И напоследок легким успокаивающим жестом коснулся моей руки, заставив на мгновение задержать дыхание. От этого прикосновения и от обещания завтрашней встречи по телу словно пронесся вихрь колючих маленьких искорок. Я стиснула ладонь в кулак и прижала к груди, глядя ему вслед.

— Евка, у тебя все в порядке? — спросила Оксана, когда я снова оказалась в камере. — Ты странная какая-то.

Ко мне и к Ире она относилась по-матерински заботливо, говоря о том, что на время заключения мы временно заменили ей дочерей, по которым она успела соскучиться.

— Все хорошо, — не смогла сдержать счастливую улыбку.

Но и рассказывать о том, кто ко мне приходил и зачем не хотелось. Одного «выворачивания души наизнанку» в день вполне достаточно, лимит исчерпан. Но Оксана, поняв без слов, не стала выяснять подробностей. Произнесла вместо этого:

— А мне пока тебя не было передачку принесли. И тест твой.

Она протянула мне продолговатую бело-синюю упаковку.

— Спасибо, — отозвалась я, глядя на маленький тонкий конвертик с тест-полоской, которая могла помочь мне наконец узнать правду.

— Ты только лучше до утра подожди, так результат вернее будет.

— И нам расскажи, да или нет, а то тоже интересно, — усмехнулась Ирка, ставшая невольной свидетельницей нашего разговора.

Кивнула и спрятала конвертик под подушкой. Да уж, какое тут личное пространство. Вот же точно, ни одиночества, ни свободы.

Вечером долго лежала без сна, представляя перед глазами лицо Дэна и пытаясь понять причину перемены его настроения. Может он был зол или обижен? Не похоже. Эти теплые нотки в его голосе сбивали с толку. Встревожен? Сконцентрирован? Насторожен? Обеспокоен? Озадачен?

Так и уснула, не получив ответов на эти вопросы, продолжив терзаться ими уже во сне.

А утром тест показал две полоски.

Месяц спустя.

Дэн так и не пришел. Ни в тот день, что обещал. Ни на следующий. Ни через неделю, ни через две. Просто не пришел.

А зная, что он из тех, кто всегда выполняет обещания, я места себе не находила от тревоги. Каждый раз, слыша «Ясенева, на выход», мчалась в надежде, что вот сегодня моим посетителем станет именно он. Но Лазарева не было. Вместо него снова и снова пытался удивить меня новыми рубашками и галстуками Прокопьев.

Я успела ознакомиться с заключением психолого-психиатрической экспертизы, оказавшимся таким, как я и предполагала — посттравматическое стрессовое расстройство не исключало вменяемости и не свидетельствовало о необходимости назначения принудительных мер медицинского характера.

Успела получить копию нового постановления о предъявлении мне обвинения по той же статье, в котором придирчивый к мелочам Прокопьев решил изменить несколько слов.

Успела изучить материалы двух томов уголовного дела, в ходе ознакомления с ними по завершении следствия.

Успела получить копию обвинительного заключения, свидетельствующую о том, что мучения Прокопьева со мной окончены и он, с чувством выполненного долга, направил уголовное дело в суд.

Но так и не дала новых показаний, потому что всё еще надеялась на то, что Дэн сможет что-то изменить, хотя неизвестность, связанная с его отсутствием и сводила меня с ума.

Впервые за все время нахождения в неволе пожалела о том, что у меня нет телефона и отсутствует любая возможность узнать о том, что вообще происходит в мире за стенами СИЗО.

Тем не менее, конвоиры каждый день сменяли друг друга, продолжали приходить передачи, солнце вставало утром и садилось вечером. Это означало, что мир не рухнул, хотя мог бы, учитывая, что Лазарев не исполнил свое обещание.

Тот факт, что я снова оказалась в камере-одиночке изолятора временного содержания своего родного города, говорил о том, что на ближайшее время назначено судебное заседание по моему делу. А еще то, что я снова оказалась в отправной точке своего пути к восстановлению справедливости.

Вот только станет ли эта точка и окончательной, закольцевав этот порочный круг? Или будет началом нового этапа — этапа исполнения наказания в виде лишения свободы за преступление, вины в котором я до сих пор не чувствовала.

