— А ты собирался дождаться «максимума»? — полюбопытствовала я у Матвея.

Его рука так и касалась моего локтя. Легко, почти невесомо, перестав вызывать прежнее раздражение.

— Ты же меня знаешь, я вполне мог бы стать гвоздем этого праздника, — бахвалясь, пожал плечами Соколов.

И я знала, что правда мог бы. В драках он всегда был зачинщиком, в конфликтах — агитатором и идейным вдохновителем. В годы беззаботной юности меня, отличницу и пай-девочку, привлекали отношения с главным мятежником, смутьяном и бунтарем, а наш разрыв я восприняла очень болезненно. Но, может, спустя столько лет, он перерос ту юношескую глупость и стал серьезным? Или люди не меняются, а внешний вид бывает обманчив?

И когда объявили первый танец, он спросил:

— Ну что, Евик, готова тряхнуть стариной?

— Готова. Но боюсь споткнуться о шлейф, — мрачно призналась я, почему-то смутившись.

— Ты что, мне не доверяешь?

— Конечно, нет, — честно отозвалась я. — Хотя, танцевал ты когда-то гораздо лучше меня.

И в подтверждение моих слов Матвей галантно протянул ладонь на первых нотах второго Шопеновского вальса си-минор из шестьдесят девятого опуса и склонил голову в легком полупоклоне. А в прошлом году играл Чайковский. Что же, Шопен моему сегодняшнему состоянию явно больше под стать.

— Раньше мы, кажется, танцевали под что-то другое, — нахмурился Соколов, вспоминая, когда я вложила пальцы в его протянутую ладонь и вздрогнула, едва его вторая рука коснулась моей обнаженной спины в вырезе декольте.

Матвей не особенно разбирался в музыке и то, что он сумел отличить Шопена от вальса Евгения Дога, звучавшего в фильме «Мой ласковый и нежный зверь», под который мы танцевали на выпускном, можно было считать достижением.

— Вальс можно танцевать под любую музыку, такт которой подходит под счет «раз, два, три», — объяснила я, касаясь ладонью его плеча, хотя он, кажется, не нуждался в объяснениях и уверенно повел в танце, делая первый нужный шаг.

Остальные гости тоже разбились на пары и закружились в вальсе вместе с нами, а я старалась удержать себя от того, чтобы не смотреть на остальных, зная, что Дэн точно будет танцевать со Славиной так же, как год назад танцевал со мной. Будет так же касаться ее талии и с нежностью смотреть в глаза, сжимать ее пальцы в своей широкой и теплой ладони, шутить и говорить комплименты. И картинки в воображении оказалось достаточно для того, чтобы внутренности снова скрутило в тугой болезненный узел.

— Ты стала совсем другой, Ева.

Не столько слова, сколько неожиданное из уст Матвея обращение вместо привычного «Евик», вернуло меня в реальность. Он тоже стал другим и обращение «Мотя» с ним сегодня как-то не вязалось.

— Какой? — спросила я тихо.

— Ухоженной, сильной, уверенной. Хотя, разве могла та целеустремленная и амбициозная девочка, получавшая одни пятерки, стать другой?

Могла, наверное, останься она рядом с двоечником и разгильдяем. Хотя, насчет сильной и уверенной он, пожалуй, погорячился. В последние несколько дней я жила с ощущением, что моя жизнь катится под откос, а все достижения мнимые и несущественные, на фоне провала в личной жизни. Но признаваться в этом вслух в мои планы не входило:

— Это твое отсутствие так благотворно на меня повлияло.

— Возможно, — кивнул он, а выражение его лица стало задумчивым и серьезным. — Может, будь ты рядом, смогла бы благотворно повлиять на меня, и моя судьба сложилась бы иначе.

— Мне кажется, у тебя и без меня дела идут неплохо.

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными. Так, словно Матвей хотел рассказать о чем-то, но не стал.

— Может быть.

— Или это не так и ты снова ввязался в какую-то авантюру?

Раньше так было всегда. Матвей находил себе проблемы, а я переживала за него, пытаясь найти способы их решения.

— Не волнуйся, у меня действительно всё в порядке. Просто иногда накатывает ностальгия по времени, которое мы провели вместе, только и всего.

