Сладко пахнущий влажный воздух казался густым от жары, и я скинула жакет, оставшись в легкой тоненькой блузке, которая моментально прилипла к мигом вспотевшему после прохладного салона телу.

Казалось бы, в такой, располагающей к внутренней гармонии, атмосфере мне стоило бы успокоиться, но вместо этого коварное воображение лишь усугубило ситуацию, начав рисовать в голове картинки того, что я потеряла. Мы потеряли.

Будто наяву видела перед собой, каким красивым и полным уюта мог бы стать этот дом. По утрам мы с Дэном просыпались бы вместе, чувствуя, как полный свежести и прохлады воздух колышет занавески на окнах, как по вечерам пили бы чай на открытой террасе, наблюдая за тем, как закатное солнце медленно тонет в воде залива. Как любили бы друг друга и растили детей. Мы ведь мечтали о том, что когда-нибудь они у нас будут. Пока Лазарев, своими тайными планами все не испортил.

Коротко выдохнула от злости. Вчерашней печали во мне и след простыл, гнев вытеснил ее всю.

И я застыла напротив увитого строительными лесами дома, сжав кулаки и тяжело дыша. Ярость поднималась откуда-то изнутри, словно волна цунами, сметающая всё на своем пути, застилая глаза.

Сама не помнила, как достала из багажника бейсбольную биту, которую Лазарев в шутку подарил мне на восьмое марта вместе с огромным букетом разноцветных тюльпанов. По розовому стволу от верха до самой рукоятки тянулась витиеватая надпись: «Знай свои права». Я тогда так и не донесла ее до дома, катая в багажнике Лексуса без надобности. Зато теперь, видимо, настал ее звездный час.

Закинув биту на плечо, я, не думая о том, что щебень и трава испортят дорогие туфли, зашагала к дому, слыша, как сердце глухо бьется в грудной клетке.

Первый удар с яростным криком, рвущимся из груди, пришелся на металлическую конструкцию строительных лесов, с оглушительным грохотом рухнувшую в тишине, заставив отскочить к стене, чтобы увернуться от повалившихся сверху пыльных досок. Следующими получили и они, сыпя в стороны щепки, потом — деревянные поддоны, зачем-то сложенные у крыльца высокой стопкой. Досталось и острому углу дома, оставившему на дереве моей биты огромную некрасивую вмятину, и пустому дверному проему, и картонным коробкам от стройматериалов, от ударов по которым в воздух взлетали серые цементные облака.

Не знаю, сколько времени мне понадобилось, чтобы успокоиться и опомниться среди опилок, и смятых ящиков, сидящей на разрушенной пирамиде дощатых поддонов, уткнувшись лицом в испачканные ладони.

Но в этот момент я вдруг вспомнила о том, что у меня есть еще одно неоконченное дело. На одной из потолочных ручек на заднем сиденье Лексуса все еще висит непрозрачный чехол с моим свадебным платьем. Я загрузила его утром, а Сашка почему-то не стал заносить в мою квартиру. Что же, все что ни делается — всё к лучшему.

Достав шуршащий полиэтилен из машины, я расстегнула замок и коснулась скрывавшейся внутри тонкой ажурной ткани, сверкающей на солнце.

— Несчастливое, — пробормотала я, безжалостно швырнув чехол с платьем в ржавую бочку у дома, в которой строители когда-то жгли мусор. Оставленная ими же зажигалка, как ни странно оказавшейся рабочей, нашлась неподалеку и вскоре я уже завороженно смотрела, как огонь пожирает легкое молочно-белое кружево, взмывающее в воздух темными хлопьями пепла. Как плавится полиэтиленовый чехол, стекая черными слезами. Как темно-серый дым тонкими завитками поднимается к небу.

Волосы прилипли к покрывшемуся испариной лбу, а на блузке темнели пятна. Пыль, пепел и щепки все еще кружили в воздухе, а кузнечики испуганно смолкли. Лишь мои тихие всхлипы и тяжелое дыхание резали тишину. Но слез больше не было.

Новая Ева слишком сильная для того, чтобы убиваться из-за разбитой в дребезги мечты.

До собственной квартиры я добралась только около восьми и застала в ней Аллочку, которая к этому моменту заканчивала аккуратно раскладывать мои вещи. Коробки и пакеты больше не валялись на полу, а оставшаяся их часть стояла у платяного шкафа. Вокруг царили чистота и порядок.

