Вот, значит, как. Он явился, чтобы помочь. Однако язвительность, с которой он эту помощь предлагал, мне не понравилось.

— Ты так хорошо осведомлен о ходе расследования по моему делу? — полюбопытствовала я с сомнением. — И так легко судишь о моих результатах? Уверен, что как всегда разбираешься в ситуации лучше всех?

Я блефовала, конечно. Полтора месяца апатии привели к тому, что похвастаться мне было особо не чем. Но и признавать собственное поражение не спешила. Судя по его самоуверенности, зря:

— Серегин всё еще в следственно-оперативной группе. Поэтому, да, я осведомлен о ходе расследования лучше твоего. И единственный результат, которого ты добилась за это время — это знатно потрепала нервы Прокопьеву, этого, конечно, нельзя не признать. В остальном, я не понимаю, чего ты ждешь?

Этот властный преподавательский тон и суровый взгляд из-под нахмуренных бровей вернули меня в период, когда я была его помощником. Отмахнулась от ударивших в голову флешбэков из того времени. Времени, казавшимся теперь счастливым и практически беззаботным.

— Жду ознакомления с материалами дела, — с показной беспечностью произнесла я, пожав плечами. — Но раз уж ты с ним уже знаком, буду рада, если поделишься сведениями.

— Было бы чем, — хмыкнул Дэн и недовольно скрестил руки на груди. — На данный момент оно выглядит так: все, кому не лень обвиняют тебя во всех смертных грехах, а ты молчишь и открыто противодействуешь следствию, подтверждая его позицию о том, что ты именно такой монстр, каким тебя пытаются представить.

Фыркнула. Пожалуй, я примерно так себе всё и представляла, но, когда это произнес Лазарев, мне отчего-то стало обидно.

— Я не монстр, — пробормотала негромко.

— Я знаю, — усмехнулся он. — Но в суде сидят не экстрасенсы, знаешь ли.

Это я тоже понимала и тяжело вздохнула, признавая его правоту. Вынуждена была с неохотой признаться:

— Защищать других было гораздо проще. Всегда находилось масса нужных аргументов и примеров судебной практики, всегда находилась уверенность в том, что каждый человек достоин защиты. А когда дело коснулось меня самой, я оказалась пресловутым «сапожником без сапог».

— Знаю, — повторил Дэн. — Поэтому я и пришел.

Встретилась с ним взглядом, на мгновение утонув в радужках цвета штормового неба. Вообще в его присутствии мне вдруг стало тяжело собраться с мыслями и усмирить собственные противоречивые чувства. Радость от его неожиданного появления. Томительное желание хотя бы раз к нему прикоснуться. Сомнения по поводу изменений в его поведении. Необходимость смириться с ними. Но, видя холодную отстраненность Лазарева, взяла себя в руки.

— Есть три варианта развития событий, — начала я, придав голосу побольше уверенности. — Первый, как ты мне любезно напомнил — предстать перед судом монстром и получить десяток лет лишения свободы по сто одиннадцатой статье. Изменить квалификацию на сто восемнадцатую не получится, потому что неосторожностью там и не пахло. Я своими руками подожгла дом, Дэн, и если рассказывать правду, то иного разговора, кроме как об умысле, не будет.

Лазарев демонстративно скривился, давая понять, что этот вариант точно не подходит.

— Второй — попытаться доказать наличие аффекта и изменить статью на сто тринадцатую, получив в итоге наказание до двух лет лишения свободы. Эксперт-психолог предложила назначить дополнительную экспертизу, поскольку в большой долей вероятности дала бы на вопрос о наличии аффекта положительный ответ.

Он с сомнением пожал плечами, и я отвлеклась на этот жест, показавшийся таким родным и привычным, что резко выбил меня из колеи. Весь остальной мир вокруг вдруг исчез, оставив нас вдвоем. Пропал посторонний шум и напряженная обстановка следственного изолятора. Складывалось ощущение, будто мы разговариваем о чем-то отвлеченном, абстрактном, а не о том, что напрямую касается моего будущего. Нашего будущего. Наверное. Или теперь у каждого из нас будет своё?

