Мгновение мы смотрим друг на друга. Рассветные лучи падают на лицо Марка, придавая зелени его глаз оттенок свежей весенней травы. Белые песчинки, запутались в темных волосах. Губы такие маняще-припухшие. Их уголки очень заразительно подрагивают от едва сдерживаемой улыбки.

Поэтому хохотать мы начинаем одновременно. Торс Нестерова, на котором я так удобно устроилась, подрагивает от смеха. Ругаться не на кого и наше пробуждение действительно кажется глупой шуткой природы.

— Доброе утро, моя девочка, — ласково убирает он мокрую прядь волос с моего лица.

Теперь на двоих у нас лишь один сухой плед, а второй вымок насквозь.

Улыбаясь, целую его в покрытый темной щетиной подбородок, рассеянно бормочу:

— Доброе. Такое себе возвращение к действительности из мира сладких грез, знаешь ли.

— Обычно так и бывает, — его голос звучит тихо и бархатно, проникая сразу под кожу, вызывая мурашки. — Но у нас еще есть немного времени для того, чтобы то, что было в грезах, произошло наяву.

— Может позавтракаем сначала? — предлагаю я, сладко зевая. — Сейчас бы крепкого кофе, а потом уже все остальное.

Марк легко соглашается:

— Как скажешь.

Но размыкает объятия с видимой неохотой.

Никогда не встаю так рано, но после такого бодрящего пробуждения спать уже не хочется, поэтому на порцию кофеина я возлагаю большие надежды.

Когда мы выбираемся из-под пледа, обнаруживается страшное: волной прилива, что так некстати окатила нас с утра, унесло и часть одежды, причем, преимущественно моей. Остался только мой айфон, к счастью, не намокший, и шорты, да и те пыльные от песка.

За неимением иных вариантов, приходится прямо на голое тело облачиться в них и галантно предложенную Марком футболку.

Несмотря на это, мой настрой непривычно оптимистичен: даже у такой ситуации есть несомненный плюс, который заключается в том, что можно любоваться шикарным телосложением Нестерова, оставшимся в одних шортах. Без зазрения совести рассматривать, как красиво перекатываются под бронзовой кожей мышцы. Как редкие рассветные лучи бликуют золотом на его груди и прессе, пока мы бок о бок возвращаемся в лагерь.

Подмышкой у Нестерова зажата его бессменная папка с рисунками, до которой чудом не достала волна. Марк не берет меня за руку, но мы идем настолько близко, что пальцы часто соприкасаются друг с другом. На наших щиколотках до сих пор идентичные ссадины от страховочных лишей. Они не кажутся мне уродливыми. Это частичка нашего общего прошлого. Еще одна деталь, что сближает нас, помимо тысячи прочих.

Вокруг настолько тихо, что не хочется нарушать тишину разговорами. В прохладной утренней свежести шелестят волны и еле-слышно шуршит под ногами песок. Даже кузнечики в траве молчат, и вечно голодные крикливые чайки, кажется, тоже еще не проснулись. Это создаёт ощущение, что кроме нас двоих в целом мире никого не осталось. Как в каком-нибудь постапокалиптическом кино. Понимаю, что это иллюзия, но мне не хочется, чтобы она развеивалась.

Я еще не успела полностью осознать то, что произошло между мной и Нестеровым. Не уложила в голове тот факт, что Марк и я вместе. Не свыклась с ним. Он до сих пор вызывает в моем сознании восхищенное недоверие. Словно неожиданно сбывшаяся заветная мечта или сон, который после пробуждения никуда не делся.

Между нами больше нет соперничества, нет борьбы. Их место неожиданно заняли доверие, понимание и нежность. Не стесняюсь восхищения в собственном взгляде на него. В голове маленькими ростками начинают проклевываться мысли и мечты о нашем совместном будущем.

— Послушай, я, наверное, слишком тороплюсь, — все же решается нарушить благословенную тишину Нестеров, когда мы огибаем одну из высоких скал и до лагеря остается меньше сотни метров. — Но поскольку после возвращения я все время буду занят…

Прерываю с усмешкой:

— Опять о работе? Я не буду о ней слушать!

Смеюсь и демонстративно закрываю уши ладонями, но Марк сгребает меня в охапку за плечи и прижимает к груди. Разворачивает к себе лицом:

— Не о работе, — касается горячими пальцами моего подбородка, заставляя посмотреть в глаза. — Хочу, чтобы ты переехала ко мне. Я буду гораздо охотней и быстрей возвращаться из командировок, если буду знать, что ты меня ждешь.