— Ты чего это? — спросила я, удивленная ее неожиданной заботой. — Этот «режим Золушки» у тебя выключается или теперь так и будет?

— Это у меня-то «режим Золушки»? Ясенева, ты себя в зеркало давно видела? Ты где была? Рыла тоннель от центра до набережной?

Из чистого на мне был только жакет, а туфли теперь вряд ли подлежали восстановлению, вместе со свадебным платьем сполна расплатившись за нормализацию моего психологического состояния. Зато я с уверенностью могла сказать, что мне полегчало. Камень на сердце стал ощутимо меньше. Я перестала заглядывать в телефон каждую секунду, в ожидании того, что Дэн позвонит или напишет, и смирилась с тем, что жить дальше я вполне сумею и без него.

— А что? Тоннель бы не помешал, — отозвалась я с усталой улыбкой. — Сейчас отмоюсь и чаю попьем. Или ты торопишься?

Она звонко рассмеялась и погладила рукой живот:

— Мне Сашка теперь дома ничего делать не даёт, хорошо хоть у тебя было чем заняться, а то думала дома от безделья на стенку полезу. Отмывайся скорее и к нам ужинать пойдем, он курицу с картошкой в духовке запекает.

Подруга продолжила развешивать в шкафу мою одежду, а я послушно кивнула и, ушла, а скинув грязную одежду на кафельный пол, влезла в еще не успевшую наполниться водой холодную ванну. Села на дно, прижав колени к груди.

Внутри неприятно кольнуло воспоминание о том, как Дэн тоже всегда для меня готовил, не ругая, а скорее умиляясь моей неспособности сварить что-нибудь сносное самостоятельно. А я любила завороженно наблюдать за тем, как он, обычно одетый лишь в джинсы или спортивные штаны, висящие на узких бедрах, что-то жарит, режет, смешивает специи. В его исполнении это было похоже на магию или алхимию.

Запрокинула голову назад, опуская в воду, позволив тонуть до того момента, пока на поверхности не остался только нос, чтобы дышать.

Хотелось вытравить из головы картинки счастливого прошлого, но они оказались слишком прилипчивыми, чтобы от них можно было так просто избавиться. Они возникали яркими вспышками, как фейерверки, медленно затухая.

В одном из них, особенно назойливом, я прижимаюсь к горячей спине Дэна, шутя о том, что он сыпет базилик куда надо и не надо, встаю на носочки, целуя его в шею. Не обращая внимания на его лекцию о вкусовых свойствах базилика и ворчание о том, что меня обожжет масло с раскаленной сковороды, я скольжу пальцами по его груди, потому что его угрозы слишком неубедительны. В конце концов он сдается, и, подхватив меня на руки, усаживает на столешницу кухонного гарнитура, целует сам, пока я обхватываю его руками и ногами, не позволяя сбежать из ловушки. Кажется, в тот вечер стейки всё-таки сгорели, но не помню, чтобы хоть один из нас расстроился по этому поводу.

— Ева, я пошла, — услышала я приглушенный голос Аллочки из коридора, — и жду тебя на ужин.

— Хорошо, — отозвалась я, выныривая сразу и из воды, и из мучительно-сладких воспоминаний.

И только после этого нанесла на волосы шампунь, смывая строительную пыль и опилки. Отмывшись и промокнув кожу полотенцем, переоделась. По достоинству оценила помощь Аллочки, успевшей разгрести все мои вещи и придать квартире подобие обжитости и уюта. Голову оставила мокрой, решив дать волосам высохнуть естественным путем и отправилась в гости к соседям.

— То есть ваше «совместное» решение, это на самом деле решение Лазарева? — удивленно переспросила Аллочка, когда после ужина Сашка ушел разговаривать по телефону, оставив нас на кухне пить чай. — Честно говоря, он был так убедителен, напряжен и искренне-расстроен, что я вообще думала, что инициатор расставания — ты.

— Он умеет быть убедительным, — заявила я с полным ртом домашнего яблочного пирога и запила его чаем. — На самом деле он, кажется, просто снова что-то задумал. И мне в его планах нет места.

— А ты не думала, что у него какие-то проблемы?