И я все же наткнулась взглядом на Лазарева и Славину, причем именно в тот момент, когда Дэн и сам пристально смотрел на меня. Его лицо осталось бесстрастным, но и ожидаемого веселья и радости на нем не было.

А когда Матвей, ведя в танце, развернул меня в другую сторону, я выхватила из толпы еще одно знакомое лицо. Земсков. Он не танцевал. Стоя в стороне, привычно опирался на черную трость, и беседовал с незнакомым мне мужчиной. Может мне показалось, но он тоже уставился именно на нас с Матвеем. И даже будто с ухмылкой подмигнул. Или это у меня на фоне общей нервной обстановки паранойя начинается?

— Ностальгия — это не плохо. Это классно, что у нас остались общие приятные воспоминания, — задумчиво пожала плечами я.

Поняла, в этот момент, что у нас и правда осталось много веселых и интересных картинок совместного прошлого.

— И тебе не хотелось бы пополнить эту коллекцию?

Вопрос был задан негромко, как раз в тот момент, когда музыка стихла. Но вместо того, чтобы отойти на шаг, Соколов, наоборот, сделал полшага вперед, и его рука снова скользнула по моей спине, так что это напоминало объятия. Матвей пристально смотрел мне в глаза, ожидая ответа.

— Мне достаточно тех, что есть, — глухо ответила я, сама делая шаг назад и осторожным движением вынимая собственные пальцы из его ладони. — Программа «минимум» выполнена. Я еду домой.

— Пойдем, провожу, как обещал, — не желал отставать Матвей, когда я стала осторожно продираться сквозь толпу гостей, готовящихся к следующему танцу.

— Как хочешь.

Свет в актовом зале был приглушен и те, кто не желал вальсировать в его центре, беседовали у фуршетных столиков, попивая шампанское из постоянно пополняемых официантами запасов.

Гомон и смех прервался началом новой инструментальной мелодии, когда мы вышли в значительно опустевший холл, который я намеревалась пересечь по пути к выходу. Соколов шел следом, еле поспевая за мной. Оказалось, что, когда мне очень не хочется где-то быть, я могу ходить почти так же быстро, как Лазарев.

— Ты сказала, что мне не доверяешь. Почему? — задал Матвей вопрос, показавшийся мне странным и неожиданным.

Вокруг о чем-то переговаривались несколько гостей, не обращавших на нас никакого внимания. Кто-то всё еще фотографировался у пресс волла, кто-то говорил по телефону, кто-то, как и я, собирался домой, не считая танцы достаточным основанием, чтобы остаться.

— А должна? — на ходу пожала плечами я, выходя в распахнутые двери на улицу, где закат окрасил небо розовыми красками. — Да и для чего это тебе?

— Просто не хочу расставаться на отрицательной ноте.

На крыльце, среди подпирающих крышу необъятных белых колонн было почти безлюдно. Вдалеке за ограждениями продолжала кипеть городская жизнь, сновали туда-сюда машины и прохожие, но здесь царила тишина, резко контрастирующая с шумом внутри Дома Культуры, до сих пор приглушенно просачивающимся сквозь приоткрытые двери.

— Раньше тебя это не волновало, — я обхватила руками плечи, поежившись от вечерней прохлады.

— Наверное, я изменился, — ответил Матвей задумчиво. — Или просто изменилось моё отношение к тебе. Мы могли бы начать всё сначала, Ева.

Вздохнула. Как чувствовала, что к этому шло. И понимала, что ничего начинать сначала не собираюсь. Но ранить Матвея так, как он в свое время ранил меня, не хотела. Ответила коротко:

— Не нужно.

— Но ты хотя бы могла бы дать мне шанс?

Я вымученно вздохнула, лениво представив, что сейчас еще и от приставаний его отбиваться придется. А тут еще как назло людей почти нет.

— Для чего? Если я знаю, что у нас ничего не получится.

— Мы могли бы…

Не то чтобы я сильно хотела узнать, что именно мы с ним могли бы, но это так и осталось тайной. Из-за колонны шагнул Лазарев, и было не ясно, как давно он вышел из Дома Культуры, и как много из нашего разговора успел услышать.

— Кажется, одного «нет» было достаточно, — угрожающее произнес он, сверля Матвея взглядом.