У меня было предостаточно времени для философских рассуждений на тему того, виновата ли я в произошедшем. Для мыслей о том, заслужила ли я всё то, что со мной происходит. О том, в какой момент моя жизнь свернула с гладкой утоптанной тропинки в дремучие дебри темного леса, полного опасностей и чудовищ, подстерегающих за каждым поворотом. И однозначного ответа на этот вопрос я так для себя и не нашла.

Возможно поэтому я до сих пор и сомневалась в том, стоит ли давать показания и какими они вообще должны быть. Не хотела больше брать на себя ответственность за неправильный выбор. По этой же причине я, наверное, до сих пор ждала, что Лазарев сделает этот выбор за меня.

Надеялась, что в изоляторе встречу кого-то, у кого смогу осторожно выведать о том, как дела у Дэна. Однако и этот план оказался невыполнимым — все сотрудники, с кем я успела столкнуться с момента возвращения, были незнакомыми и малообщительными.

— Ясенева, передачу прими, — громыхнуло из лязгнувшего дверного окошка, и чья-то рука просунула в него небольшой пакет и опись.

Отправителем значилась Аллочка, и это радовало. Поставив подпись в нужном месте, вернула опись сотруднику, а сама заглянула в пакет в надежде, что найду там какую-нибудь записку от подруги. Но записки не было.

Зато был новый спортивный костюм, непрактично белый, брендовый и явно дорогой, без слов говоривший о том, что Аллочка хотела меня поддержать и порадовать. И кроссовки, тоже белые, с липучками вместо шнурков. Еще я нашла внутри упаковку шоколадных конфет и печенья и на минуту предалась ностальгии по нашим с ней посиделкам с любимыми вафельными тортами.

Красивый костюм я решила оставить для суда, а сама, зевая, улеглась обратно на кровать.

Токсикоз, к счастью, закончился, сменившись постоянной сонливостью, беспричинной раздражительностью, нервозностью и беспокойством, хотя последнее, пожалуй, могло быть следствием происходящих событий, а вовсе не беременности.

Первое время я запрещала себе думать о ребенке или привязываться к нему, готовя себя к худшему. С учетом происходящего впереди меня вполне мог ждать выкидыш или аборт. Однако что-то внутри изо-всех сил сопротивлялось принятому решению, как и признанию вероятности подобных исходов.

Часто ловила себя на том, что постоянно кладу руку на живот, будто бы, чтобы согреть, стараюсь двигаться осторожнее и мягче и даже мысленно разговариваю с тем маленьким человечком, который, судя по результатам теста уже несколько месяцев должен жить у меня внутри.

Почти успела задремать, когда неприятный металлический лязг двери выдернул меня из состояния сонливости.

— Ясенева, к тебе посетитель.

Встрепенулась, вскочив с кровати так резко, что даже голова закружилась. Поскольку дело передано в суд, кроме Дэна ко мне прийти некому.

— А кто? — спросила, отчего-то не выдержав неизвестности, пока одевала кроссовки.

И получила от сотрудницы изолятора, звякающей связкой ключей ответ, которого совсем не ожидала

— Следователь.

Прокопьев? После передачи дела в суд ему здесь нечего делать, да и приходить незачем. Может Серегин? Что же, стоит сходить хотя бы из любопытства.

Но в следственной комнате меня ожидал не Прокопьев и не Серегин, а совершенно другой мужчина.

— Здравствуйте, Ева Сергеевна, — вежливо кивнув, поздоровался он, пока я, стараясь понять, зачем он пришел, садилась на потрепанный деревянный стул напротив него.

Рассматривая его сквозь прутья разделяющей нас решетки, осторожно произнесла:

— Добрый вечер.

— Мы раньше не сталкивались с вами в работе. Я следователь городского отдела следственного комитета — Скворцов Захар Евгеньевич. И мне нужно допросить вас в качестве потерпевшей.

Нахмурилась. Статья о похищении относится к делам публичного обвинения, их должны возбуждать даже без заявления похищенного лица или его родственников. И Прокопьев даже в свое время выделил копии нужных документов из материалов уголовного дела. Вот только после этого он с ухмылкой заявил, что такую чушь никогда не возбудят и результатом проверки тогда был отказ. Потом еще один отказ. А потом я перестала следить за развитием этой ситуации. Как оказалось, зря.