— Это будет означать для тебя признание вины и не гарантирует переквалификацию, что может снова привести к первому варианту, только менять что-то будет поздно, — произнес Лазарев, возвращая мои мысли к предмету обсуждения.

— Тогда есть еще третий вариант. Попытаться доказать наличие необходимой обороны как фактора, исключающего преступность деяния. Но для этого мне нужно доказать факт моего похищения, которое следствие пытается представить враньем и способом защиты, призванным помочь мне избежать ответственности. Для этого мне нужен свидетель.

— И кто же это будет? — лениво осведомился Дэн.

— Ты.

Но Лазарев резко и отрицательно качнул головой:

— Нет, — ответил он тоном, не допускающим возражений. — Допрос в качестве свидетеля исключит мое участие в деле как твоего защитника, а судя по двум предыдущим судебным заседаниям, касающимся избрания и продления твоей меры пресечения, сама ты с собственной защитой не справляешься.

Не стала спрашивать о том, откуда он узнал. С его-то количеством связей где надо и не надо, это в общем-то было немудрено.

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю четвертый вариант. Судя по показаниям Резникова и Соколова, момент поджога не видел ни один из них. Есть лишь экспертиза о том, что он стал причиной пожара, да и то вывод в ней — вероятностный. То есть указание на твою вину косвенное. И если мы сумеем доказать факт похищения, то правомерность побега доказывать не придется. Но для этого действительно нужен свидетель, возможно даже не один. В похищении, помимо Соколова и Резникова участвовали другие люди. Мне нужно, чтобы ты вспомнила о них хоть что-то, чтобы дать мне зацепки и возможность их найти.

Это все звучало складно и красиво. Но было далеко от действительности.

— Они были в масках, Дэн, — почти простонала я. — Без маски кроме Матвея и Резникова я видела всего одного, но ничего о нем не знаю, кроме того, что он похож на ковбоя из вестернов. Но это ведь никак не поможет, да?

— Посмотрим, — нахмурился он. — Я попробую узнать кто он, но не уверен, что получится. А ты подумай над этим еще и расскажи мне, если что-нибудь вспомнишь, хорошо?

Я кивнула, напрягая память, но на ум больше не приходило никаких зацепок. А поняв, что Дэн собрался уходить, вот так просто, без обещаний, нежных слов и прикосновений, я быстро попросила:

— Подожди, — и, заметив, что он опустился обратно на стул, продолжила: — Я видела Земскова в изоляторе. За что он здесь?

Лазарев мельком глянул на часы, так, словно куда-то торопился, и быстро произнес:

— За одно из его старых преступлений, по которому почти истекли сроки давности. Однако я надеюсь, что мне удастся доказать его причастность к убийству хозяев дома на Лазурной. Пока Олег здесь, у него почти нет влияния на тех участников группировки, что остались на свободе. И нам это на руку.

После этого он снова встал, а я непроизвольно попыталась ухватить его за руку, чтобы не уходил, но лишь дотронулась до края рукава и неуверенно одернула пальцы. Мне почему-то очень хотелось, чтобы Лазарев остался еще хоть ненадолго. Видимо, я успела так соскучиться по нему, что мне было его мало. Не насмотрелась на него, не надышалась им. Или я и правда беременна и это изменившийся гормональный фон не дает мне покоя.

— Не уходи, Дэн, побудь еще немного со мной, пожалуйста.

— Мне правда пора, клубничка, — улыбнулся он и в этой улыбке проскользнуло что-то теплое, прежнее.

И это вдруг позволило моей памяти зацепиться за новую идею.

— Я вспомнила еще одного. У них был доктор, который судя по всему практикует где-то в больнице, потому что они упоминали о том, что он должен приехать после окончания дежурства. Кажется, они называли его «Лёха». Моего возраста или младше. Худой, коротко стриженый и пришибленный какой-то, — выпалила я на одном дыхании, вспомнив еще одного участника моих кошмаров.

— Умница, — ободряюще усмехнулся Лазарев и в третий раз поднялся со стула, давая понять, что сейчас точно уйдет. — Постараюсь заехать завтра.