Замираю, неверяще глядя на Нестерова. Но в его чарующих темно-зеленых глазах никакого подвоха. Там что-то другое, чему я пока не могу дать определения.

— Марк, я… — горло отчего-то перехватывает спазмом.

Его предложение слишком неожиданное. Понимаю, что в том, чтобы съехаться нет ничего сверхъестественного. Что это логично, пусть и слишком быстро. Разве я не успела удостовериться в том, что этот мужчина — лучший из всех, кого я встречала в своей жизни? Что он — идеален? Что с ним я впервые поняла, что мир вокруг не такой, каким я привыкла его видеть?

Нестеров ласково целует меня в кончик носа.

— Я не прошу тебя отвечать прямо сейчас. Просто подумай. А я приготовлю нам завтрак, чтобы ты стала более сговорчивой.

— Так не честно, — смеюсь я. — Еда — это запрещенный прием.

Нестеров лукаво подмигивает и легонько щелкает меня пальцем по кончику носа:

— Когда мне что-то действительно нужно, честность заботит меня в последнюю очередь. И если ты не согласишься даже после завтрака, у меня есть еще пара беспроигрышных идей, от которых у тебя не останется выбора.

Не могу сдержать улыбку, потому что воображение уже рисует мне эти идеи и заставляет смущенно отвести взгляд.

Все, кто был до Нестерова, после близости становились мне неинтересны. Превращались в эдакие сувениры, которые я мысленно вешала на стену, как переполненные гордостью охотники вывешивают трофейные оленьи рога. Но, вопреки обыкновению, после прошедшей ночи, вешать на стену Нестерова не хотелось. Хотелось повторить.

Когда Марк, получив от меня согласный кивок, размыкает объятия, мы продолжаем путь, во время которого я пытаюсь представить, каково это, после стольких лет одиночества, жить с кем-то. Не иметь от него секретов. Просыпаться и засыпать вместе. Подстраиваться под его планы. Ссориться и мириться. Находить компромиссы. Звучит интригующе и заманчиво.

В нашем лагере тоже царит тишина. Костер давно потух, на столе полупустая пивная бутылка и бокал с остатками шампанского. Кажется, Лера и Ник тоже вчера неплохо отдохнули вдвоем и сейчас отсыпаются.

Оказавшись в палатке, Нестеров берет несессер с зубной щеткой и пастой, перекидывает через плечо чистое полотенце, но прежде, чем уйти, внезапно останавливается на пороге тамбура и снова притягивает меня к себе. Прижимает к груди, утыкаясь носом в волосы на макушке.

С удовольствием обнимаю в ответ. Легко касаюсь губами горячей кожи на его груди. Тону в аромате бергамота и непривычном ощущении счастья, которое накрывает меня рядом с этим мужчиной. Оно приятно кружит голову и густым теплом разливается внутри.

Несколько мгновений мы стоим так, наслаждаясь друг другом и тишиной. Потом Марк все-таки уходит к ручью, оставив меня одну, чтобы переодеться.

Нехотя стягиваю с себя его футболку, чувствуя, как мягкая ткань скользит по коже. Все ощущения кажутся мне теперь новыми. Яркими, полными, живыми. Словно я сама теперь другая, а весь мир успел перевернуться за одну короткую летнюю ночь. Надеваю свежее нижнее белье и хлопковый бежевый костюм от Джейкоба Ли. Сбрызгиваю волосы сухим шампунем и собираю в объемный низкий пучок.

Уже представляю, как здорово будет, вернувшись домой, отлежаться в горячей ванне, вымыться дочиста, смыв с себя соль и песок, с новыми силами вернуться к блогерской деятельности, воспользовавшись тем, что о моей эпической битве с Зориной все забыли.

В мечтах об этом, выбираюсь из палатки. Выливаю в пустой чайник воду из пятилитровки. Вставляю в специальный отсек плиты ярко-красный газовый баллончик. Щелкаю переключателем. Подношу спичку к конфорке, зажигая огонь.

Внутри спокойно и легко. Даже чертенок, которого я вчера настойчиво попросила не вмешиваться в мою личную жизнь, послушно не появляется, чтобы отчитать меня, обозвать влюбленной дурочкой или отговорить от идеи жить вместе с Марком.