и так все понимает. И вместо оправданий и признаний я отворачиваюсь к окну и произношу отвлеченно:

— Не знала, что ты в городе.

— Прилетел сегодня утром, чтобы разобраться с протестующими жильцами на Снеговой пади, — спокойно отвечает он. — Пока строительство дома было приостановлено, «Строй-Инвест» нес убытки.

— Разобрался?

— Да. Завтра лечу обратно.

За окнами мелькают ярко освещённые улицы. Лето — пора, когда в городе полно туристов, стекающихся в приморскую столицу, в то время как я сама все еще мечтаю уехать отсюда куда подальше. Туда, где туманы не скрывают солнце. Где воздух сухой и теплый. Где нет нескончаемой суеты и люди не бегут без оглядки, как белки в колесе. Спрашиваю:

— Как дела у Антона?

— Неплохо, — Нестеров усмехается, но беззлобно. — Трезвость идет ему на пользу. Но твой брат все тот же вспыльчивый неунывающий раздолбай, если тебе интересно.

— Много там еще работы?

— Достаточно. Еще на неделю хватит точно, а там посмотрим. Твой брат знает о том, что ты переехала?

Этот вопрос заставляет меня нахмуриться. Облизываю неожиданно пересохшие губы:

— Не знает. И я не уверена, что хочу, чтобы знал. И о том, где и при каких обстоятельствах мы сегодня встретились — тоже.

Марк понимающе хмыкает и задумчиво постукивает кончиками пальцев по обтянутому кожей сиденью. А потом просит водителя:

— Миш, на «красоте» остановись. И до завтрашнего утра можешь быть свободен.

Лэнд съезжает с дороги на грунтовку. Припарковав его, водитель вежливо прощается с нами и уходит, через мгновение скрывшись в темноте.

«Проспекта Красоты» нет на официальных картах Владивостока, но местные называют так небольшую площадку на обочине дороги справа от развязки за верхним порталом фуникулера. Сама обочина выглядит не самым презентабельным образом, на ней даже асфальта нет. Но именно с нее открывается неплохой вид на город и бухту Золотой рог, с пароходами у причалов.

— Зачем ты выгнал водителя из машины? — интересуюсь я у Нестерова, бездумно глядя туда, где только что исчез Михаил.

— Отпустил, а не выгнал, — поправляет Марк, не поворачиваясь ко мне, словно ему тоже проще разговаривать именно так. — Скажи, тебе нужна моя помощь?

Его вопрос заставляет задуматься, тем не менее то, как он задан, мне не нравится. Он подразумевает финансовую помощь и дает возможность попросить у Нестерова денег. Но я не хочу его денег, хотя, они бы мне, безусловно не помешали. Гораздо больше мне нужен он сам. Однако себя Марк отчего-то не предлагает. Поэтому коротко бросаю:

— Не нужна.

— Ты в этом уверена? Наша сегодняшняя встреча доказывает обратное.

Его голос, такой глубокий и бархатный снова гипнотизирует меня, как и аромат бергамота, который витает вокруг, не давая собраться с мыслями. Воздух словно становится гуще, а в салоне повисает ощутимое напряжение, от которого сознание моментально воскрешает воспоминания о том, как хорошо нам было вместе. Одергиваю саму себя мыслью, что единственный, чья помощь мне нужна сейчас — это психиатр. Фыркаю раздраженно:

— Ничего это не доказывает. Наша сегодняшняя встреча — случайность, которой вполне могло не произойти. В результате этой случайности я потеряла работу, найти которую удалось с трудом.

— Хороша была работа, ничего не скажешь, — в тон мне отвечает Марк. — Терпеть и позволять себя лапать, как сказала администратор — это предел твоих мечтаний? И я повторяю свой вопрос: могу ли я для тебя что-то сделать?

Я уже и забыла о том, что он стал свидетеля нашего с Мариной разговора. В любом случае я вряд ли вернулась в «Ложь» после сегодняшнего, понимая, что в следующий раз Нестерова может не оказаться рядом.

— Не предел. Но ты и так уже сделал сегодня. И за это я тебе благодарна, Марк.

Внутри вдруг становится так паршиво. Я ведь действительно лишилась всего, в надежде, на то, что это поможет мне вернуть Нестерова, а в итоге все только усугубилось. Он с Лаурой и не вспомнил бы обо мне, не встреться мы сегодня случайно в «Лжи». И, не пристань ко мне этот урод в сером поло, Марк уехал бы из клуба со своей помощницей, чтобы дать ей возможность присылать мне их новые совместные селфи, от вида которых мое сердце взрывается и разлетается на мелкие осколки.

— Мне не нужна твоя благодарность, — мрачно отзывается он, а я снова чувствую в его голосе злость и разочарование.

— А что нужно?

Мой вопрос повисает в полумраке, оставшись без ответа. Марком опять движет лишь вежливость и желание помогать сирым и убогим, к которым он очень некстати причислил меня. А я жалость к себе на дух не переношу. Злюсь на него и на саму себя. Понимаю, что единственный повод для него быть со мной — сострадание, и на душе кошки скребут от досады.

Поворачиваюсь к Нестерову, чтобы встретиться взглядами, темными и пристальными. Способными сказать больше, чем слова. Марк глубоко и шумно вдыхает, словно это требуется ему для того, чтобы успокоиться.

— Что, гарью пахнет? — догадываюсь я, вспомнив о том, как выбиралась на работу из задымленного подъезда.

Но Нестеров вместо ответа лишь едва заметно отрицательно качает головой.

— Просто я сегодня… — начинаю я, но не договариваю, потому что Марк обрывает моё оправдание поцелуем.

Грубым и жестким, не похожим ни на один из тех, что были прежде. Кажется, он все еще на меня злится. Его губы требовательно принуждают к ответу, не осторожничая, забирая свое. Справившись с первоначальным удивлением и волнением, вызванным неожиданной переменой его настроения, я отвечаю, раскрываюсь и с судорожным вдохом позволяю его языку проникнуть в мой рот. Сейчас это сражение, а не ласка. Даже дыхание замирает на мгновение, прежде чем рвануть куда-то вверх, высвобождая голод откуда-то изнутри.

Наши ладони находят друг друга на кожаном сиденье, сцепляя пальцы. Вторая рука Марка зарывается в мои волосы на затылке, притягивая ближе. Это и есть ответ на вопрос о том, что ему нужно?

Сжимаю пальцы на хлопке черной футболки Нестерова, чувствуя, как под ними часто вздымается широкая грудь. Слышу в тишине его тяжелое, рваное дыхание в унисон с моим. Тону в нем, позволяя сознанию подернуться мутной дымкой желания, которому слишком сложно сопротивляться.

Сама тянусь к нему, сама высвобождаю руку из его пальцев и жадно скольжу ладонями по его телу, зарываюсь в шелковистые темные волосы. Весь мир вокруг нас будто спрессованный — душный и маленький. И нам обоим в нем нечем дышать, кроме друг друга.